Вот тут уж бабка метнула в нее подозрительный взгляд.
– У вас что, глаз нет? Или вы с другой стороны ходите? Ну так обойдите по Моховой. Там табличка висит. Кто такой Колбасьев и чем знаменит. Все честь по чести написано.
– Простите, я просто неправильно сформулировала, – торопливо поправилась Софья. – Я знаю, что Сергей Колбасьев жил в нашем доме, но…
– Кому Сергей, а кому Сергей Адамович, – перебила бабка и вздернула подбородок, хотя сразу было видно: рада, что нашлось с кем поговорить. – Соседом нашим был, пусть земля ему будет пухом. Сослан и замучен извергами, гореть им в аду!
Бабка перекрестилась. Софья замерла.
– А какой сосед был! Маменьке моей по ее малолетству все конфетки приносил. Сам недоест, а ее угостит. Дитю глюкоза нужна, говорил! Умный был до самой невозможности! Спать, правда, мешал, тут уж не утаишь. Как начнет громыхать своей музыкой, так хоть святых выноси! Матушка рассказывала, что соседи креститься начинали с перепугу. Тогда ж и слова такого не слыхивали – «джаз». Думали, шабаш ведьминский начался.
Софья слушала затаив дыхание и все ждала момента, когда можно будет спросить о том, что ее интересовало, хотя бабка, собственно, не так много и знала. Что-то маменька рассказывала, что-то уже позднее слышала сама. Скорее всего, из прессы. Стоит ли ждать от нее эксклюзивной информации?
– Ох и гадина была! Ох и гадина! – вдруг услышала она яростный бабкин возглас и вздрогнула.
О чем это она? Вернее, о ком? Неужели о Рейснер?
– Простите, как ваше имя-отчество?
– Вера Ильинична с утра была.
– Вера Ильинична, я не поняла. Вы о ком?
Бабка зыркнула на нее из-под шляпки мутным глазом и стукнула лыжной палкой об асфальт.
– О Зинке-попрошайке, о ком же! Всю жизнь выпрашивала у соседей! Это ее мамаша так научила. Она и сама такой была, прошмандовка! Хоть гречи горсть, а выпросит. Вроде как бедствуют они! А с чего им бедствовать? Муж в ЖЭКе работал, саму тоже пристроил в ларек газетный. Зинка у них одна была. Копеечка водилась, это точно. Так нет! Сами всю жизнь с протянутой рукой, и дочка туда же! Матушка моя эту Зинку с рождения знала, и та ей рассказывала, как они по чужим квартирам рыскали, когда уводили кого.
– Подождите, Вера Ильинична, я запуталась совсем.
Софья схватилась за бабкину палку.
– Кого уводили? Куда уводили? При чем тут Зинка?
Бабка вырвала свою палку.
– Вы что, не слушали меня? Я ж вам рассказываю: когда Колбасьева арестовали, Зинка с родителями сразу на его квартиру наметились.
– Они хотели в ней поселиться?
– Не знаю, может и хотели, только у них и своя неплохая была. Вы с какой литеры? Вот там они и жили. В каком подъезде не скажу, а вот этаж помню – четвертый. Меня матушка раз или два к ним посылала старье какое-то отнести. Вот ведь люди! Ничем не брезговали. А сами потом все стирали, штопали и на рынок несли. Гнилая порода.
Софья вдруг почувствовала, что в голове словно звоночек тренькнул. На четвертом?
– А скажите, Вера Ильинична, что вы имели в виду, когда сказали, что эти… как их там…
– Рассольцевы, прости Господи.
– Что эти Рассольцевы наметились на квартиру Колбасьева.
– Поживиться они хотели, неужели не ясно? Иной раз после обыска уводили всех скопом, или домочадцы сами наутро бежали узнавать, где да что. Вот и получалось, что в доме никого. Только бардак после обыска. А в бардаке сразу и не поймешь, что пропало. Так Зинкины родители под шумок в тот дом заходили и хватали, что плохо лежало. Зинка сама рассказывала. Ее брали на стреме стоять.
– Колбасьев ведь не один жил?
– Шутите? Такой мужчина и один? С Ниной жил. Она, правда, не жена. С женой он был в разводе. Так Нину эту тоже забрали и сослали. Маменька говорила, в Ярославль. Но это позже было.
Старуха задумалась, шевеля морщинистыми губами. Софье не терпелось.
– Так Рассольцевым удалось и в его квартире порыться?
– Еще как удалось! Вот поганцы, право слово! Зинка моей маменьке хвасталась, что у него интересные вещички были да еще кое-какие наряды Нины стащить удалось.
Звоночек в Софьиной голове все звенел. То ли предупреждал, то ли напоминал о чем-то.
– Да… Некрасиво себя повели. На чужом горе обогатиться решили, – покачала она головой.
Вера Ильинична кивнула.
– Уроды моральные, как мой муж-покойник говаривал. В те времена таких много развелось. Не только Рассольцевы, к нему после ареста и другие захаживали.
– Чекисты, возможно?
– Нет. Не чекисты. И не госбезопасность. Те открыто приходили, а эти тайно. Ночью.
– А кто же это был?
– Да мне откуда знать, уважаемая? Меня тогда и в проекте не было. Маменька рассказывала, что приходил один человек. Тихо пришел, тихо ушел. А в квартире долго пробыл. Она у двери слушала.
– И что он там делал?
– Маменька говорила: вроде искал что-то.
