— Все усилия моих войск раздробляются, воля к победе нарушена. Этот мрачный процесс разложения наших сил и ломки нашей воли триумф подпоручика Тухачевского,— заключил адмирал свою мысль и оборвал разговор: — До завтра господа! - у ’
Утром, когда Долгушин жег секретные документы, на глаза попалась телеграмма. Он спрятал ее в карман.
— Что вы прячете, ротмистр? — спросил вошедший Колчак.
— Телеграмму из Токио...
От посланника Щепкина, да? Я предлагал ему пост министра иностранных дел. Он согласен?
Долгушин мялся и не отвечал.
— Ну, что же вы?
Долгушин подал телеграмму.
«Я скорее поступлю сторожем токийских ватер-клозетов Эта служба вернее. Щепкин».
■— Говнюк! — выругался Колчак и откинул портьеру на окне.
За ночь подморозило; небо было ясным, легким, снежные облака янтарно светились, оголенные деревья были покрыты тончайшими кружевами инея. Закованные льдом лужи блеете-* ли, как полированные зеркала.
Адмирал достал из шкафа саквояж крокодиловой кожи, постучал по серебряным застежкам.
— Здесь мои дневники, ротмистр. Опасаюсь потерять в суматохе.
—- Я сохраню их, ваше превосходительство!
Сквозь примороженное окно Колчак пытался рассмотреть реку.
— Иртыш все еще не замерз?
— Сегодня подморозило. Еще сутки — и река станет,
— Сутки? Это целая вечность в нашем положении. Армия не успеет переправиться через Иртыш.
— Но ведь железнодорожный мост цел.
— Что?.. Ах, да, мост! Я приказал его взорвать. Моста не будет, как только мы покинем этот несчастный город...
Сердце Долгушина стукнуло и упало. Он представил десятки тысяч людей, истерзанных непрерывными боями, мечтающих о теплом, сытном Омске и теперь обманутых адмиралом. Колчак отрезает своей армии путь к спасению, чтобы спастись самому. У ротмистра погасла еще одна иллюзия о правителе-сверхчеловеке.
Конвой, оцепивший вокзал, не пропускал никого, пока Колчак шел к своему поезду. Он шагал мимо товарного состава, вагонные окошечки которого были забраны ржавыми решетками: через прутья за адмиралом следили чьи-то изможденные, обросшие физиономии. Глаза, горевшие ненавистью, перехватывали Колчака и будто передавали от одного вагона к другому.
— Что это за состав? — спросил он.
— Это поезд смерти, будь ты проклят! — раздался из вагона отчаянный вопль.
Двенадцатого ноября Колчак покинул Омск.
28
В тот же день Волжский полк вступил в село Гуляево: до Омска осталось сорок пять верст. Вострецов остановился на ночлег в домике иртышского рыбака.
В полночь хозяин растолкал его:
— К тебе посланец, паря.
При свете лучины Вострецов узнал Ванюшу, шофера Тухачевского. Розовый с ночного холода, Ванюша отчеканил твердо и звонко:
— Приказ командарма Тухачевского!
Принимая пакет, Вострецов завистливо подумал: «Молодого
командарма и окружают-то одни юнцы». Он не признался бы в том, что завидует всем этим Ванюшам, Альбертам,- Васькам, Витовтам, их цветущей силе, их образованности, молодому на* пору.
Волжскому полку приказывалось совершить рейд по тылам неприятеля, как можно ближе к Омску.
— А почему не в город? Паники будет больше,—усмехнулся Вострецов.
— Да ведь Иртыш-то не замерз!
' Пусть хоть кожурой покроется — пройдем! Звезды станут трещать под ногами — пройдем! — воскликнул Вострецов и спро-сил уже спокойнее: — Что, машина твоя поломалась?
В починке мой «левасор»,— с удовольствием выговорил незнакомое слово ^Ванюша.— Я ведь у командарма и шофер,
и кучер, и связной. Приказал он к тебе скакать — я вихрем к тебе.
— Как же ты добрался?
Проселками, сторонясь железной дороги.
— Беляков не повстречал?
— Они от дороги ни на шаг.
Врешь, вчера мы их обозы обгоняли.
‘ А наши эти обозы разоружили. Кого же бояться-то?
— Какая неосторожность! Тебя могли захватить, узнали бы о готовящемся рейде.
— Меня не взяли бы.
— Почему так уверен?
Я бы застрелился... Пакет бы уничтожил...
Ванюша произнес эти слова без тени бахвальства, и Воет* рецов поверил ему.
Я не завидую нашим внукам, это они станут завидовать вот таким юнцам, делающим революцию,— с суровой нежно* стью сказал Вострецов.
Ванюша признательно улыбнулся. Знал: похвалу из Вострецова надо вытягивать клещами.
На рассвете хозяин снова растормошил Вострецова:
Вставай, паря. Сам просил разбудить, так поднимайся. А на улице ветер, ложись грудью — удержит. И мороз —дай те боже! ,
— Слава богу, что мороз,—Вострецов приказал поднимать полк,—Передай командарму, Ванюша: если Иртыш стал мы проскочим в Омск...
Ванюша натянул на' шапку башлык, сел в седло и растворился в ревущем снежном ветру.
