— Ладно, — сказал К'инг.
— И пока ты этим занимаешься, пришли кого-нибудь отремонтировать пульты управления огнем, — добавил Абернати. — И посмотри, может, найдутся бесперебойники или что-нибудь в этом роде. Какого черта отовсюду искры сыплются каждый раз, когда у нас бой идет?
Даль хихикнул.
— Какие-то проблемы, энсин? — спросил Абернати, кажется, впервые заметив Даля Во всей этой суматохе.
— Никак нет, сэр, — ответил Даль. — Простите, сэр. Нервы после боя шалят немножко.
— Ты Диль, — сказал Абернати. — Из Ксенобиологической.
— Даль, сэр, — сказал Даль. — Это был мой предыдущий пост, да.
— Первый день на мостике, значит.
— Да.
— Ну, не волнуйся, тут так не всегда, — сказал Абернати. — Временами бывает хуже.
— Так точно, сэр, — сказал Даль.
— Ладно, — сказал Абернати и кивком указал на простертого ничком Якобса, который тихо стонал. — Сделай доброе дело, отведи Якобса в лазарет. Похоже, ему бы не помешало.
— Сейчас, сэр, — сказал Даль и склонился к Якобсу.
— Ну, как он? — спросил Абернати, когда Даль поднял его.
— Ранен, — ответил Даль. — Но, я думаю, жив.
— Вот и хорошо, — сказал Абернати. — О последнем стрелке этого не скажешь. Иногда, Диль, я спрашиваю себя — что за чертовщина происходит на этом корабле? Похоже на проклятье, черт побери.
— Это ничего не доказывает, — заявил Финн после того, как Даль описал все, происходившее во время атаки. Они впятером сгрудились со своей выпивкой вокруг стола в кают-компании.
— А какие еще доказательства тебе нужны? — спросил Даль. — Все по списку. Барахлящие гасители инерции? Есть. Взрывающийся пульт на мостике? Есть. Повреждения на палубах с шестой по двенадцатую? Есть. Многозначительная пауза перед рекламой? Есть.
— Никто не умер, — заметил Хансон.
— Никому и не нужно было умирать, — сказал Даль. — Я думаю, битва — просто вступление. То, что показывают перед первым рекламным роликом. Вводная для того, что случится позже.
— Например? — спросила Дюваль.
— Не знаю, — ответил Даль. — Не я же это все сочиняю.
— Дженкинс бы знал, — сказал Хестер. — У него есть коллекция серий.
Даль кивнул. Дженкинс разбил график полета «Бесстрашного» на практически равные промежутки мигающими метками. «Вот где вмешивается Сюжет», — сказал он, увеличивая масштаб и приближая одну из меток, которая превратилась в корневую структуру. «Видите? Он появляется и пропадает. Каждое из меньших событий — это сцена. Все вмести они составляют сюжетную арку» — Дженкинс уменьшил масштаб. — «Шесть лет. Двадцать четыре больших события в год в среднем. Плюс несколько событий поменьше. Думаю, это были композиционные связки».
— Вот только ты не начинай, а? — жалобно сказал Финн Хестеру, прерывая Далевы раздумья. — Хватит того, что Энди сдвинулся. А теперь и ты туда же.
— Слушай, Финн, я что вижу, то пою, — сказал Хестер. — В эти его выводы я не верю, но его знание деталей, черт подери, впечатляет. Последнее столкновение прошло именно так, как Дженкинс предсказал. Вплоть до взрыва пульта. Ну, может, никто не сочиняет про нас сценарий, а просто Дженкинс давно таблеток не принимал… но, спорим, он сможет предсказать, чем кончится вся эта заваруха с кораблем повстанцев.
— И что, ты каждый раз собираешься бегать к нему спрашивать, что дальше делать? — спросил Финн. — Если тебе прям так нужен гуру, то выбери какого-нибудь, который не питается сухпайками уже четыре года подряд и не ходит в переносной горшок.
— Ну, и как тогда ты это объясняешь? — спросил Финна Хестер.
— Никак, — ответил Финн. — Слушай. Это чертовски странный корабль. Тут мы все сходимся. Но ты пытаешься выдать случайности за закономерность, как и все остальные.
— Нарушение законов физики — это не случайность, Финн, — сказал Хестер.
— А ты у нас физик теперь? — парировал Финн и огляделся. — Народ, мы на космическом корабле, блин! Кто-нибудь из нас может реально объяснить, как эта штука работает? Мы сталкиваемся со всевозможными формами жизни на только что открытых планетах. Что такого, что мы их не понимаем? Мы — часть цивилизации, которая протянулась на световые годы. Это вообще в принципе странно, если подумать. Все это вообще в принципе маловероятно.
— До встречи с Дженкинсом ты такого не говорил, — сказал Даль.
— Я собирался! — воскликнул Финн. — Но ты начал эти все «давайте его выслушаем», и смысла уже не было.
Даль раздраженно наморщил лоб.
— Слушай, я не спорю, что тут что-то из рук вон, — сказал Финн. — Это так. Мы все в курсе. Но, может, это какой-то сумасшедший порочный круг на корабле? Который сам себя поддерживает годами. В такой ситуации, если ты будешь искать закономерность, чтобы найти связь между несвязанными событиями, ты их найдешь. И толку от такого Дженкинса, который съехал с катушек, но еще достаточно в своем уме, чтобы склепать объяснение, у которого задним числом найдется хоть какой-то смысл. А потом он дезертирует и начинает следить за старшими офицерами для остальной команды, которая просто подкармливает его психоз. И тут появляется Энди, который специально тренировался верить во всякое мумбо-юмбо.
