– Вы знаете, у меня у самого детей нет, – сказал он. – Но судя по тому, как вы описываете Олега, это славный мальчуган.
– Если бы вы его увидели, вы бы… – начала Ракель.
– В этом нет ничего невозможного. Я случайно увидел ваш адрес на конверте и узнал, что вы живете на Холменколлвейен, а оттуда рукой подать до Нурберга.
На том конце медлили с ответом, но Браннхёуг чувствовал, что преимущество теперь у него:
– Скажем, завтра вечером, часов в девять?
После долгой паузы Ракель ответила:
– В девять часов вечера шестилетнему ребенку полагается спать.
Вместо этого они договорились встретиться в шесть. Олег оказался прекрасно воспитанным мальчиком, кареглазым, как мать. Но та, к досаде Браннхёуга, не хотела ни отклоняться от разговора о повестке, ни отправлять Олега в кровать. Видимо, сын посажен на диван для подстраховки. И еще Браннхёугу не понравилось, как мальчик на него смотрел. Под конец Браннхёуг решил, что осада – дело долгое, и, уже стоя в дверях, предпринял еще одну попытку. Он заглянул в ее глубокие глаза и сказал:
– Ракель, ты не просто красивая женщина. Ты очень храбрый человек Я просто хочу, чтобы ты знала, как высоко я тебя ценю.
Браннхёуг не знал, как истолковать ее взгляд, но воспользовался мгновением, чтобы склониться к ней и поцеловать ее в щеку. Реакция была двусмысленной. Губы улыбались, Ракель поблагодарила за комплимент, но глаза были холодными.
– Извините, что задержала вас так надолго, Браннхёуг, – добавила она. – Вас, наверное, ждет жена.
Браннхёуг решил, что даст Ракели некоторое время на раздумье, о чем недвусмысленно намекнул ей, но она так и не позвонила. Вместо этого ему неожиданно пришел запрос из российского посольства. Русские требовали ответа, и Браннхёуг понял, что своим напоминанием вдохнул новую жизнь в дело Олега Фёуке-Гусева. Жаль, жаль, – но раз уж так случилось, почему бы этим не воспользоваться. Он позвонил Ракели в ПОТ и рассказал ей о развитии событий.
Прошло несколько недель, и он снова оказался на Холменколлвейен, в деревянном особняке, намного больше и мрачнее, чем его собственный. В этот раз Олег уже был в кровати. Казалось, Ракель чувствует себя более раскованно. Браннхёугу даже удалось перевести разговор на личные темы и весьма кстати ввернуть, что его отношения с супругой выродились в платонические, а ведь время от времени нужно прислушиваться не к холодному рассудку, а к телу и сердцу, – когда его прервал неожиданный звонок в дверь. Ракель пошла открывать и провела в гостиную высокого мужчину, коротко, почти наголо остриженного, с налитыми кровью глазами. Ракель представила его как коллегу по СБП. Браннхёугу в этом парне все не понравилось: и как он прервал его речь; и что он был пьян; и что он сидел на диване и, как прежде Олег, таращился на Браннхёуга, не говоря ни слова. Но больше всего ему не нравилось то, как переменилась Ракель: она просветлела лицом, сбегала за кофе и весело смеялась над его загадочными односложными ответами, будто над гениальными шутками. И когда она говорила, что запрещает ему ехать домой одному, в ее голосе слышалось настоящее беспокойство. Единственное, что в этом типе Браннхёугу понравилось, было то, что он столь же внезапно ушел, и потом, услышав, как за окном взревел его автомобиль, Браннхёуг решил, что парню хватит любезности разбиться по дороге. Но урон, нанесенный разговору, оказался невосполнимым, и Браннхёугу так и не удалось вернуть беседу в прежнее русло. Когда Браннхёуг уже ехал домой, ему вспомнился собственный старый постулат: мужчина решает, что обязан завоевать женщину по одной из четырех причин. И важнейшая из них – ей нравится другой мужчина.
Когда на следующий день Браннхёуг позвонил Курту Мейрику и спросил, что это за долговязый стриженый блондин, тот вначале очень удивился, а потом расхохотался. Потому что это тот самый парень, которого он, Мейрик, сам просил повысить в звании и перевести в СБП. Ирония судьбы, конечно, но судьба при всей своей иронии иногда зависит от главного советника Королевского министерства иностранных дел. Заметно повеселев, Браннхёуг повесил трубку, насвистывая, вышел в коридор и дошел до зала заседаний меньше чем за семьдесят секунд.
Эпизод 61Полицейский участок, 27 апреля 2000 года
Харри встал на пороге своего старого кабинета и посмотрел на белобрысого парня в кресле Эллен. Парень буквально впился в компьютер и не обратил на Харри никакого внимания, пока тот не откашлялся.
– Так, значит, Халворсен – это ты? – спросил Харри.
– Да, – ответил парень и вопросительно посмотрел на него.
– Переведен из Стейнкьера?
– Так точно.
– Харри Холе. Я раньше сидел там, где сейчас ты, только в другом кресле.
– Оно сломалось.
Харри улыбнулся:
– Оно всегда было сломано. Бьярне Мёллер просил тебя проверить кое-что по делу Эллен Йельтен.
– Кое-что? – недоверчиво переспросил Халворсен. – Я здесь три дня работал безвылазно.
