– Холе.
«Okay, so you’re a rocket scientist, that don’t impress…»[41]
– Это Юль. Я вам помешал?
– Нет, это просто музыка.
– Вы дышите, как загнанная лошадь. Перезвоните мне, когда почувствуете себя лучше.
– Я чувствую себя прекрасно. Просто я в тренажерном зале.
– Хорошо. У меня для вас хорошие новости. Я прочитал ваш отчет из Йоханнесбурга. Почему вы не сказали мне, что он бывал в Зеннхайме?
– Урия? Это так важно? Я даже не был уверен, что правильно записал название, я перерыл весь атлас Германии, но никакого Зеннхайма не нашел.
– Вначале отвечу на вопрос: да, это важно. Если у вас еще есть сомнения в том, что человек, которого вы ищете, – бывший легионер, можете их отбросить. Это точно на сто процентов. Зеннхайм – маленький городок, и если норвежцы когда-нибудь бывали там, то это было в войну. Там они проходили обучение перед тем, как отправиться на Восточный фронт. А в атласе Германии вы его не нашли, потому что Зеннхайм не в Германии, а во французской провинции Эльзас.
– Но…
– В ходе истории Эльзас принадлежал то Франции, то Германии, поэтому там и говорят по-немецки. То, что этот человек бывал в Зеннхайме, существенно сужает круг поиска. Там обучались только солдаты полков «Нурланн» и «Норвегия». Что еще лучше – я могу дать вам имя человека, который был в Зеннхайме и наверняка захочет вам помочь.
– Даже так?
– Бывший солдат полка «Нурланн». Он добровольно перешел в Сопротивление в сорок четвертом.
– Вот это да!
– Он вырос на одиноком хуторе, его родители и братья были убежденными квислинговцами, они и заставили его пойти добровольцем на фронт. Он никогда не был настоящим нацистом, и в тысяча девятьсот сорок третьем бежал под Ленинградом. В скором времени попал в плен к русским, потом некоторое время сражался на их стороне, а затем через Швецию перебрался в Норвегию.
– И вы ему доверяете?
Юль рассмеялся:
– Абсолютно.
– А что в этом смешного?
– Это долгая история.
– Время у меня есть.
– Мы ему приказали ликвидировать кое-кого из его семьи.
Харри перестал крутить педали.
– Когда мы встретили его в Нурмарке, к северу от Уллеволсетера, то сначала не поверили в его историю, думали, что он засланный, и хотели его расстрелять. Но у нас были свои люди в полицейском архиве в Осло, и они, проверив его историю, сказали, что он действительно пропал на фронте и подозревался в дезертирстве. Информация о его семье подтверждалась, у него были с собой документы, которые удостоверяли, что он тот, за кого себя выдает. Но все это, конечно, могло быть сфабриковано немцами, и мы решили устроить ему проверку.
Пауза.
– И что? – спросил Харри.
– Мы оставили его в лесном домике, рядом не было ни наших, ни немцев. Кто-то предложил приказать ему ликвидировать кого-нибудь из его братьев-фашистов. Главное было увидеть, как он на это отреагирует. Когда ему давали приказ, он не проронил ни слова, а когда мы пришли к нему на следующий день, он куда-то пропал. Мы были уверены, что он сбежал, но через два дня он снова появился. На вопросы, где он был, отвечал, что в родном доме, в Гюдбрансдале. Несколько дней спустя оттуда пришли вести: одного брата нашли в амбаре, другого – в конюшне, родители лежали в гостиной.
– О господи, – сказал Харри. – Да он ненормальный.
– Конечно. Мы все были ненормальными. Такими нас сделала война. Мы не вспоминали об этом случае ни тогда, ни потом. И прошу вас, вы тоже…
– Разумеется, я не буду. Где он живет?
– Здесь, в Осло. По-моему, в районе Холменколлена.
– И как его зовут?
– Фёуке. Синдре Фёуке.
– Хорошо. Я с ним поговорю. Спасибо, Юль.
На экране крупным планом возник плачущий Поппе, который слал привет своей семье. Харри снова прицепил телефон на пояс, подтянул штаны и пошел взвешиваться.
«…Whatever, that don’t impress me much…»[42]
Эпизод 39Бутик «House of Singles», улица Хегдехёугсвейен, 2 марта 2000 года
– Шерсть высшего качества, – сказала продавщица, протягивая старику пальто. – Самая лучшая. Легкая и носиться будет долго.
– Мне нужно будет надеть его всего один раз, – улыбнулся старик.
– А-а, – сказала она, слегка озадаченно. – Тогда, может, мы что-нибудь подходящее…
– Мне нравится это. – Он посмотрел на себя в зеркало.
– Классического покроя, – подстраховалась продавщица. – Самого классического, какой у нас есть.
Она замолчала и с ужасом посмотрела на старика: тот весь скорчился.
– Вам плохо? Может, нужно…
– Нет-нет, просто легкая боль. Она быстро проходит. – Старик выпрямился. – А как скоро вы пошьете брюки?
– К следующей среде. Если это не так срочно. А у вас скоро какая-то особая дата?
– Да. Но среда мне вполне подходит.
Он достал из бумажника несколько сотенных купюр и протянул ей. Она начала их пересчитывать.
– Да, могу только добавить, что этот костюм вы будете носить всю жизнь.
