— Она, матушка наша, погибла еще вчера. Как подожгли ее большевики с четырех сторон, так и сгорела дотла. Одни головешки ДЫМЯТСЯг-
— Раскаркался, будто ворон. Каркает — и все о политике, а при дамах дурно ворошить политические темы, — с сердцем сплюнул Софрон Сивцов.
Игра возобновилась. Банк держал полковник; звякание золотых самородков, шелест ассигнаций смешивались с азартными восклицаниями. Главным противником полковника был Блейд и Донауров, но Андрей скоро проигрался. Опростав карман, он растерянно поглядывал на Феону: та молчала, насупив брови.
— Делайте вашу ставку! — напомнил Виктор Николаевич.
— Отвечаю золотоносным участком,— спазматическим голосом объявил Андрей.
— Принято! — Полковник играл в покер с тонким расчетом на неустойчивую психологию противника. Он увеличивал ставки, словно понукая Донаурова следовать его примеру против собственной воли и желания. Жесткие правила покера—•
азартнейшей и любимейшей игры богатых американцев — бросали невыдержанных игроков в безоглядную авантюру.
— Откроем? — предложил Виктор Николаевич.
Андрей согласился: у него была третья комбинация, у полковника — пятая.
— Ваша карта бита. Такова судьба всех, кого любят женщины. Только куда я дену золотоносный участок? — ехидно рассмеялся полковник.
— Мы купим. Пора якутским купцам иметь золотые прииски в собственной тайге,—с убежденностью в правоте своих слов сказал Софрон.
— Игра продолжается, — с тихим злорадством объявил Виктор Николаевич.
Донауров накинул на плечи полушубок и без шапки выбежал из фактории, Феона даже не успела спросить, куда это он.
— Любовь недолговечна, счастье изменчиво,— заметил Виктор Николаевич.
— Добавьте еще: на севере цветы без запаха, женщины без совести, а вы — лучший моралист среди нас,— в тон полковнику съязвила Феона.
Вернулся Донауров, вывалил на стол пригоршню золотых, похожих на ^ыжую фасоль, самородков.
— Никакого покера, хочу играть в очко,— сказал он с подчеркнутой резкостью.
— Воля ваша! Перейдем на двадцать одно. — Полковник сдал карты.
— Ва-банк!— объявил Андрей.— Еще карту. Так, еще одну. — Он сердито отшвырнул карты.
— Перебор! — с сочувствием сказал Виктор Николаевич, подгребая к банку самородки.
— Еще ва-банк! — У Андрея оказались валет и семерка. Он прикупил девятку.
Виктор Николаевич открыл туза, за ним девятку.
— Двадцать. Наша бьет вашу, господин Донауров...
Андрей полез в карман за новой порцией золота, но Феона положила ладонь на его плечо:
— Довольно! Ты проигрываешь чужое золото.
— А чье золото он проигрывает? — спросил Тюмтюмов. Феона не ответила.
— Желание Феоны — закон. Игра прекращается. — Виктор Николаевич сгреб со стола доллары и золото. — Господин Донауров, вы меткий стрелок?
— Какое это имеет отношение к игре?
— Самое прямое. Даю шанс отыграться, верну весь проигрыш, если всадите из револьвера пять пуль между пальчиками Феоны...
— Что, что? Я вас не понял.
— Зато я поняла! — вскрикнула Феона. — Я говорила Вик-
609
20 А. Алдан-Семенов
тору Николаевичу, влюбленные-де не могут причинить вреда друг другу, любовь, говорила, охраняет их в минуту опасности, а он посмеялся над моими словами. Докажи правоту моих слов. — Феона прижала к стене левую ладонь, широко расставила пальцы.
— Не смейте стрелять! — возмутилась Каролина Ивановна.— Что за дурацкие шуточки! Запретите такое баловство, мистер Блейд!
— Я очень люблю смелых девушек и настоящие приключения. Если Феона верит мистеру Донаурофф, то чего нам страшно? — возразил Дуглас Блейд, и в стеклах его очков вспыхнули огоньки.
— Что же ты медлишь, Андрей? Стреляй! — приказала Феона, отбрасывая со лба волосы, и лицо ее сразу приняло и умоляющее и надменное выражение.
На улице раздался топот многочисленных ног, кто-то сильно застучал в дверь, Блейд откинул крючок. В факторию вошли Алексей Южаков и трое неизвестных старателей.
, — Именем революции вы арестованы! — властно сказал Южаков. — Ни с места, полковник! Вы тоже руки на стол! — приказал он Блейду.
— Что означает ваш налет? — спросил полковник Широкий, краснея от своей ,беспомощности.
— Партизаны захватили Охотск, ваши казаки арестованы.
— Вы будете отвечать за такое беззаконие,—пригрозил полковник.
— Можете жаловаться военному трибуналу,— ответил Южаков, оглядывая факторию и словно не замечая ни Феоны, ни Донаурова.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Метель терлась о бревенчатые стены, громыхала жестью вывесок, над столом чадила керосиновая лампа. Щербинин подвернул фитиль, в ламповом стекле распушился чахлый одуванчик огня. Из дымного полусумрака выступили, резко обозначились рыжие, русые бороды, пестрые физиономии, непреклонные лбы, упрямые подбородки.
