с нами: Буш-2 – гибель лесов! ЗЕЛЁНЫЙ МИР».
«Очень зелёный», – мысленно согласился Форт, тепло вспомнив Кэна Мерфанда. Когда он летел первый раз в Купер-Порт из столицы, под ним почти непрерывно расстилался гилей.
– Как бы она не продала нас Мийо, – бубнил за спиной Джифаренге.
– Не продаст, – убеждённо ответил Форт. – Айда на барахолку!
Блок 4
Экипаж, даже если он в резерве или вообще без корабля – всё равно экипаж, а капитан в нём – главный. Как ты слушался его на судне, так же слушайся и на земле.
В грузовом флоте Федерации ценились капитаны – выходцы из Сэнтрал-Сити. Такой гоняет экипаж до кровяного пота, зато при расчёте жалованье выложит сполна, не придерёшься. В смысле, считай не считай, хоть два калькулятора сожги – не вычислишь, где чёртов централ тебя надул. Всё у него сходится; получай за рейс триста бассов восемь арги три томпака – и будь здоров, кабак уже открылся, потаскухи ждут.
Мимо урождённого централа и томпак не пробежит, даже в полной тьме, на цыпочках и по пушистому ковру. – Самые гораздые на деньги жохи – из централов. И в пользу судовладельца постарается, и экипаж ублаготворит, и себя не забудет; все лишь моргают: «Эх, каков!» Недаром ходит присказка, будто централы из дерьма верёвки вьют и продают как тросовые тяги. То-то тяги постоянно лопаются – из чего сделаны, так и служат.
Полное представление о способностях своего артонаДжифаренге получил не до, а после того, как с ними стряслась беда. На барахолке Форт каждую покупку сперва обнюхивал, разбирал («Э, так не пойдёт!» – «Джифаренге, объясни господину, что именно так и пойдёт»), осматривал сквозь растровый фотоумножитель и только после этого выкладывал монету. Четыреста с чем-то экю потратил, и сотни три скостил, торгуясь.
– Будешь ответственным за рекламу. Ходи и звони по всей Анфур, что появился всем мастерам мастер, умелец чинить бытовую электронику. Цены ниже, чем в сервисе. Придут разбираться из сервиса – с порога их за шиворот. Полиция придёт – пой во всю глотку «Вспомним топи хэйранские», чтоб я успел попрятать снаряжение и вылезть в технологическое отверстие. Будешь уходить – передоверь задачу стоять на атасе кому-нибудь надёжному. За атас плачу пять экю в день.
– А мне? – обольстился Джифаренге.
– Тебе шиш. Ты член экипажа.
«Негодный хлам, – мрачно думал Форт, разложив на столе добычу. – И с этим придётся работать!»
Он вовсе не собирался отказываться от предложенного Джифаренге варианта съёма квартиры. Вначале требовалось обеспечить лояльное отношение жильцов к себе, а дальше можно пользоваться преимуществами дома 70 по Анфур. Никакая мафия не рехнётся до такой степени, чтобы штурмовать общагу бинджи из-за одинокого надомника, за полцены починяющего всякую электронную рухлядь.
Полезным казалось и то, что трёхмерно мыслящие четверолапые биндэйю проломали перекрытия между этажами и устроили в доме нечто вроде шахт с шестами для съезжания и скобами для лазания, а заодно – три новых выхода через стены и крышу, в обиходе называемые «технологическими отверстиями». Сканирование показало, что между стен есть схроны и «секреты», наверняка набитые какой-то контрабандой. Дом 70, дырявый, как хороший сыр, был идеальным убежищем для нелегалов; соседи величали его не иначе как Биндюшник. Хозяин (он сюда годами не являлся) довольствовался тем, что огребал свои 17,5 Е в сутки с жильца, и ждал, когда источенный бинджами и грибами дом рухнет.
Само вселение Форта в дом 70 стало рекламой. Не каждый день эйджи так наглеют, чтобы дрыхнуть в одной комнате с биндэйю. Под разными предлогами, а то и без оных, на него явилось поглазеть с полсотни великанского народа, и всем Форт повторял: «Несите электронику. Пятнадцать экю за ремонт любой вещи, льготная цена, через неделю будет двадцать». Джифаренге ручался за него, и клиент пошёл, пускай не косяком, но постепенно крепнущим ручьём. Рабочее место в комнатушке отгородили занавеской.
– Вы и наладчиком можете! – Джифаренге был восхищён. Сев рядом на корточки, он положил тяжёлый подбородок на край крышки стола и зачарованно наблюдал за тем, как капитан в сиянии лампы соединяет тончайшие контакты с выходами укреплённой в зажимах платы.
– М-да, это моя основная профессия. В приборах для меня загадок нет. Вот движки – не моя сфера.
– Вы служили в армии, точно?
– Было дело, – неясно отозвался капитан, скосившись на контрольный датчик, освободил плату и стал вставлять её в корпус карманного телевизора.
– Я сразу понял, что вы кадровый, просто спросить стеснялся.
– А вот и нет. – Форт закрыл щиток и включил экранчик; выбранный наугад канал показывал криминальные новости с Альты. – Я был вольнонаёмным штатским на военной службе. Правда, условный чин мне присвоили.