Его смех еще долго звенел у нее в ушах.
Эпизод 40Холменколлен, 3 марта 2000 года
Нужный дом Харри нашел на Холменколлвейен, недалеко от Бессеруда. Это был огромный коричневый сруб, стоящий в тени больших елей. Вверх по склону к дому вела гравийная дорожка, и Харри въехал прямо во двор и развернулся там. Он хотел поставить машину у самого крыльца, но, когда он включал первую передачу, двигатель закашлялся и заглох. Выругавшись, Харри повернул ключ зажигания, но стартер только жалобно взвизгнул.
Он вышел из машины и направился к дому. В дверях показалась женщина и остановилась с вопросительной улыбкой: очевидно, не ожидала его визита.
– Доброе утро, – сказал Харри и кивнул на машину: – Совсем плохая стала старушка, надо бы ее… подлечить.
– Подлечить? – У женщины был низкий, дружелюбный голос.
– Да, по-моему, она вчера немного простудилась.
Ее улыбка стала немного шире и приветливей. На вид женщине было лет тридцать, одета в черное манто, очень простое, элегантное и – Харри чувствовал это инстинктивно – весьма дорогое.
– Я собиралась уходить, – сказала женщина. – Вам сюда?
– Думаю, да. Здесь живет Синдре Фёуке?
– Жил, – ответила она. – Мой отец уже несколько месяцев как переехал в город.
Харри посмотрел на нее внимательнее и подумал, что она красива. А то, как раскованно она разговаривала, не отводя глаз, свидетельствовало об уверенности в себе. Энергичная женщина, предположил Харри. На ее работе, должно быть, нужен расчетливый, холодный разум. Маклер, заместитель директора банка, сотрудник госаппарата или что-то в этом роде. Во всяком случае, материально обеспеченная, в этом можно не сомневаться. И на это указывали не только ее манто и гигантский дом позади нее, но и ее осанка, и высокие, аристократические скулы. Она спустилась по лестнице, ставя ноги одну точно перед другой, будто шла по невидимой линеечке, причем с легкостью. Занималась балетом, подумал Харри.
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
Четкий выговор и подчеркнутое ударение на слове «я» придавали ее речи что-то театральное.
– Я из полиции. – Харри полез было в карман куртки за удостоверением, но она с улыбкой махнула рукой. – Вот, и мне надо переговорить с вашим отцом.
Харри с досадой отметил, что говорит с какой-то неестественно-торжественной интонацией.
– Зачем?
– Мы ищем одного человека. И возможно, ваш отец мог бы нам в этом помочь.
– А кого вы ищете?
– Этого мы еще не можем сказать.
– Отлично. – Она кивнула так, будто это была проверка и Харри с успехом выдержал ее.
– Но если вы говорите, что он здесь не живет… – Харри посмотрел на нее из-под ладони. У нее были изящные руки. Занималась фортепиано, подумал Харри. А вокруг улыбчивых глаз были морщинки. Может, ей уже за тридцать?
– Не живет, – сказала она. – Он переехал в Майорстуа. Вибес-гате, восемнадцать. Еще, думаю, вы можете встретить его в Университетской библиотеке.
«В Университетской библиотеке». Она четко проговорила каждый слог.
– Вибес-гате, восемнадцать. Ясно.
– Хорошо.
– Да.
Харри кивнул. Потом еще раз. Как игрушечная собачка, из тех, что так любят водители. Она сдержанно улыбнулась ему и подняла брови, будто давая понять, что если вопросов больше нет, то разговор окончен.
– Ясно, – повторил Харри.
У нее были черные и ровные, как по линеечке, брови. Разумеется, она их подравнивает пинцетом, подумал Харри. Немножко.
– А сейчас мне нужно идти, – сказала она. – Мой трамвай…
– Ясно, – повторил Харри в третий раз, не двигаясь с места.
– Надеюсь, вам удастся его найти. Моего отца.
– Мы постараемся.
– Всего доброго. – Она пошла прочь, под ногами у нее захрустел гравий.
– У меня есть маленькая проблема… – начал Харри.
– Спасибо за помощь, – сказал Харри.
– Что вы, – ответила она. – Вам точно не придется делать большой крюк?
– Вовсе нет, нам, что называется, по пути. – Харри с волнением посмотрел на ее тонкие дорогие кожаные перчатки, на которых теперь была серая грязь с кузова его «форда». – Вопрос в том, сколько эта развалина еще продержится.
– У вас тут, я вижу, небогато. – Она указала на дырку в щитке приборов, где должна была быть магнитола, но сейчас оттуда торчала масса красных и желтых проводов.
– Украли, – объяснил Харри. – Поэтому и дверь не закрывается – замок тоже сломали.
– И теперь в нее может забраться кто хочет?
– Да, вот что годы делают.
Она рассмеялась:
– Неужели?
Харри снова бросил на нее быстрый взгляд. Может быть, она относится к тому типу женщин, что не меняются заметно с годами, которые выглядят на тридцать и в двадцать лет, и в пятьдесят. Ему нравился ее профиль, эти изящные черты. На щеках у нее был природный румянец, а не тот сухой, неживой загар, какой в феврале приобретают женщины ее лет в соляриях. Она расстегнула манто, и он увидел ее длинную, тонкую шею. Харри посмотрел на руки, которые она невозмутимо скрестила на груди.