Волжский полк выступил в новый поход. Бойцы шагали, кренясь вперед, словно ввинчиваясь в ветер,-лошади натужно тянули повозки. Белые струи бежали по унылой равнине, в замерзши^ болотах корчились ржавые кочки, издалека доносились паровозные свистки.
Уже совсем завечерело, когда Волжский полк вышел к Иртышу. Темнота скрыла реку, лишь редкие огоньки подрагивали на противоположном берегу; в воздухе расплывались громоздкие очертания железнодорожного моста. Ветер стих. Вызвездило.
Вострецов послал разведчиков к станции Куломзино. В ожидании донесений ходил он по хрусткому от первого снежка обрыву, курил трубку, слушал тревожные гулы далекого города.
Появился патруль с каким-то мужчинош
— Захватили по дороге в Куломзино. В нашу сторону шел, командира ему нужно, вот и привели,— отрапортовал патрульный.
Задержанный торопливо заговорил:
— Я подпольщик-большевик. Колчаковцы собираются взорвать мост через Иртыш. Ежели взвод красноармейцев, еще успеем предупредить...
— Будешь проводником, но если провокатор, застрелим на месте,— приказал Вострецов.
— Скорей, скорей! — торопил задержанный.— Пока рассусоливаем, мост взлетит к черту!
Вернулись разведчики, сообщили, что Куломзино забито воинскими эшелонами с ранеными, с провиантом. Лед тонок, но если цепочкой проходить — выдержит.
Ветер выдул с реки снег, молодой ледок пугал смоляным цветом, и ускользал из-под ног, и опасно потрескивал. Вострецову стало казаться — ноябрьская эта ночь, тонко постанывающий лед, невидимый город за Иртышом полны страшных неожиданностей. Он невольно уторапливал шаг, но, проскальзывая с обеих сторон, осторожно, как бы на цыпочках, пробегали красноармейцы. Они выскакивали на берег, скапливались под обрывами, готовые к бою. Вострецов немедля повел их к вокзалу.
Быстро разрастались запасные пути, бесконечней становились товарные соетавы. Разведчики захватили первого колчаковского солдата.
— Куда шел? — строго спросил Вострецов.
— С донесением в штаб Сибирского казачьего полка...
— О чем донесение?
— В Куломзине, мол, все спокойно. Красных, мол, нет.
— Где же они?
— Верст за сто от Омска.
Привели еще двух пленных. Они сказали, что адмирал Колчак покинул город, а на вокзале десятки эшелонов, готовых к эвакуации. Вострецов приказал занимать подходы к станции, не открывая огня, разоружать всех, сам же с несколькими бойцами прошел на перрон. ✓
Здесь царило нервическое оживление; сновали офицеры в поисках своих вагонов; размахивая факелами, пробегали смазчики, кондуктор отбивался от наседавших людей:
— Отправляю, господа, через час. Успокойтесь, все в полном порядке...
Вострецов, сжимая наган в кармане полушубка, шагал вдоль поезда; из теплушек неслись шепоты, вздохи, надсадный кашель, унылая ругань. За товарными стояли пассажирские вагоны второго и третьего класса.
— Куда прешь, скотина? — Заиндевелый подполковник в английской шинели и казачьей папахе остановил Вострецова.
— Виноват, ваше благородие! В темноте не заметил. Ищу командира Сибирского казачьего полка. Кажись, он в этом самом вагоне.
— На том свете свидитесь. А здесь вагон-ресторан.— Подполковник занес ногу на ступеньку.
Вострецов проследовал за ним. В тамбуре он оглушил подполковника ударом нагана и открыл дверь. В ресторане за общим столом сидели офицеры; огонек свечи — как блеклый цветок.
— Это еще что за явление Христа? — спросил кто-то.
— Здравствуйте, господа! Я командир красного полка. Станция окружена нашими частями, ваша жизнь зависит от ващей тишины и порядка.— Вострецов пропустил вперед красноармейцев.-^ Разоружить, охранять, не выпускать из вагона...
Не теряя времени, Вострецов стал вводить свои батальоны на станцию, расставляя их между воинскими эшелонами. Все делалось молчаливо, деловито, с непостижимой быстротой.
29
Город, пробуждающийся в морозных дымах, ничего не знал о красных батальонах, идущих по улицам. Обывательский Омск подметал дворы, топил печи, теснился в хлебных очередях, вел на Иртыш поить лошадей. Интенданты спешили на свои склады, связисты снимали телефонные провода, спекулянты торговали кокаином, долларами, кофе, чаем.
У подъезда гостиницы перебирал копытами запряженный в легкие санки рысак. Кучер топтался на снегу, поджидая начальника артиллерийских складов генерал-майора Римского-Корсакова, а генерал в гостиничном номере пил кофе и не спеша просматривал ведомости.
— Сколько оружия уплывает к большевикам! Только-только получили из Америки, будто специально для господина Тухачевского.— Генерал расправил длинную холеную бороду: он походил на композитора Римского-Корсакова и гордился этой похожестью.
Генерал все делал солидно, неспешно, его приятели эвакуировались с Колчаком, он же не торопился: хотелось достойно, без паники покинуть Омск.
Этой ночью Войцеховский показал ему телеграмму из Лон-
і
дона. ^Агентство Рейтер оповещало весь мир, что на запрос в английском парламенте о судьбе Омска Уинстон Черчилль от* ветил: «Красные в ста милях от города, и непосредственной опасности нет».