– Она догадалась или видела, как из квартиры вещи выносили?
– В полутьме не очень поразглядываешь. Но матушка уверена была, что приходил не обычный вор. Страшный был.
– В каком смысле страшный?
– Вот уж не знаю в каком. Только мать моя потом несколько ночей уснуть не могла.
– Испугал он ее, значит?
– А кто не испугался бы? Тогда все пуганые были. Маменька всю жизнь на антресолях мешок вещевой держала. Пара белья, мыло, щетка, стельки запасные, носки и сухой паек.
Вера Ильинична вздохнула и вытерла слезящиеся глаза.
– Я того времени не застала, однако страх и мне передался. По наследству, должно быть. Вот разговариваю с вами – женщина вроде приличная, – а я все думаю: «Чего это она меня расспрашивает?»
Софья встала.
– Простите, если напугала вас. Мне просто знать хочется, как все было.
– Из интереса или статью в газету пишете?
– Пишу. Только не статью, а книгу, – нашлась Софья и заторопилась: – Простите, Вера Ильинична, мне пора. Спасибо вам за рассказ. Было приятно познакомиться.
– Ну… раз так, то до свиданья.
Софья быстро пошла прочь, чувствуя, что старуха пристально смотрит вслед.
Не сто рублей, а Вовка Ладушкин
Итак, в деле, возможно, образовался новый поворот. После ареста Колбасьева в его квартире побывали ушлые Рассольцевы и некий страшный субъект, испугавший девочку, которая подслушивала и подглядывала. Можно добавить туда же и тех, кто проводил обыск, но тут концов не сыскать. К тому же напрашивается совершенно другая логика. Коробку с бриллиантом нашли именно поганцы Рассольцевы! Если подтвердится, что они жили в квартире Протасова, все становится на свои места. Тот страшный, что пришел позднее, опоздал. Коробка случайно попала в руки совершенно посторонних людей, поэтому осталась «жива».
Теперь узнать бы, как случилось, что она снова всплыла. Откуда о тайнике узнал Вайцман? Какое отношение он имеет к Рассольцевым? Родственник, быть может? Внук? А второй? Он откуда взялся? Они из одной шайки или нет? А у Рассольцевых были дети, внуки? Были, конечно. Тогда второй, возможно, их прямой потомок. А при чем тут Вайцман? Сообщник потомка? Или, наоборот, враг? Тогда этот потомок и есть убийца?
Чем больше она узнавала, тем непонятнее становилось. Красный алмаз притягивал ее все сильнее, но лишь для того, чтобы запутать окончательно.
Интересно, чем в эту минуту занят Протасов? Надо рассказать ему, и вместе они наконец сложат пазл.
А впрочем, есть одно дело, которое она может сделать без Ивана.
Остановившись посреди улицы, Софья достала телефон и поискала в контактах номер Вовки Ладушкина, старинного друга-недруга, с которым они дрались в школе за последнюю парту. Заветное место чаще доставалось крепышке Соне, но тощий маленький Вовка всегда находил способ нивелировать победу, а при удобном случае сделать ее пирровой. Последнее ему удавалось лучше всего, ибо на каверзные с вывертом подлянки Вовка был горазд. Дважды Соня ломала из-за него руку, дважды ногу, прищемляла пальцы, а уж расквашенный в результате случайного падения на ровном месте нос даже не брался в расчет.
Алла Николаевна была уверена, что Ладушкин семимильными шагами движется к тюремным нарам, но, к ее удивлению, из него получился классный программист.
Конечно, заниматься тем, о чем хотела просить Софья, – не его размерчик, но ее собственные изыскания точно ни к чему не приведут. Рассольцевых в России пруд пруди. Как вычислить того, кто ей нужен?
Вовка ответил на десятый гудок. Занят, видно, был.
– Подбельская, вечно ты не в тему, – с ходу заявил он.
– Плевать, – ответила Софья.
– Ну и чего? – поинтересовался Ладушкин.
– Надо значит.
– Ну давай тогда.
– Через час.
– Меня не будет.
– Ага.
Завершив содержательный диалог, Софья поймала такси и поехала к Вовке на выселки.
– Мне надо узнать все о Рассольцевых, которые жили в моем доме. Начнем с имени Зинаида. Была ли замужем, есть ли дети, внуки, кто они, где и сколько лет, – выпалила она, вламываясь в Вовкину берлогу и не тратя время на то, чтобы поздороваться.
Вовка выслушал ее, не отрываясь от монитора.
– Вечно от тебя одни глупости, – констатировал он. – Только не дергай меня, Подбельская! Вечно под руку лезешь. Отойди вон туда и заткнись.
Вовка почесал обширную лысину и ушел в астрал. Софья приткнулась на диванчик у двери и молчала до тех пор, пока он сам не подал голос:
– Есть. Рассольцев Денис Васильевич. Родился в Санкт-Петербурге на Моховой. Мать – Зинаида Евгеньевна Рассольцева. На данный момент ему сорок девять лет.
– Зинка-попрошайка! О ней Вера Ильинична говорила!
– Закройся. Отец… прочерк. Братьев и сестер не имел. Племянников тоже. Не женат. Насчет детей ничего нет.
– Отлично.
– Дальше. Так, уже интересно. Этот Денис был осужден по сто шестьдесят первой статье УК. На четыре года.
– Что за статья?
– Грабеж.
– Ух ты! И всего четыре года?
– Ну… никого не прирезал, наверное.
– Понятно. Так он освободиться уже должен!