Начало ожидаемое – не зря беляки называли пропаганду самым эффективным оружием большевиков! Линник витийствует, как народоволец на процессе тридцать… простите, восемьсот семьдесят седьмого года, когда царское правительство решило провести большой суд над пойманными участниками «хождения в народ», выставив их отъявленным разбойниками и злодеями – идея верная, но осуществленная настолько бездарно, что процесс превратился в торжество революционной пропаганды, речи обвиняемых по всей России переписывали от руки, а такие фигуры, как Желябов и Перовская, были отпущены совсем (ой, это выходит, я уже как страж государства мыслю, а не как революционерка?). Начал со славословия учению Маркса – Энгельса – Ленина (а что ж про Сталина забыл?) и красиво говорит о том, что для построения коммунизма необходимо воспитание нового человека-коммунара. А поскольку бытие определяет сознание, то таковое воспитание должно вестись всем бытом. И как тогда воспринимать текущую ситуацию, когда не остатки старого общества, а те, кто выдают себя за строителей коммунизма, прямо пропагандируют капиталистический, старорежимный, мещанский быт – квартиры, машины, дачи, рестораны? А это произошло оттого, что забыли слова Ленина, что вся власть – Советам, а диктатура пролетариата (не партии!) – это лишь на переходный период Гражданской войны и подавления сопротивления буржуазии! То есть править в стране победившего коммунизма должны демократически избираемые и сменяемые Советы, а не бюрократическая система партийной верхушки (возмущенный шум со стороны, где товарищ Федоров со свитой сидит).
– Сергей Степанович, вы хоть в одной комиссии или комитете участвовали? Вам известно, что для принятия любого общего решения необходимо согласие всех или хотя бы большинства. И как вы это представляете в тех первых Советах, куда входили представители разных партий, политических течений – ведь даже среди большевиков были фракции, для запрещения которых потребовалось особое решение съезда, одни лишь «левые коммунисты» чего стоят! Как достичь такого согласия, тем более в обстановке гражданской войны, всеобщей вооруженности и привычки решать дело самым радикальным способом? Какое согласие возможно в местном Совете, за исключением сугубо муниципальных – как там решать политические и военные вопросы, касающиеся всей страны? Или вы хотите, чтобы было как в республиканской Испании, где Народный фронт даже оперативные военные вопросы решал после долгих дебатов и обсуждения в газетах, – чем это кончилось, все помнят?
– Вы могли бы меня не перебивать, товарищ Ольховская? – огрызнулся Линник. – Приведенное же вами – это исключения, которые подтверждают правило! Коллективные решения всегда в конечном счете более правильны и мотивированны, чем чьи-то единоличные. Допускаю, что в чрезвычайной ситуации отдельные уполномоченные товарищи могут действовать без отлагательств – но после непременно предстать перед судом коллективного органа, обоснуя свои поступки. Некоторое снижение эффективности – это меньшее зло в сравнении с тем, что мы получили в итоге – с засильем комбюрократии, всеобщим разложением и превращением даже заслуженных прежде товарищей в мещанское мурло, не отказывающееся от привилегий! Товарищ Ольховская, это я вас конкретно в том числе имею в виду, если вы не поняли. Что, снова мне глотку заткнете? А то ведь я, когда не мою, а ленинскую правду извращают и втаптывают в грязь, не могу молчать!
– Ты не много ли себе позволяешь, от имени Ленина говорить? – не выдержал Федоров. – Или ты с самим Ильичом общался, и он это все тебе сам сказал?
– Алексей Федорович, вы не беспокойтесь, все, что товарищ скажет, записывается, – говорю я, – и оценку ему после дадим, какую заслуживает. А пока пусть говорит, а мы послушаем. Мне непонятно, какую ленинскую правду и кто втаптывает в грязь? Про так называемую «комбюрократию» уже разъяснили.
– Да хоть касаемо того, кто нами сейчас правит! – рубит Линник, как бросаясь в воду. – А Ленин в своем письме к съезду завещал свой пост вовсе не ему! Недаром же он то письмо скрыл!
Шум в зале. Ой, мама, сейчас же все из-под контроля выйдет! И на разборе полетов не только Линнику (который вообразил себя камикадзе), но и всем присутствующим (и допустившим) мало не покажется, в прямой эфир же идет!
– Гражданин Линник, так СССР в 1924 году не был монархией, где пост правителя можно было завещать! – говорю я, повышая голос. – И при всем уважении к Ильичу, его мнение было для делегатов съезда не больше чем пожеланием. Так что наш народ тогда вполне демократически выбрал как раз ту власть, ту партию и того вождя, какого сам пожелал.
– Может быть, тогда и выбрал правильно! – орет Линник. – А после что вышло? Засилье комбюрократии – потому что забыли заветы Ильича о демократическом централизме, выборности и сменяемости! А главное – вместо обещанного отмирания государства, стало его укрепление! А где государство, там и бюрократия – ну кто же по своей воле от кормушки уйдет?
Да что это происходит? У нас сейчас, в сравнении с иной историей, чуть больше «гласности», как бы там сказали, – но товарища Сталина бранить, даже намеком, это абсолютное табу. На дурака Линник не похож, тогда на что же он рассчитывает? Понимает ведь, что по-всякому на лагерный срок наговорил!
