Оценивая процесс оперативного планирования КБФ в 1940-начале 1941 годов, прежде всего, надо сказать, что в нем не было постоянной, неизменной составляющей. Все основные положения определялись текущей военно-политической ситуацией в Европе. А уже в связи с этим определялись вероятные противники Советского Союза и ставились боевые задачи флоту. Можно проследить по периодам, как менялись представления советского военно-политического руководства о характере неприятельской коалиции. Если в январе-феврале 1940 года в блок агрессоров неизменно входили Финляндия и Швеция, в марте-мае в него входили Англия, Франция, Финляндия, Швеция, то, уже начиная с июня-июля 1940 года, основным противником СССР становится уже Германия, при поддержке вышеупомянутых скандинавских стран. Причем, здесь стоит сказать, что процесс определения Германии в качестве вероятного противника всё же растянулся до сентября 1940 года, когда были окончательно утверждены планы основных операций КБФ, что свидетельствует об определенных колебаниях среди советского военно-политического руководства. В начале 1941 года противники оставались все те же, соответственно, и боевые задачи также не претерпели больших изменений.
Рассматривая «Общий план действий КБФ» 1940-го года, «Соображения» начальника Штаба КБФ Ю. А. Пантелеева, а также план боевых действий КБФ 1941-го года, можно увидеть ряд серьезных недостатков, заложенных в эти документы. Во-первых, при рассмотрении оперативных разработок, не может не поражать самоуверенность военно-морского командования. Представляется не совсем понятным, зачем нужно было планировать операции флота на передовом театре – в южной Балтике, не обеспечив при этом даже собственного ближайшего тыла – своих коммуникаций в Финском заливе, которые, по словам Ю. А. Пантелеева, на всем своем протяжении находились под ударами противника. Будучи перегруженным большим количеством наступательных операций, оперативный план вступал в сильное противоречие с реальным количественным и качественным составом КБФ на тот момент.
Пожалуй, командованию КБФ не стоило питать больших иллюзий насчет исхода боев современных германских линкоров (типа «Бисмарк» или «Шарнхорст») с устаревшими советскими линкорами типа «Октябрьская революция». Вероятно, результатом такого столкновения стало бы уничтожение советских линкоров, не предназначенных для подобного рода огневых состязаний по своим тактико-техническим характеристикам (да и по уровню боевой подготовки личного состава также). Даже наличие двух вполне современных легких крейсеров («Киров» и «Максим Горький») мало, что могло изменить при сложившемся соотношении сил.
Или, например, если имевшихся эскортных кораблей (лидеров и эсминцев) не хватало даже для того, чтобы обеспечить надежное прикрытие Эскадры – основного соединения флота, то откуда можно было изыскать лишние корабли для прикрытия очень важной десантной операции? Получалось так, что пришлось бы неизбежно пожертвовать или прикрытием тяжелых кораблей, или же обеспечением десантной операции. Тем самым, десантная операция по захвату Аландских островов изначально приобретала крайне рискованный характер и, в перспективе, обрекалась на неудачу. Об обеспечении набеговых операций против неприятельских военно-морских баз в этой связи говорить уже не приходится: сил для их проведения явно не хватало.
Минно-тральные силы КБФ были крайне малочисленны – всего 33 тральщика всех типов (по мнению командования КБФ, флоту требовалось никак не менее 100 базовых тральщиков), которых с трудом хватало для обеспечения одной десантной операции. А ведь у Балтийского флота было немало и других боевых задач, которые тоже нужно было выполнять. А фактически решать их было уже нечем, поскольку минно-тральных сил для этого просто не было. Это наглядно подтвердили события печально знаменитого «Таллинского перехода» в конце августа 1941-го года.
Вряд ли имело смысл распределять подлодки КБФ равномерным образом по всему пространству Балтийского моря, нарезая для них повсюду одинаковые позиции. Ведь еще война с Финляндией показала явную нерациональность позиционного метода действий субмарин. Вероятно, их следовало нацелить на выполнение какой-то одной задачи (например, нарушение коммуникаций противника) и дать возможность действовать методом «свободной охоты». Имевшейся морской авиации, численность которой хоть и увеличилась к началу Великой Отечественной войны, также не хватало для выполнения большого количества задач на таком обширном театре военных действий. Тем более что значительную часть авиапарка составляли устаревшие типы истребителей и бомбардировщиков.
Таким образом, практически все соединения КБФ получили слишком много боевых задач. При этом необходимо помнить, что результаты боевой подготовки КБФ в 1940-м году оказались более чем неутешительными, на что особо обратил внимание нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов в своем докладе на декабрьском совещании командующих флотами и флотилиями в 1940-м году. По его словам, в подготовке Балтийского флота «получился безусловный провал»[2399].