— Власть-то мы захватили, а вот как удержать ее? Как не выпускать вожжей из собственных рук? — спрашивал Алексей Южаков и отвечал на свой же вопрос: — Колчаковских главарей и местных богатеев судить по закону военного времени, но за Кухтуем, в поселении Булгино, укрылись банды Елагина. Их много, они хорошо вооружены, драться будут, как волки...
— И на матерого волка есть собачьи клыки,— обронил Ин-дирский.
-— Вчера на митинге мы объявили о восстановлении власти Советов по всему Побережью, но Советы на просторах Севера пока что радужная фикция. У нас нет армии, чтобы незыблемо
утвердить свой авторитет и свои идеи. Нет и опытных командиров для отпора японским интервентам, что могут появиться здесь. Поэтому необходимо покончить с бандитами в Булгине, а если явятся интервенты — начать дипломатическую игру. Остается ждать, когда большевики освободят от белых все Приморье, но в Охотске всякое сопротивление должно быть раздавлено,— заключил Южаков, и в лице его появилось напряженное ожидание то ли новых непредвиденных опасностей, то ли тревожного торжества. Он предоставил слово Индирскому, тот выбил из трубки пепел на пол и строго спросил:
— Ревком дает мне чрезвычайные полномочия для расправы с врагами?
— Для борьбы, а не для расправы,— поправил Южаков.
— Теперь один закон: всех, кто против нас, именем революции— к стенке,—ответил Индирский.
— А я вот приказываю освободить из-под стражи Донауро-6а, девушку эту Феону и Дугласа Блейда, американца,— распорядился Южаков.
— Ежели их на свободу, то кого под замок?
— Нет нужды наживать неприятности с Америкой из-за какого-то Блейда, а Донауров и девушка тебе только мерещатся врагами.
Индирский долго в упор рассматривал американца, потом сказал:
— Вы свободны, мпстер Блейд.
— О’кэй! — вежливо, но холодно поклонился Блейд.— Я умею быть благодарным.
— Большевики не нуждаются в признательности капиталистов,— ответил Индирский.
Он называл себя анархистом, стоящим на платформе коммунистов, хотя о коммунистической платформе не имел никакого представления. Отпустив американца, он вызвал Феону и спросил, разглядывая ее маслеными глазами:
— Дочь местного попа?
— Мой отец — священнослужитель.
— Что в лоб, что по лбу! Русские попы и мусульманские мулы яро поддерживали кровавого диктатора Колчака.
— А какой диктатор не кровавый? — отрезала Феона.
— Ну мы к этому еще вернемся. Можете идти домой.
После ухода Феоны он поцокал языком: девка прямо-таки рахат-лукум...
Когда охранник ввел Донаурова, Индирский что-то читал, не обращая внимания на арестованного, потом вскинул голову, пробарабанил пальцами по столу.
— Куда вы запрятали золото Горной артели? — строго спро-
20
сил он.— Мы взяли только ваше, а где артельное? Сорок фунтов. Где?
— Эти сорок фунтов и есть золото Горной артели. Мне его передал на хранение Алексей Южаков, — как можно спокойнее ответил Андрей.
— О том, что передано вам на хранение, я знаю. Только неведомо, куда вы золото спрятали. Наш разговор будет коротким: не вернете золото — шлепнем, — пригрозил Индирский и вышел из-за стола. — Кто там подслушивает? — Ударом ноги распахнул дверь.
На пороге стоял Южаков.
— Не подслушиваю, а случайно услышал. Это кого же ты шлепнешь, не интересуясь ни именем, ни фамилией? Донауро-ва, что ли? Смотри, Индирский, не позволяй себе лишнего, а то засвистишь и заквакаешь! У Донаурова было наше золото, он и привез его в полной сохранности, а мы вместо спасиба его же под замок? — Южаков повернулся к Донаурову: — Не сердись, землячок, что пришлось посадить в каталажку.
— Преподлая вещь — политика. Мудрости никакой, зато пропасть предательства,— авторитетно изрек Индирский.
— Это когда политику творят авантюристы,— раздраженно заметил Донауров. — Сейчас военные ветры выбрасывают на политическую сцену спекулянтов, наживающихся на страданиях народных...
Довольно рассусоливать, давайте чай пить, — вошедший Илья Петрович поставил на стол чайник.
— К чему чай, коли есть спирт? Вот всем по рюмочке. — Индирский выволок из кармана дохи запотевшую бутылку,— Остатки прежней роскоши, конфискованные у миллионера Тюм-тюмова, — расхохотался он.
— С чего веселишься? — спросил Щербинин.
— Вспомнил Феону, — Индирский повел лиловым взглядом по Донаурову. — Хотя бабе ум ненадобен, но Феона неглупа, убедился, когда освобождал из каталажки. Я ей толкую: Колчак был кровавым диктатором России, а она в ответ такое с усмешечкой резанула, что я и рот раскрыл.
— Кто прошлое вспомнит — тому глаз вон! — кисло усмехнулся Донауров. — А вот Феону забирать совсем не стоило бы.
— При классовых схватках о мушкетерской галантности не думают. Женщины иногда опаснее мужчин, не все конечно, Феона не из их числа, при случае извинюсь перед ней,— сказал Южаков.
Индирский любил женщин, пил вино, предавался пороку, жаркое солнце горело в его крови.
Чтобы весело жить, необходимы деньги. Индирский ловчил, хитрил, обманывал, как умел, изворачивался, как мог. В поисках