– Смотрите, Ванда, и здесь доисторические предметы.
Позади тлеющего очага было устроено подобие алтаря, на котором лежали в правильном полукруге кремневые топоры, молотки и различные кости. В центре полукруга возвышался, слабо поблескивая от неровного огня, череп, казалось, глядящий на происходящее своими пустыми впадинами.
Ванда, внимание которой до сих пор было занято исключительно колдуньей, рассмотрела на закопченных дымом стенах развешанные меха животных, какие-то черепа с громадными рогами, слоновьи уши, высушенные руки обезьян, стрелы, луки.
– Зачем у тебя это? – обратилась она к Иенг.
– Так. Мы собрали их в горах, – спокойно и равнодушно ответила старуха.
– Но зачем они на алтаре? Вы им поклоняетесь?
– Это до-монг[7]. Отцы наших отцов делали так. Мы следуем их примеру.
Ванда взяла старуху за руку.
– Скажи мне, кто главная у вас в стране? Разве не ты?
Иенг, видимо, уклонялась от прямого ответа.
– Мы поклоняемся всему, что выше нас, сильнее нас – огню, грому. Ты об этом спрашиваешь?
– Нет, – настаивала Ванда. – Я говорю о другом. Я говорю о религии и о том, что каждый год все женщины племени мои собираются вместе и идут куда-то в горы. Куда вы ходите? Почему только женщины?
Опять на один короткий миг изменилось что-то в бесстрастном выражении лица колдуньи, но она ничем себя не выдала и ответила прежним спокойным тоном:
– Я не понимаю тебя. Совсем не понимаю, – и вновь начала задыхаться от хриплого кашля.
Пьер не выдержал.
– Я же говорил вам, Ванда, что от нее ничего не добьешься.
Ванда, вспомнив слова отца Равена: «Религия, в секрет которой не может проникнуть ни один мужчина», сказала Пьеру:
– Вы правы. Пойдемте назад. Посмотрите только, на месте ли лошади.
Она сделала вид, что идет вслед за Пьером, но как только он вышел, повернулась и быстро подошла к старухе.
– Иенг, ты и мне одной ничего не скажешь?
Теперь на нее смотрело совсем другое существо. Лицо стало осмысленным, а глаз пытливо и умно разглядывал девушку.
– Тебе? Тебе одной?
Но глаз вдруг снова потух, а на лицо надвинулась безразличная старческая маска.
– Слышишь, тебя зовет твой мужчина.
Со двора доносился нетерпеливый голос Люрсака:
– Ванда, где же вы?
Молодая девушка зашептала скороговоркой:
– Если я приду через два дня к закату солнца, увижу ли я тебя?
Старуха, посмотрев на нее, коротко бросила:
– Быть может.
Не заметив странной улыбки ее тонких губ, Ванда вышла из хижины.
Глава 10
Отец Равен заканчивал службу. Молящиеся один за другим стали выходить из часовни. Ванда и Пьер, выйдя последними, остановились у входа, ожидая священника.
Когда он подошел к ним, Ванда спросила:
– Ваш курьер вернулся с 28-го поста? Ну? Какие новости?
– Они думают, что Редецкий направился к западу и оттуда южной дорогой доберется до поста. Я лично считаю это вполне допустимым. Сведения, доставленные моим третьим курьером, в известной степени подтверждают это.
Беспокойство Пьера возросло. По некоторому смущению, старательно скрываемому священником, он определил, что положение гораздо серьезнее, чем отец Равен хотел представить Ванде.
– Подумайте сами, отец Равен, – сказала Ванда, – ведь Мишель должен был возвратиться еще три недели тому назад. Нужно же что-нибудь предпринять, на что-нибудь решиться.
Миссионер кивнул в сторону гор.
– Мы могли бы добыть сведения. Есть один человек, который должен знать о Редецком, но до него нам не добраться.
Пьер моментально догадался:
– Вы говорите об Иенг?
– Иенг? – подхватила Ванда. – Но ведь мы видели ее позавчера.
– Как? Где? – изумился миссионер.
– Мы были у нее в деревне. Я даже разговаривала с ней.
– Боже мой! Какое безумие! Вы одна решились на это?
– Я была не одна. Меня провожал Пьер.
И она подробно рассказала о своем посещении Иенг, описав маленькую умирающую старуху, воинов, хижину с ее странным алтарем. Миссионер сразу загорелся.
– Череп? Вы рассматривали череп?
– Ну, нам было не до этого. Нашей главной целью было заставить Иенг говорить.
– Ах, так. Да. Ну и что же, удалось?
– К сожалению, нет. Впрочем, ваше описание Иенг, как могущественной повелительницы, от взгляда которой содрогается и трепещет все окружающее, явно не соответствует действительности.
Люрсак поддержал Ванду:
– Да, только с очень пылким воображением можно наделить эту старую нищенку тем таинственным и злобным обаянием, о котором вы говорили.
Миссионер ничего не ответил.
По пути к дому священника они остановились на минуту возле хижин, в которых жила паства. Женщины толкли рис, ритмично постукивая пестами, а вокруг них копошились голые ребятишки, высыпавшие наружу и окружившие отца Равена, с веселым смехом цепляясь за длинные полы его одежды.
– Здорово, мелкота, – ласково приветствовал он. – Видите этот ключ? Кто принесет его мне, получит кусок сахару.
И с этими словами он отбросил ключ на несколько саженей. Визг, смех, свалка были ответом на его предложение.
