— А кто же?
— Так скажем, враг.
— «Монитор»? Кто-то из этих ищеек?
— Она, наверное, уже на пути в полицию. Ты должен остановить ее.
— Я? Да я просто хотел получить свои деньги и…
— Заткнись, Ульсен.
Ульсен заткнулся.
— Это ради дела. Ты боец или нет?
— Да, но…
— А настоящий боец должен заметать следы, так?
— Я просто был посредником между тобой и стариком, это ты…
— Особенно когда над нашим солдатом висит срок в три года, который стал условным только из-за какой-то формальной ошибки.
Сверре услышал, как сглотнул.
— Откуда ты знаешь? — начал он.
— Не важно. Я просто хочу, чтобы ты понял: тебе есть что терять — не меньше, чем мне и остальному братству.
Сверре задумался. О том, что ему нужно надеть.
— Куда подходить? — спросил он.
— На площадь Скяуспласс через двадцать минут. Возьми с собой все, что нужно.
— Не хочешь выпить? — спросила Ракель.
Харри посмотрел вокруг. Их последний танец был настолько страстным, что мог вызвать неоднозначную реакцию окружающих. Теперь он и Ракель сидели за дальним столиком.
— Нет, я завязал, — ответил Харри.
Она кивнула.
— Это долгая история, — добавил он.
— У меня есть время, чтобы послушать.
— Я хочу, чтобы сегодня вечером звучали только смешные истории, — улыбнулся Харри. — Давай лучше поговорим о тебе. Расскажи о своем детстве.
Харри думал, что сейчас она рассмеется, но она только едва улыбнулась.
— Моя мать умерла, когда мне было пятнадцать. Обо всем кроме этого я могу говорить.
— Извини.
— Извиняться не за что. Она была необычной женщиной. Но в этот вечер надо рассказывать только смешные истории…
— У тебя есть братья или сестры?
— Нет. Только я и отец.
— Значит, тебе пришлось оставить его одного?
Она удивленно посмотрела на него.
— Я знаю, что это такое, — продолжал Харри. — У меня тоже мать умерла. После этого отец целыми днями сидел в кресле и смотрел в стену. Мне приходилось буквально кормить его с ложки.
— У моего отца была сеть магазинов по продаже стройматериалов — он начал дело сам, и мне казалось, что он живет только этим. Но с той ночи, когда умерла мама, он потерял к торговле всякий интерес. Он все распродал, а потом и вовсе сдвинулся. Разогнал всех, кто его знал. Включая меня. И превратился в желчного, одинокого старика. — Она сделала неопределенный жест рукой. — У меня — своя жизнь. В Москве я познакомилась с молодым человеком, а отец сказал, что если я выйду за русского, то стану предательницей. Когда мы с Олегом приехали в Норвегию, отношения у нас с отцом были очень натянутые.
Харри вышел из-за стола и вернулся с коктейлем для Ракели и стаканом колы для себя.
— Жаль, что мы не были знакомы, когда ходили на лекции по праву.
— Я тогда был задирой, — ответил Харри. — Наскакивал на всех, кому не нравилась музыка, которую я слушал, и фильмы, которые я смотрел. Никто меня не любил. Да и я никого не любил.
— Мне сложно в это поверить.
— На самом деле это фраза из фильма. Ее говорит парень, чтобы проверить Миа Фарроу. В смысле, в фильме. Никогда не пробовал, как это звучит в жизни.
— Ну-у, — задумалась Ракель и отпила из бокала. — Думаю, попытка прошла удачно. Но… ты уверен, что это фраза не из другого фильма?
Они оба рассмеялись. Разговор перескочил на хорошие и плохие картины и концерты, на которые они ходили в свое время, и скоро у Харри сложилось о Ракели довольно целостное представление. Например, в двадцать лет она самостоятельно совершила кругосветное путешествие. А за Харри в эти годы из серьезных достижений числилась лишь неудачная попытка выехать за рубеж да первые серьезные проблемы с алкоголем.
Ракель взглянула на часы:
— Одиннадцать. Меня ждут.
У Харри замерло сердце.
— Меня тоже.
— Да?
— Да, моя пустая квартира. Тебя подбросить до дома?
Она улыбнулась:
— Не надо.
— Это по пути.
— Ты тоже живешь на Холменколлене?
— Рядом. Ну, почти рядом. Бишлет.
Ракель рассмеялась.
— Значит, на другом конце города. Тогда ясно, чего от меня хочешь.
Харри виновато улыбнулся. Она положила руку ему на плечо.
— Подтолкнуть твою машину, верно?
— Кажется, он уехал, Хельге, — сказала Эллен.
Она стояла в пальто у окна и выглядывала из-за занавесок. На улице внизу никого не было: в такси, стоявшее под окном, сели три веселые подружки и машина уехала. Синица не ответила. Однокрылая птичка только два раза моргнула и почесала живот маленькой лапкой.
Эллен попробовала еще раз позвонить Харри на мобильный телефон. Но тот же самый женский голос ответил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
Эллен накрыла клетку платком, сказала «спокойной ночи», выключила свет и вышла из дома. На улице Енс-Бьелькесгате по-прежнему было пусто, и она поспешила на Торвальд-Мейерсгате, где, как она знала, всегда много народу в субботу вечером. Перед магазином «фру Хаген» она пару раз кивнула знакомым, с которыми, кажется, однажды перебросилась словом в каких-то гостях. Она вспомнила, что обещала Киму купить сигарет, и свернула на Мерквейен, чтобы заглянуть в «Севен-элевен». Этого мужчину она тоже вроде бы где-то видела, — и машинально улыбнулась, когда он посмотрел на нее.
