– По-вашему, мы не должны были Нарвик брать? – спросил Веня Седлер.
– Если уж взяли, то не как новая империя! – ответил Андрей Иванович. – А как Всемирный Советский Союз! Германская ССР, Итальянская ССР, Норвежская ССР, Маньчжурская ССР, да хоть Китайская ССР. И никаких вопросов бы не возникло – все четко и ясно. Курсом на Всемирный СССР, лет через сто, двести. А что выйдет из того, что сейчас – не знаю. Ослабнет твердая рука в Москве, и развалится все с треском – не удивлюсь, если даже Украина захочет уйти. Мы выжить можем, только если внутри все в кулаке держать, а вовне идти вперед железной поступью – иначе погибнем. И без подлости, предательства – никогда не задумывались, что «свой интерес» очень часто с предательством соседствует, ну а правда, идея, напротив, нередко требует против своей выгоды поступить? А как назвать, что мы белогвардейцев простили – забыли белый террор, тотальные расстрелы, «баржи смерти»? Деникину дозволили вернуться и даже привлекали к написанию истории Гражданской войны – а дальше Колчака реабилитируем, который из сибирских мужиков ледяные статуи ставил верстовыми столбами? Сейчас в Маньчжурии, в Словакии, в Норвегии сынков белоэмигрантов, а то и их самих, к службе привлекаем, – а на КВЖД так вообще оружие им доверили в качестве так называемых «охранных батальонов», причем и комсоставом там часто тоже они. На офицерских должностях, в частях, считающихся принадлежащими Советской армии – то есть лет через десять, какой-то беляк может, до высоких погон дослужившись, нашими солдатами командовать? С Франко сейчас вроде как мир и дружба – против которого наши пятнадцать лет назад и с гранатой под танк, и на амбразуру, себя не жалея – вот представьте, как бы мы сегодня с недобитым Гитлером торговали? «Имперские» интересы – это предательство не только мировой революции, но и тех, кто жизни за нашу великую идею не жалел. И это все забыть, врага простить – потому что сегодня выгодно стало? Коммунизм на плюшки размениваем – да, какую-то сиюминутную выгоду получим. Вот только никогда больше мировой пролетарий не увидит в нас своих и за нас не вступится.
– А где этот пролетарий в сорок первом был, – спросил Яша Сугробов, – когда мы ему из окопа: «Эй, геноссе, я арбайтен, нихт шиссен», а он в ответ тебя из «шмайсера»: «Я-то арбайтен, а вы унтерменши и будете мои рабы!» Может, и правду сказал товарищ Сталин, что нет у СССР более верных союзников, чем собственная армия и флот?
– Во-первых, это первым сказал не товарищ Сталин, а император Александр Третий, который брата Ильича повесил. Во-вторых, своя армия – это, конечно, союзник, да только в оборонительной войне – или вы надеетесь весь мир завоевать? Ну и чем тогда это лучше Гитлера? В-третьих, касаемо вашего примера, а что ж вы забыли, как в двадцать третьем мы первыми предали германскую революцию, восставший Гамбург, в обмен на сотрудничество с германским капиталом, да, выгодное тогда для нас – вот только германский пролетарий этого не забыл.
– В двадцать третьем нам надо было через Польшу пройти, – вставил Мишка Мацевич, – а как бы это вышло, мы там в двадцатом уже получили. Вместо «даешь Варшаву, даешь Берлин».
– Проиграли одну битву, а не войну. И уже тогда могли бы на мир не идти, а перегруппироваться, собраться и добить польскую сволочь. Уникальный шанс упустили – представьте, как бы по Европе, по всему миру полыхнуло, когда конармия Буденного, да по берлинским мостовым? И в двадцать третьем могли бы решиться – да, трудно было, но панам тогда еще труднее. И кстати, в итоге получили головную боль с западными областями, – а присоедини мы их тогда, не было бы никаких бандеровцев. Но главное – мы мировому пролетариату показали свое истинное лицо. Идея – она или есть, или нет, нельзя ей следовать избирательно, вот здесь за нее, а здесь ее в карман засунем, чтобы не мешала. Потому что тогда это уже не идея, а маска для оправдания собственного шкурничания. И оттого, что она стала государственной политикой, она не делается правее. Вот вы, Ира, поставили вопрос – не мог ли Ленин ошибаться, раз не всеведущий бог? А я вам верну – а отчего вы считаете, что товарищ Сталин не может ошибаться? Пусть даже искренне радея за СССР – но подменяя державными сущностями коммунистическую идею.
– Так это ж очевидно, – ответила Ира, – Ленин умер и никак не мог видеть, что будет через тридцать лет после него. А товарищ Сталин живет, все знает и руководит. Я не пойму, Андрей Иванович, вы себя умнее, чем он, считаете? Хотите нам доказать, что товарищ Сталин неправ, а вы правы?
Тут за этой стороной стола повисло молчание. Даже при нынешней терпимости к дискуссиям существовал предел, который настоятельно не рекомендовалось переходить.
– Заметьте, Ира, что это вы сказали, а не я, – заявил Андрей Иванович, – я же лишь хочу заметить, что Сталин – это, без сомнения, целая эпоха в истории нашей страны, которая, однако, уже уходит. Ильич умер в пятьдесят четыре года, дорогому Иосифу Виссарионовичу уже семьдесят четыре. И что будет после? При всей гениальности нашего вождя, он создал всю политическую систему исключительно под свою личность – или вы можете сейчас представить кого-то на его месте? Он окружил себя исключительно исполнителями своей воли, талантливыми, энергичными, но не более чем исполнителями…
– Разное говорят, – вставил слово еще кто-то, – про тех, кто в Совет труда и обороны входит. Что будто бы какие-то инициативы от них.
