— Я сам умею рассказывать сказки, шоча...
^ Это не сказки, это — слово и дело людей, «то называют себя большевиками...
— Откуда они придут в тайгу?
— Они уже пришли! Большевик — я сам, большевик — Васька Козин. Мы соберем всех разогнанных старателей Горной артели и пойдем войной на охотских богачей и полковника Широкого. Нам нужно много мяса и рыбы и оленьих упряжек для похбда. Ты поможешь, Наахар?
— Помогать людям — закон оленных людей,— раздумчиво сказал рыбак.
— Солнечный закон! А теперь я тоже хочу половить рыбку...
Белые облака покачивались в глубине, по самому дну передвигались синеватые стаи хариусов, а поверхность воды вспарывали щуки. Неистребимая сила жизни чувствовалась и в озере, и в воздухе, и во всем, что окружало Южакова. Рыбак, шуршащий бахилами из прозрачной щучьей кожи, движущиеся облака и рыбы настраивали на лирический лад. Прищурившись, Южаков следил за скрученной из оленьей'жилы леской, привязанной к корме, другой ее конец уходил в воду. Это был перемет с наживкой для щук и тайменей.
Резкий рывок накренил оморочку, жила натянулась, захлестывая и обжигая Южакова. От неожиданного толчка он сковырнулся в озеро, но тут же вынырнул и, наматывая на руку жилу, поплыл к берегу.
Наахар уже был рядом: после короткой борьбы они выволокли аршинного тайменя; разбрасывая хвостом песок, поблескивая крупной чешуей, таймень все еще продолжал сопротивляться.
— Я думал, ты только роешься в земле,— усмехнулся Наахар,— а ты вытащил хитрую и дорогую рыбу.
— Золото подороже тайменя...
— Оно не годится даже на утиную дробь. Только ню.чи без ума от золота, но они — глупые люди. Очень даже глупые, если хотят на золото купить счастье, но это все равно, что поймать свою тень.
Наконец для Южакова наступило время действовать. Он послал на прииски Индирского с поручением направлять в Кы-гыл-Хая всех недовольных старателей; Козин ушел в Охотск для тайного наблюдения за военным гарнизоном. Раз в неделю Наахар путешествовал в город, незаметно, в разных магазинах покупая винчестеры и патроны.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Моросил дождь, земля разбухла от воды, трава полегла по распадкам. Донауров не любил пасмурной погоды, в ненастные дни у него падало настроение.
Ручей метался по ущелью, то исчезая в ягеле, то выбираясь на прозеленевшие камни. Андрей, хотя и знал, что под моховыми пластами вечная мерзлота, все же не мог избавиться от ощущения, что шагает по трясине. Он вышел к мощным сланцевым сбросам; здесь галечник перемешался с кварцитовым песком.
Донауров набрал в лоток грунта и начал промывать, тщательно очищая гальку от глины; деревянное корытце скользило, ныряло, поворачивалось, выплескивая пустую породу. По-преж-
нему моросил дождь, все так же лежали травы, словно низкое небо окончательно придавило их к земле, но что-то произошло в Донаурове, изменив его настроение. Дождевые капли казались золотниками, деревья засветились каждым сучком, весь мир оделся в оранжевый легкий туман. Донауров увлекся работой, глаза смотрели зорко, руки двигались быстро. После десяти промытых лотков заломило поясницу, Донауров присел на глыбу. В месте, где появлялись'спутники золота, не было его самого, но это не огорчало Андрея, из корыстолюбца он опять превратился во влюбленного поэта, и лицо Феоны, очаровательное в своей строгости, возникало из дождевой завесы. «Феона как солнце! Его еще нет, но я знаю, что оно сейчас прорвется сквозь тучи».
Этот день, как и вчерашний, не принес удачи. Устало брел Андрей в свою избушку, и даже черные, выпуклые на красном закате лиственницы, и тишина, переполненная шуршанием срывающихся с ветвей капель, не трогали его души.
В небе прорезалась полоска яркого света и, разрастаясь, стала выорасывать разноцветные охапки лучей, и тотчас раз- 1 вернулись сполохи. Они перемещались, сливались, становясь красными оленями, зелеными птицами, оранжевыми рыбинами, и проваливались в темную пустоту, на месте их росли синие и лиловые травы. Андрей остановился, пораженный, что все вокруг стало многоцветным сном, что небо и земля разговаривают друг с другом, но таинственный их разговор ему не дано попять. Очарованный и растерянный, смотрел он на сполохи и уносился в страну своих мечтаний, где правили красота, поэзия и любовь.
*
]
На другой день Донауров работал у большой сланцевой скалы. Внезапно скала треснула, крупная глыба, медленно кренясь, опрокинулась в ручей, выплеснув на берег воду. К ногам Андрея упал маслянистого цвета комочек.
— Самородок! — Нетерпеливо и жадно перебрасывал он золото с ладони на ладонь, потом встал на колени, засунул руку 1 под скалу, пошарил и разжал кулак: на пальцах желтели зернышки металла. Андрея охватил восторг: наконец-то удача наконец-то подфартило!
Теперь ничего не существовало для него, кроме сланцевой 1 скалы, нависшей над ручьем. Железным скребочком он выгребал из-под нее породу, складывая в лоток, присаживался к воде и начинал промывку.