– Тихо. Не толкайте маленьких. Осторожно, – кричал отец Равен детям.
– Какая прелесть эти ребята! – сказала Ванда.
– Действительно, прелесть! – согласился священник. – Из-за них я многое прощаю их родителям. В их ясных открытых душах я черпаю силы для своей работы.
Вдруг раздался пронзительный детский крик. Не добежав до того места, где упал ключ, дети остановились перед чем-то, скрытым в высокой траве.
– Что там такое? – недоуменно спросил отец Равен.
А дети уже бежали назад с побледневшими, перепуганными личиками.
– В чем дело?
– Там мертвая женщина. Лежит в траве. Все лицо в крови. Умирает! – наперебой кричали дети.
Священник, Ванда и Люрсак бросились к тому месту, недалеко от входа во двор, на которое указывали маленькие туземцы.
Там лежала женщина. Она была почти голая. Только пояс и бедра были обмотаны повязкой яркого цвета. Глаза ее были закрыты, а лицо окровавлено. Глубокая резаная рана начиналась на лбу повыше бровей, окружала глаз и спускалась по щеке и подбородку к горлу.
– Женщина из племени стиенг, – сказал миссионер, осматривая лежащую. – Только они не носят такой одежды. Не понимаю, как она сюда попала.
– Мертвая? – спросила Ванда. – Нет. В обмороке. Попробуем привести ее в чувство.
С помощью туземцев, живших при миссии, женщину перенесли в дом священника и уложили на кровать в «пещере». Теперь и Люрсак с Вандой могли рассмотреть ее. Это была очень молодая женщина, почти девочка, хрупкого сложения; грудь ее вся исцарапана, а местами даже изрезана; ноги в ссадинах и грязи, видимо, она прибежала издалека.
Ванда вытерла ей своим платком кровь, а священник смочил лоб. Из груди раненой женщины прорвался сдавленный стон, губы задергались.
– Тише! Она собирается говорить.
– Нет. Нет. Не хочу в храм, – невнятно забормотала пострадавшая. – Не хочу. Пощадите. Пить. Пить.
Ванда освежила водой ее губы и влила через зубы несколько капель рома.
– Еще, еще!
Ей дали еще рому, потом воды. Больная стала приходить в себя. Открыв глаза, она скользнула взглядом по незнакомым лицам Пьера и Ванды и остановилась на отце Равене.
– Отец, святой отец! Спаси! Они хотят увести меня в горы. Они пришли за мной.
Должно быть, ей почудилось что-нибудь в дверях, так как, вытянув по направлению к ним руки, она, вскрикивая, забилась и задрожала.
– Там, там. Иенг хочет увести меня. Сегодня вечером шествие в горы. Я не пойду. Не пойду. Свяжите меня. Уходите. Я задушу вас. Нет, нет, без меня. У вас уже есть белый офицер, господин с двумя галунами.
Услышав последние слова, встревоженная Ванда стала трясти женщину.
– Белый офицер? Какой белый офицер? Говори, говори!
Отец Равен и Люрсак, побледнев, переглянулись. Отстранив молодую девушку, миссионер сам наклонился над женщиной. Он взял ее за руку, посмотрел прямо в глаза и, словно гипнотизируя, постепенно успокоил.
– Ты сказала про господина с двумя галунами. Не тот ли это, который был здесь и который двенадцать лун тому назад уехал на север?
Женщина заволновалась, задрожала. Губы ее шевелились, но она молчала. Взгляд священника стал жестким и твердым. Напряжением своей воли он старался подчинить себе туземку.
– Отвечай. Это он?
Она не могла выдавить из себя ни слова, но утвердительно кивнула.
– Мишель! – в ужасе закричала Ванда.
– Тише! Не мешайте мне продолжать, – сказал отец Равен и, вновь обращаясь к пострадавшей, спросил:
– Колдуньи захватили его в плен? Да? Так. Хорошо. Давно? Две луны? Меньше? Всего одна луна прошла? Одна? Да. Ты знаешь, куда его увели? Нет. Ты хорошо уверена, что не знаешь? Может, знаешь? Вспомни.
Женщина несколько раз отрицательно покачала головой.
– Не можешь? Ну, ладно. Спи, спи.
Больная успокоилась, а миссионер, оставив ее руки, встал и обратился к Пьеру:
– Вы слышали, с каким ужасом и содроганием упоминала она об Иенг? Что же, вы и теперь держитесь того мнения, что лишь моя фантазия наделяет Иенг властью и могуществом?
– Я готов отказаться от своих слов, но вместе с тем я никак не могу отделаться от того, что позавчера Иенг произвела на меня впечатление умирающей беспомощной старухи.
– Гм. Беспомощной?.. Впрочем, оставим пока этот вопрос. Перед нами сейчас задача поважнее. Нам надо организовать экспедицию.
Ванда взглянула на Пьера с мольбой.
– Пьер! Поезжайте!.. Немедленно. Освободите его. Езжайте завтра же.
Миссионер прервал ее.
– Завтра? Нет. Мы будем готовы не раньше, чем дней через восемь – девять. Надо приготовить провизию, собрать людей.
– Но за это время они его убьют, замучают.
– Не думаю. Борьба только начинается. В третий раз лесные люди, управляемые и руководимые колдуньями, пытаются остановить продвижение на их территорию белых, отбросить назад завоевателей, присутствие которых их стесняет и беспокоит. Редецкого они взяли к себе как заложника.