– И это тоже характерно, – ответил Андрей Иванович, – строго говоря, что это за Совет, которому по факту принадлежит вся власть в СССР, не ЦК, не Политбюро, не Верховному Совету, а вот этому органу, созданному по единоличной воле вождя? Вот вы, товарищи, в этот Совет кого-то избирали? Согласен, что Государственный комитет обороны в войну был необходимостью – но что, теперь по поводу каждой войнушки нам в собственной власти осадное положение вводить? И подумайте над вопросом, а нужен ли единоличный вождь в мирное время? Или все-таки решать должен коллегиальный орган, во избежание ошибок. Нет, я не призываю ни к чему такому, а говорю исключительно о времени, когда товарищ Сталин уйдет естественным путем. И чем ставить на тот пост заведомо слабейшую фигуру, не лучше ли будет коллегия из наиболее достойных? Конечно, для оперативных вопросов можно поставить кого-то главноответственного – хоть президентом его назовите, по образу других стран. Но самая высшая власть должна быть строго по ленинским нормам – Верховный Совет, куда входят в обязательном порядке все члены Политбюро.
– А если не выберут? – не унималась Ира. – Вот захотят и проведут не того?
– Девушка, вам знакомо такое понятие, как партийная дисциплина? Во-первых, раз партия у нас руководящая и направляющая, то вполне разумно требовать, чтобы быть избранными на все руководящие посты имели право только ее члены. Подобно тому, как Маркс пример приводит, что в девятнадцатом веке в Европе быть избранными мэрами или еще кем-то по закону имели право лишь «лица, имеющие чин офицера или сержанта запаса». А во-вторых, если выберут «не того», как вы сказали, то этот товарищ уступит свой мандат тому, кого партия сочтет достойным. Аналогичный механизм – и для всех прочих Советов, на всех уровнях, чтобы председателем был первый секретарь, обкома или райкома. А если народ не примет – значит, налицо упущение, надо меры принимать. Ира, я вижу, вы с чем-то не согласны, что-то еще сказать хотите?
– Да нет, я лишь вспоминаю китайское «чтоб ты жил в эпоху перемен», – произнесла Ира, – и чтоб при этом не было… Вот даже про семнадцатый год – мне жалко, что ценные люди для нашей страны были потеряны, как Сикорский, Зворыкин и много других. Что много материальных ценностей погибло, причем без пользы для дела – сколько мы после исправляли, борясь с разрухой? Что территории были потеряны – которые после с кровью возвращать пришлось. И вот думаю: это обязательно, чтобы перемены, даже самые справедливые и лучшие, шли с потерями для страны, для народа? По мне так: меняйтесь, перестраивайте, но с главным условием – не навредить!
– Как все замусорено в вашей очаровательной головке, – с сожалением сказал Андрей Иванович, – вы «Синие кони на красной траве» смотрели? Если нет, то рекомендую – не знаю, произносил ли Ильич в реальности ту фразу про советскую власть и что в ней существительное, что прилагательное, но суть схвачена очень верно. Вам, Ира, повезло родиться в коммунистической стране – и вы, вероятно, думаете, что страна, держава, это существительное, а коммунистическая – это к ней прилагательное. А для нас, кто помнит, как все начиналось, – абсолютно наоборот. Ваши взгляды еще Маркс высмеивал, называл «мелкобуржуазными» и говорил, что революция – это самое насильственное, самое разрушительное явление, какое может быть, превосходящее в этом плане даже войну. И он же писал, что не стоит этого бояться – сбросив балласт отжившего, мы после быстрее пойдем вперед и все наверстаем, жалко, конечно, что при этом и ценное погибает иногда, но это приемлемая плата за прогресс. И как я уже сказал, поиск выгоды часто соседствует с предательством – так что, ища, как бы «не навредить», вы легко можете скатиться в это болото. Или же, если вам ближе технические термины, за все перемены надо платить, что-то потратить, потерять. Иначе же, по вашей логике «меняться, но чтобы никого не обидеть», надо любые перемены запретить. Или вам ближе не Ленин, а вешатель Столыпин, кто хотел «не перемен, а великой России»? Где бы стояла тишина как на кладбище, и царь Николашка наверху. Нет, Ира, иногда нужна буря, гроза, которая смоет грязь и очистит спертый воздух – пусть даже вам платье вымочит и прическу растреплет, ну а кого-то даже молнией убьет.
Он взял бокал, отпил красное вино, как воду из стакана, и продолжил:
– Впрочем, вам такие мысли простительны. Так природой заведено, что женщины более консервативны – отвечали за дом, за семейный очаг. Еще тысячу лет назад в пещере ждали, пока мы с охоты убитого мамонта принесем. Вы можете с героизмом защищать то, что в вас заложено, даже совершая подвиги, как Зоя Космодемьянская. Вы можете быть ведомой за своим мужем, идти за ним в любые трудности, как Анита Гарибальди или Женни Маркс. Вы даже можете править страной, следуя воспитанной в вас традиции, как Екатерина Вторая. Но вам не дано искры прозрения, открытия чего-то принципиально нового. Ведь есть в истории женщины-воительницы, даже правительницы – но нет ученых, философов, и