Харри сел в свое старое кресло, которое теперь стояло у стола Эллен. Впервые он увидел, как кабинет выглядел для нее.
– И что ты нашел, Халворсен?
Халворсен нахмурился.
– Ладно, – сказал Харри. – Эта информация была нужна мне – хочешь, можешь спросить у Мёллера.
Лицо Халворсена просветлело.
– Ну конечно, ты Холе из СБП! Извини, что не понял сразу. – Его мальчишеское лицо расплылось в широкой улыбке. – Я помню то австралийское дело. Когда ж это было?
– Мне кажется, что вчера. Но, как говорится…
– Ах да, список! – Халворсен похлопал по стопке распечаток. – Тут все, кого приводили в полицию, привлекали к суду или осуждали за тяжкие телесные в последние десять лет. Больше тысячи имен. Как раз это было сделать проще всего, сложнее выяснить, кто из них бреется наголо – этого в протоколах не пишут. Потребуются недели…
Харри откинулся на спинку кресла:
– Понимаю. Но в компьютер вносится код примененного оружия. Выдели только тех, кто использовал ударное, и посмотри, сколько останется.
– Я и сам думал предложить это Мёллеру, когда увидел, какой этот список длинный. В основном эти преступники использовали ножи, стволы или просто кулаки. Новый список будет готов через несколько часов.
Харри встал.
– Замечательно, – сказал он. – Не помню внутреннего номера моего кабинета, но его можно найти в справочнике. И когда в следующий раз у тебя появится хорошее предложение, не бойся его высказать. Мы, столичные, не такие сообразительные.
Халворсен неуверенно засмеялся.
Эпизод 62СБП, 2 мая 2000 года
Дождь с самого утра хлестал по улицам, и только в полдень яркие лучи солнца вдруг прорвались сквозь обложные тучи, и через мгновение на небе уже не было ни облачка. Харри сидел, закинув ноги на стол, а руки – за голову, и внушал себе, что думает о винтовке Мерклина. Но мысли его вылетали в окно и неслись вдоль вымытых дождем улиц, пахнущих теплым мокрым асфальтом, вдоль железнодорожных путей, вверх по склону Холменколлена, где в тени елей кое-где еще лежал серыми пятнами снег и где они с Олегом и Ракелью накануне прыгали через размытые весенние тропинки, стараясь не угодить в глубокие грязные лужи. Харри смутно помнил, что в возрасте Олега и сам ходил на такие воскресные прогулки. Если это были долгие прогулки и они с Сестрёнышем уставали, отец клал на нижние ветки елочек кусочки шоколада. Сестрёныш до сих пор верит, что шоколадки растут на деревьях.
В первые визиты Харри Олег с ним почти не разговаривал. Это было даже хорошо – Харри и сам не знал, что сказать мальчику. Общая тема нашлась, когда Харри заметил, что у Олега в «гейм бое» есть «тетрис», и бессовестно, безжалостно обошел шестилетнего мальчишку больше чем на сорок тысяч очков. После этого Олег стал выспрашивать у него всякие вещи вроде «почему снег белый» и так далее – отчего взрослые так сосредоточенно морщат лоб, что на смущение уже не остается сил. Когда во время последней прогулки Олег заметил зайца-беляка и побежал за ним, Харри взял Ракель за руку. Рука была холодная, а ладонь – горячая. Она склонила голову набок и, раскачивая руки вперед и назад, улыбнулась ему, будто хотела сказать: «Это мы понарошку». Почувствовав, что при виде прохожих Ракель как-то напряглась, Харри выпустил ее руку. Потом они выпили какао в «Фрогнерсетере», и Олег спросил, почему приходит весна.
В тот день Харри пригласил Ракель поужинать вместе. Во второй раз. В первый раз она сказала, что подумает, потом позвонила и отказалась. В этот раз она тоже сказала, что подумает, но, во всяком случае, не отказалась. Пока.
Зазвонил телефон. Звонил Халворсен. У него заплетался язык, он извинялся, что только что проснулся.
– Вот проверил семьдесят из ста десяти подозреваемых в нанесении тяжких телесных тупым предметом, – сказал он. – Бритых нашел пока только восемь.
– Как ты их искал?
– Обзванивал. Подумать только, сколько народу можно застать дома в четыре часа ночи! – И Халворсен неуверенно засмеялся, не слыша ответа собеседника.
– Ты что, звонил домой каждому? – наконец спросил Харри.
– Конечно, – сказал Халворсен. – Домой или на мобильник. Подумать только, у скольких…
Харри прервал его:
– И ты просто просил этих громил любезно предоставить полиции свои особые приметы?
– Не совсем. Я говорил, что мы ищем подозреваемого с длинными рыжими волосами, и спрашивал, не перекрашивали ли они волосы, – ответил Халворсен.
– Не понял.
– Если ты бритый, что ты ответишь?
– Хм, – сказал Харри. – Да у вас там в Стейнкьере действительно народ башковитый.
Снова неуверенный смех.
– Пришли список по факсу, – попросил Харри.
– Сразу же, – как только мне его вернут.
– Вернут?
– Один полицейский из нашего отдела. Он сидел и меня дожидался. Наверное, ему он срочно понадобился.
– А я думал, что делом Йельтен занимается КРИПОС, – сказал Харри.
– Очевидно, нет.
– А что это за полицейский?