Даль напрягся:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты годы провел в семинарии, по уши в мистике, — ответил Финн. — И не в какой-нибудь простой ширпотребной человеческой мистике, а в настоящей инопланетной. Ты там мозг растянул, друг мой, вот чокнутые дженкинсовы теории в него и входят, — он поднял ладони, чувствуя Далево раздражение. — Энди, не пойми меня неправильно, ты мне нравишься. Ты хороший парень. Но я думаю, что тут твоя биография работает против тебя. И, отдаешь ты себе в этом отчет или нет, но ты пытаешься втянуть своих приятелей в полный дурдом.
— Кстати, о биографиях — вот это-то меня в Дженкинсе больше всего и вымораживает, — сказала Дюваль.
— Что он про нас знает?
— Что он столько про нас знает. И что он про это думает.
«Вы все статисты, но вы — особые статисты, — говорил Дженкинс. — Обычный статист существует только чтобы быть убитым, так что у него или нее отсутствует предыстория. Но у каждого из вас она есть. — Он указал на каждого по очереди. — Ты был послушником внеземной религии. Ты — прохвост, наживший себе врагов во флоте. Ты — сын одного из богатейших людей во вселенной. Ты оставила свой последний корабль из-за ссоры с вышестоящим офицером, а сейчас спишь с Керенским».
— Ты просто бесишься, что он нам рассказал, что ты трахаешься с Керенским, — сказал Хестер. — Особенно после того, как продинамила его при нас.
Дюваль закатила глаза:
— У меня есть потребности, — сказала она.
— А у него есть три недавно подхваченных венерических заболевания, — заметил Финн.
— Я его сводила на прививки, поверь мне, — сказала Дюваль и оглянулась на Даля. — И вообще, не наезжайте на меня. Никто из вас вообще не почесался.
— А я-то что? — возмутился Даль. — Я же в лазарете был, когда ты с Керенским начала.
Дюваль фыркнула:
— И вообще, меня не это беспокоило, а совсем другое.
«Вас не просто убьют, — сказал им Дженкинс. — Телезрителям мало случайной смерти какого-то несчастного раз в серию. Время от времени им хочется увидеть, как умирает кто-то, похожий на настоящего человека. Так что берется второстепенный персонаж, развивается достаточно долго, чтобы аудитория стала за него переживать, и затем приканчивается. Это вы, ребята. Вы, скорее всего, получите по целой серии, посвященной вашей смерти».
— И снова бред собачий, — сказал Финн.
— Легко тебе говорить, — возразил Хестер. — А у меня одного из вас нет интересной предыстории. У меня ничего нет. И в следующей высадке мне хана нафиг.
Финн показал Далю на Хестера:
— Видишь, вот о чем я тут разоряюсь. Ты завладел слабой неустойчивой душой.
Даль улыбнулся:
— А ты — одинокий голос разума.
— Да! — заявил Финн. — Ты только представь, что вообще значит, когда голос разума — это я. Я, блин, самый безответственный раздолбай из всех, кого знаю. Меня возмущает быть голосом разума. Причем сильно.
— Слабая и неустойчивая душа, — пробормотал Хестер.
— Что вижу, то пою, — сказал Финн.
Телефон Дюваль брякнул, и она на минутку отошла. Когда она вернулась, лицо у нее было бледное.
— Ладно, — сказала она. — Это уже, черт побери, для совпадений черЕсчур.
Даль нахмурился:
— Что такое?
— Это был Керенский, — ответила она. — Зовет меня на планерку для высшего состава.
— На кой? — спросил Хансон.
— Когда «Бесстрашный» был атакован кораблем повстанцев, наши двигатели вырубились, так что для эскорта календрианского понтифика на мирные переговоры был послан другой корабль, — сказала Дюваль. — И он только что напал на корабль понтифика и повредил его.
— А что за корабль? — спросил Даль.
— «Нант», — ответила Дюваль. — Последний корабль, на котором я служила.
Глава 11
— Поверь мне, Энди, — сказал Финн, направляясь вместе с Далем к казармам Дюваль, — она не хочет с тобой общаться.
— Ты этого не знаешь, — сказал Даль.
— Знаю.
— Нда? Откуда?
— Я поймал ее, как только она вышла со своей планерки, и она сказала: «Увижу Энди — Богом клянусь, нос ему сломаю!»
Даль улыбнулся.
Они добрались до казармы и вошли в комнату, в которой никого не было, кроме Дюваль, сидящей на своей койке.
— Майя, — произнес Даль.
— Энди, — сказала Дюваль, встала и врезала Далю по лицу. Даль свалился на палубу, держась за нос.
— Я же говорил, — сказал Финн лежащему на палубе Далю и поднял глаза на Дюваль. — Я ему говорил, правда!
— Я думал, ты прикалываешься! — просипел Даль с палубы.
— Сюрприз! — сказал Финн.
Даль отнял руку от лица, чтобы посмотреть, есть ли там кровь. Крови не было.
— За что это? — спросил он Дюваль.
— За твои теории заговора.
— Это не мои теории, — сказал Даль. — Это Дженкинса.
— Бога ради, да пофиг, кто эту хрень выдумал! — рявкнула Дюваль. — Я стою на этой чертовой планерке сегодня, рассказываю им, что знаю про «Нант», и все это время у меня в голове крутится только «Вот она, серия, в которой я умру». А потом я гляжу на Керенского, а он смотрит на меня такими телячьми глазами, будто мы женаты, а не просто трахаемся. И потом я понимаю, что мне конец, потому что если этот сукин сын в меня втюрился, выпилить меня будет идеальным вариантом, потому что тогда он сможет погрустить в конце серии.