– Странно, что вы не ссылаетесь на программный труд товарища Сталина «Государство и социализм», – с показным удивлением замечаю я, – где сказано, что Ленин, при всей его гениальности, сделал ту же ошибку, что и Энгельс с Марксом, считая, что коммунистическая революция победит одновременно во всех развитых странах. И не ожидал, что придется строить социализм в одной отдельно взятой стране, находящейся во враждебном капиталистическом окружении.
– Неправда! Читайте «О лозунге соединенных штатов Европы»! Где Ленин прямо указывает, что из-за неравномерности развития империализма, победа революции возможна в той стране, которая является наиболее слабым звеном.
– Победа, как начало все той же мировой революции, – парирую я, – которая должна последовать в самый короткий исторический срок. А не строительство социализма в одной стране, находящейся во враждебном окружении исторически долгое время. После Ленин написал «Государство и революцию», уже летом семнадцатого, где повторил все тот же вывод, поспешно сделанный им на основе единичного, короткого и неуспешного опыта Парижской Коммуны – об отмирании государства при социализме. Не следует его в этом винить – даже в двадцать третьем году по Европе еще гуляли последние искры так и не разгоревшегося мирового пожара, и не угасла еще надежда, что все же начнется. Но я уверена, проживи Ильич дольше, он обязательно бы написал, что в условиях осажденной крепости, в окружении капиталистических держав, сильных и мечтающих уничтожить нашу Страну Советов, – организующая роль социалистического государства огромна для труда и обороны. Гениальность Ленина не в том, что он изрекал лозунги, вечные и неизменные на все времена, – а в том, что он умел находить соответствие конкретным историческим условиям, текущей обстановке. А вы этого так и не поняли, сделали из Ильича икону, из его учения подобие Священного Писания, и молитесь на это как в церкви – а лично себя новым пророком вообразили? Ответьте мне на вопрос…
За спиной Линника на стене натянут экран. И весь зал видит изображение, обложка той самой книжки, что у «новых молодогвардейцев» как программа. Лючия у проектора сидит – аппарат такой, что не диапозитивы показывает, а любой рисунок или текст можно вниз положить – недавно лишь такие появились, удачно, что в университете нашелся.
– Сергей Степанович, касаемо вашего идеала – считаете ли вы, что мир, описанный в этом романе, который, смею предположить, хорошо знаком большинству присутствующих здесь, это истинный коммунизм?
– Да, без всякого сомнения! – кричит Линник. – Именно так мы видим идеальное общество будущего! И замечу, что этот роман в СССР не находится под запретом!
– Сергей Степанович, а чем научный коммунизм отличается от утопического социализма? Тем, что включает в себя не только описание конечной цели, но и пути ее достижения. И как вы видите переход к тому, что желаете – от того, что есть сейчас? Если, как вы выражаетесь, «мелкобуржуазная стихия», желание собственности, семьи – пока преобладает в чаяниях большинства нашего советского народа. Честь и хвала тем, кто добровольно стал на стезю коммунара – но не будете же вы требовать от масс того же, что от отдельных энтузиастов? А что будет через сто, двести лет, как в этой книжке – уже не мы, а наши далекие потомки увидят.
– На потом хотите отложить? – восклицает Линник. – «Строил мост в социализм, не достроил, и устал, и уселся у моста»! Гнить в мещанском уюте, конечно, куда приятнее, чем, стиснув зубы, превозмогать и идти! Есть такое хорошее средство, дисциплина и самодисциплина – по капле выдавливать из себя буржуйчика! И самому, и товарищу помогать. Заставить, кто не хочет. Ну, а безнадежных – отбраковывать. Это и есть классовая борьба, обостряющаяся при социализме, как учил товарищ Сталин. И как писал Ильич – легко расправиться с кучкой крупных хозяев, гораздо труднее одолеть океан мелкобуржуазной стихии, захлестывающий нас!
Ну вот вы и подставились, гражданин Линник! Сейчас я буду вас убивать. Пока что морально и идейно.
– И как же вы видите коммунизм, Сергей Степанович? Якобы добровольный труд по четырнадцать, шестнадцать часов – но каждый, кто не живет на работе, тот враг. Нет государства как аппарата принуждения, зато каждый коммунар может и должен убить каждого, заподозренного в уклонении от построения коммунизма. Семьи и личное имущество под запретом – все должны работать за койку и пайку. И для поддержания трудовой дисциплины – над коммунарами есть доверенные, над ними особо доверенные – чье слово для нижестоящих закон. И это ваш коммунизм?
Переключаю микрофон – нет, Лючия молодец, сама догадалась! На стене вместо обложки «света звезд» – слова. «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является лучшим методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи» – Н. И. Бухарин. При всех переменах, у нас в СССР такие персоны, как Троцкий, Зиновьев, Бухарин и прочие – врагами народа были и остаются. И слова их под запретом – лишь отдельные цитаты в учебниках нашей Академии приводятся (надо же знать идеи врага). В зале гробовое молчание. Ну, а мне, как и Линнику, тоже нечего терять!