Грунт все плотнее оседал в лотке, и все осторожнее становились движения Донаурова. 1
Раз-раз! — срывались с лотка частицы пустой породы. На дне остались одни пески — плотные, непроницаемые. Андрей отбивал лоток, с каждым взмахом коричневая полоска бурела 1
■
и наконец расцвела рыжим цветом — среди тяжелых зерен засверкали самородочки.
Солнце оранжевым пузырем повисло над безмолвными лесами, тени из сизых и гладких стали черными и мохнатьщи, нарастающим гудением предупреждала о себе мошкара, а Донау-ров ничего не видел, кроме цветущего золотом лотка.
— Поздравляю с успехом! — неожиданно громко произнес кто-ію за спиной Андрея.
Он вскочил на ноги, инстинктивно закрывая собой лоток. -Перед ним стоял мужчина в брезентовом плаще, в кожаной широкополой шляпе.
— Иван Елагин, ваш сосед,— представился незнакомец.
— Как же Елагина не знать! —Андрей пожал крепкие пальцы человека, чье имя со страхом произносилось в тайге и на Побережье.
Был Елагин среднего роста, широкоплеч, коренаст, копна каштановых волос сваливалась на левую щеку, маленькие серые глазки поблескивали из-под густых бровей.
— Наслышан про то, что хотите продать свой участок. Не советую, смешно продавать счастье. Смешно и, извините, глупо.
— Вы это всерьез?
— Такими вещами не шутят.
— Я хочу уступить вам богатство, а вы отказываетесь от него. Странно!
— Во-первых, я и так богат, во-вторых, иметь соседом такого славного человека, как вы, ючень приятно. О вас я знаю больше, чем вы думаете. В тайге нет золотоискателей, которые могли бы постоять друг за друга, мы живем, как волки, каждую минуту готовы загрызть друг друга, нас всех перебьют партизаны. Они уже объявились, вожак ихний Алешка Южаков только и ждет удобного случая. Завтра у меня собирается совет золотоискателей, есть кое-какие новости. Приглашаю и вас. Посидим, потолкуем о важных делах... — Елагин не договорил, оттолкнул Андрея в сторону и отбежал от ручья.
На место, где они стояли, с горной кручи хлынул поток камней.
— Еще бы секунда, и обоим каюк. Копаетесь здесь у смерти под носом! — Елагин выругался.
— Я в долгу перед вами, вы спасли мне жизнь,— растроганно сказал Донауров.
Оскальзываясь на мокрых камнях, Андрей шел на прииск Благословенный, мрачно поглядывая по сторонам; его настроение иногда зависело от случайных обстоятельств: то радовался он солнечным зайчикам в горном потоке, то впадал в тревогу от лунного света, встающего со дна того же потока. Неуравновешенность настроения сам Андрей объяснял поэтической своей
19 А. Алдан-Семенов
натурой — объяснение столь же легкомысленное, как и неубедительное. :
Послышались истошные крики. На таежной поляне десятник оил старателя, приговаривая;
Возверни самородок, собака!
Старатель корчился под ударами, но молчал, десятник развернулся для нового удара. Донауров перехватил его руку
— Не смей бить человека!
Может, целовать его?.. — Десятник отступил на шаг взмахнул лопатой над головой Донаурова.
Стой! крикнул повелительный голос, и Елагин вышел из-за кустов.
Десятник бросил лопату, почтительно снял шапку.
Это тебе за старателя! — Елагин ударил десятника по физиономии, тот взмотнул головой, —А это за то, что посмел
поднять лапу на моего гостя. На своем прииске могу бить тоть-ко я.
Десятник выплюнул зуб, ответил беззлобно:
— Напрасно бьешь, хозяин. Ахметка спер самородок. Сам видел, как из проходнушки выдернул. Я его за кражу приласкал, а меня за что?
Где самородок, Ахмет? — спросил Елагин.
— Врет он, бачка, не брал я самородка, хоть секим башка, не брал. ’
— Подойди ко мне поближе...
Старатель опасливо приблизился к Елагину.
— Куда спрятал самородок?
— Обыщи — нет, башка под топор — нет!
Я обыскивать? Сам отдашь! Раздевайся быстро, мне ждать недосуг.
Старатель стал раздеваться. Елагин вынул трубку, закурил и ждал, словно не замечая Донаурова.
Стой и не шевелись. Заберись на тот пенек и стой.— Елагин выбил пепел из трубки, повернулся к Донаурову: —■ Славно, что пришли. Сейчас тронемся на старательный совет.
Донауров смотрел на Елагина, а видел человека, черного от мошкары. Тот извивался на пеньке, размахивая руками, отбиваясь от гнуса.
Не шевелись! прикрикнул Елагин, но татарин заорал во весь голос, призывая на помощь.
На его крики сбежались старатели, послышались ворчливые голоса:
— Живого человека на съедение мошкаре!..
Елагин шагнул к старателям.
— Марш по забоям!
Бери свои самородок, бачка! Сейчас его в кустах разыщу,— простонал Ахмет.
Елагин пододвинул ногой одежду татарина.
— Одевайся, дурак! Вы ступайте в «Дунькин кабак», я загляну на минутку к себе,— сказал таежный властелин Донау-рову.
...Поселок старателей — горстка лачуг, пекарня, кабак, лавочка колониальных товаров — раскинулся на берегу речушки, у невысокого горного перевала. «Дунькин кабак» находился на самом приметном месте, и никто из старателей не проходил мимо.