Эллен стояла в «Севен-элевен» и пыталась вспомнить, что курит Ким: «Кэмел» или «Кэмел лайт». Она вдруг подумала о том, как мало они знакомы. И сколько им еще предстоит узнать друг о друге. И что в первый раз в жизни эта мысль не испугала Эллен, а наоборот — обрадовала. Она была просто приговорена к счастью. Мысль о том, что Ким лежит голый в постели, в каких-то трех кварталах от нее, наполнила Эллен каким-то вязким, сладким и светлым чувством. Она сделала выбор в пользу «Кэмела» и нетерпеливо ждала своей очереди. Снова оказавшись на улице, она решила срезать путь и побежала вдоль Акерсельвы.
И вдруг подумала, что даже в большом городе совсем рядом с многолюдными местами есть и такие, где нет ни души. Все звуки скрадывались журчанием реки и жалобным хрустом снега под каблуками. И когда Эллен вдруг поняла, что слышит не только собственные шаги, было уже поздно сворачивать. Теперь она слышала и дыхание, тяжелое и громкое. Эллен услышала в нем страх и злобу и в то же мгновение поняла, что ей грозит смертельная опасность. Не оборачиваясь, она побежала. Шаги за ее спиной стучали в такт ее собственным. Эллен пыталась бежать по правилам — спокойно, не поддаваясь панике и не делая ненужных движений. «Не беги, как старая баба», — подумала она и нащупала газовый баллончик в кармане пальто, но шаги сзади слышались все ближе. Она подумала, что если добежит до ближайшего фонаря, то, считай, спасена. Хотя знала, что это не так. Она была как раз под фонарем, когда ей нанесли первый удар — по плечу. Эллен свалилась в сугроб. Второй удар сломал ей руку, и газовый баллончик выскользнул из ослабших пальцев. Третий раздробил коленную чашечку, но от боли Эллен не могла даже закричать, и застрявший в горле крик пульсировал в артериях ее по-зимнему бледной шеи. В желтом свете фонаря она увидела, как преступник заносит над ней бейсбольную биту, и узнала его: тот самый мужчина, которого она встретила на углу у «Фру Хаген». Повинуясь инстинкту следователя, Эллен отметила про себя, что на нем короткая зеленая куртка, черные ботинки и черная вязаная шапка. Первым ударом по голове был поврежден глазной нерв, и Эллен уже не видела ничего, кроме бездонной темноты.
«Сорок процентов завирушек выживают, — подумала она. — Я переживу эту зиму».
Пальцами она щупала снег, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Следующий удар пришелся по затылку.
«Уже недолго», — подумала Эллен. — «Я переживу эту зиму».
Харри остановился на Холменколлвейене, у дорожки, ведущей к особняку Ракели Фёуке. В лучах белого лунного света ее кожа казалась неестественно белой, почти мертвенной, и даже в полутемном салоне автомобиля Харри мог разглядеть в ее глазах усталость.
— Ну вот мы и приехали, — сказала Ракель.
— Приехали, — повторил Харри.
— Я бы пригласила тебя домой, но…
Харри рассмеялся:
— Думаю, что Олег этого не оценит.
— Олег сладко спит, я думаю, это не понравится его няне.
— Няне?
— Няня Олега — дочь одного из моих коллег по СБП. Прошу, пойми меня правильно, я просто не хочу, чтобы обо мне на работе поползли слухи.
Харри сидел, уставившись в приборную панель. По стеклу спидометра тянулась трещина, индикатор давления масла погас — видимо, перегорел предохранитель.
— Олег — твой сын?
— Да, а ты что думал?
— Ну-у. Я думал, ты говоришь о мужчине, с которым вы вместе живете.
— Каком мужчине?
Прикуриватель или вылетел, или его украли вместе с магнитолой.
— Олег родился, когда я жила в Москве, — сказала Ракель. — Мы с его отцом два года прожили вместе.
— И что случилось потом?
Она пожала плечами:
— Ничего. Просто мы друг друга разлюбили. И я вернулась в Осло.
— Так ты…
— Мать-одиночка. А ты?
— А я просто одиночка.
— До того, как тебя перевели к нам, я слышала что-то о твоей напарнице по отделу убийств.
— Эллен? Нет. Мы просто хорошо ладили. Ладим. Она все еще время от времени мне помогает.
— С чем?
— С делом, которое я веду.
— А, ну да, с делом.
Ракель снова посмотрела на часы.
— Тебе помочь открыть дверь? — спросил Харри.
Она улыбнулась, покачала головой и толкнула дверь плечом. Та, жалобно взвизгнув, распахнулась.
На склоне Холменколлена было тихо, только тихо шуршал ветер в ветвях старых елей. Ракель поставила ногу на снег.
— Спокойной ночи, Харри.
— Да, и еще один вопрос.
— Да?
— Когда я был здесь в прошлый раз, почему ты не спросила меня, зачем я ищу твоего отца? Ты только спросила, можешь ли чем-нибудь мне помочь.
— Привыкла на работе. Не хочу спрашивать о вещах, которые меня не касаются.