Наконец, самым главным недостатком плана боевых действий Краснознаменного Балтийского флота был неверный расчет на непоколебимость приморских флангов армии. Другой вариант развития обстановки даже не предусматривался. А ведь вопросами эвакуации военно-морских баз перед войной на флоте специально не занимались, и никаких оперативных разработок на сей счет не существовало[2400], что в перспективе было чревато одними импровизациями и потерями. По мнению Военного совета КБФ, даже для располагавшейся вблизи границы военно-морской базы Лиепая не существовало ровным счетом никакой угрозы. В связи с этим, эта передовая база флота была опасно перегружена боевыми кораблями и вспомогательными судами, часть из которых находилась в ремонте.
В результате подобной недооценки, в ночь с 23 на 24 июня 1941 г., ввиду тяжелой ситуации на сухопутном фронте, в гавани Лиепаи пришлось взорвать эсминец «Ленин» и 5 подводных лодок, ряд вспомогательных судов, а также большой флотский склад с минами, торпедами и глубинными бомбами. Крайне неудачно прошла эвакуация сил флота из базы Виндава, где был брошен целый ряд вспомогательных судов и большое количество боеприпасов, продовольствия и материальных ценностей флота. Аналогичная ситуация складывалась и в Риге, и лишь экстренные меры командования флота по эвакуации кораблей, находившихся в Прибалтийской военно-морской базе (Отряд легких сил и 1-я бригада подлодок, несколько десятков транспортов), предотвратили массовую потерю ценных боевых кораблей. Однако в Риге на морских складах остались большие запасы боеприпасов и продовольствия[2401].
Естественно, что никто всерьез и не думал о возможности потери Главной военно-морской базы в Таллине. Считалось, что она находится в таком глубоком и безопасном тылу, что о возможности её потери беспокоиться не стоит. В немалой степени, именно этим опасным заблуждением объяснялась столь поздняя и не вполне удачно проведенная эвакуация кораблей из Таллина, имевшая столь печальные последствия для КБФ. По последним данным, общие потери Балтийского флота в ходе «Таллинского перехода» составили 62 боевых корабля и вспомогательных судна и более 15 тыс. человек[2402].
Будет весьма не лишним выслушать мнение двух высших командиров Советского ВМФ. Бывший нарком ВМФ адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов в своей неопубликованной рукописи воспоминаний говорил следующее: «Нужно со всей откровенностью признать, что война, особенно в первые два года, велась распорядительным порядком, а не по планам, разработанным накануне»[2403]. Данная мысль наркома была более подробно и откровенно была развита в письме бывшего начальника Штаба КБФ адмирала Ю. А. Пантелеева. Как мы понимаем, Пантелеев как никто другой имел прямое отношение к составлению оперативных планов Балтийского флота и мог судить об их достоинствах и недостатках не понаслышке. Поэтому стоит привести пространную цитату из его письма, направленного Н. Г. Кузнецову: «… Судьба поставила КБФ на одно из важнейших стратегических направлений фашистов: Пруссия-Ленинград через Прибалтику. Оно намечалось гитлеровцами как сухопутное или приморское, но не морское. Флот же готовился годами к войне на море, прежде всего: а) к действиям на коммуникациях; б) к бою на минноартиллерийской позиции в устье Финского залива; в) к обороне военно-морских баз с моря; г) к противодесантной обороне островов Моонзунд».
По признанию того же Ю. А. Пантелеева, на самом деле получилось «всё наоборот и по вариантам, которые никогда не рассматривались ни в Академии, ни в Главморштабе, ни на флоте: а) Гитлер в первые месяцы 1941 г. прекратил сознательно торговое судоходство по открытой части моря… Наши подводные лодки не имели целей. Да и вообще о “колоссальном ” значении коммуникаций для немцев больше мы сами кричали и собирались их громить. Стратегического значения они для Германии не имели; б) фашистский флот не собирался вторгаться в Финский залив. Наоборот, он намеревался нас в нем блокировать. Мы же выставили “историческую ” минно-артиллерийскую позицию и на этой позиции потеряли нос крейсера “Максим Горький” и один эсминец; в) противник ни одну военно-морскую базу не собирался брать с моря, а брал их с тыла. Сухопутная оборона берегов поручена была армии, но армия в Прибалтике к этому не была готова…; г) десанты в тыл фашисты не собирались высаживать, и вся наша противодесантная оборона флота тоже оказалась ненужной. Таким образом, проблема морской войны на Балтике решалась фашистами на суше… Флот остался как бы без противника на море, начав последовательно терять все свои базы, занимаемые фашистами с суши…»[2404]