– Это в армии вас так приложило, что спасли одни мозги? – спросил Джифаренге с опаской, боясь затронуть в капитане скорбные воспоминания. Но так хотелось выяснить подробности! О чём говорят между собой вояки? о ранениях, кого и как шарахнуло. Таких историй Джифаренге знал сотни.
– Да. Нелепая случайность. – Форт чувствовал, как вокруг него сплетается новая легенда, не имеющая ничего общего с истинным прошлым. – Погиб при исполнении, как говорится.
– И как оно… как ощущалось, когда вы проснулись другим?
На экране санитары «скорой помощи» задвинули во флаер носилки с обмякшим телом – запрокинутая голова, трубка во рту, иглы в теле, кровь на одежде и на волосах.
– Словно приходишь в себя после большой дозы снотворных. Всё серое, бесцветное и мутное. Потом появляются цвета и звуки. Кажется, ты весишь тонны, ты каменный или свинцовый. Я думал – у меня разрыв спинного мозга, я не смогу сам двигаться. Нужно время, пока промежуточный процессор начнёт правильно интерпретировать команды нервной системы.
– Не хотел бы я так оказаться, – дёрнул плечами Джифаренге. – Не повезло вам! я сочувствую. Как представлю, что это со мной – даже холодно! Ни локи хлебнуть, ни покурить, ни пожрать со смаком, ни с девчонкой… А вы бы настояли, чтоб вас протезировали целиком!
– Это в военную страховку не входило. За отдельную плату – пожалуйста; но плата большая, а мне после той травмы расхотелось зарабатывать на войне. Опротивело. Когда умрёшь, начинаешь лучше понимать, что переживают те, которых убивают.
– А я просто измотался, – простодушно признался Джифаренге. – Двенадцать с лишним лун отбарабанил на Хэйре, кого хошь с души своротит. Противогаз к роже прирос. И конца-края не видно. Хэйранцы плодущие, их жабенята через восемь лун уже с гранатомётом по болоту скачут.
– К слову – а с чего их людоедами зовут?
– Да жрали они наших; мы для них съедобные, – насупился Джифаренге. – Особенно орэ, дикари. Лайгито – те цивилизованные, брезгуют, но за людей нас не считают – а мы их и подавно! Все чужие – и вы, эйджи, тоже – для них кэйто, это примерно значит «адские пришельцы». У них от религии такое мнение, будто Звёзды и Духи прогневались на Хэйру, открыли ворота ночных царств, и оттуда хлынуло нашествие. А бойцы они отчаянные, звери, убивать их надо издали. Лайгитский воин об одном думает – как бы в рай красного солнца взять побольше цанц, в смысле, отрезанных голов; в раю каждая цанца превращается в раба. Помню, садился наш десантный лифт в Алакотле, а ему в днище вписался офицер царицы, очень родовитый, на флаерке, набитом доверху взрывчаткой – прямо в гравитор, в моторный отсек. Целый полк через него накрылся… Все лайгито ему завидовали – сколько цанц разом заполучил, гадёныш! Вот и посудите, как мне было там оставаться? Контракт вышел – и я дёру.
– Нет, я свой контракт расторг до срока. Непонятно, однако, – они мелкие, а нагоняют такой страх. И оружия у них я не заметил.
– Они сами – оружие, жабы прыгучие. Подскочит выше роста, и ногой тебе в переносицу; все мозги размозжит… Я не соображу, как можно жить без женщин, – нерешённый вопрос вернул Джифаренге в любимую колею. – Если б меня коснулось, я б заказал выжечь в голове то место, что любовью ведает. Чтоб наотрез и навсегда! Может, лучше бы стало. Одно безумство из-за баб.
– Это угасло во мне. – Форт отставил телевизор и взялся за часы, являвшиеся также калькулятором, трэк-телефоном, личным секретарём и едва ли не ультразвуковой стиральной машинкой, если на проводе опустить в таз с бельём. Груда ценных безделушек на столе показывала, что живущие случайным заработком бинджи, ухватив где-то куш, тотчас покупают дорогую и престижную фигню, желая выглядеть «не хуже прочих». Без порток, но с часиками. Как те эйджи, у которых денег – как у мортиферы перьев.
За полдня он починил вещей на полтораста экю. Недурственно, если учесть, что в день за две койки и прокорм Джифаренге требовалось минимум девяносто. На лекарства ему хватит, не придётся залезать в заначку.
Лошадиный лик грузчика был мечтательным и светился грубоватой мужской нежностью. Форт без труда мог представить, как матерно ревущий Джифаренге косит из ручного импульсного оружия жаб-людоедов, лезущих на него с копьями, орёт своим «Пригнулись, уроды! бегом, по одному, на четвереньках!», выдёргивая засевшую в бронекостюме ядовитую стрелу, потом прёт по трясине с раненым на плечах (а то его съедят), потом прополаскивает в техническом спирте начинённый микроприборами и облепленный тиной боевой шлем, а после заигрывает и хохочет со штабной связисткой, и дарит ей цанцы воинов лайгито, связанные гроздью за волосы. И всё это будет один человек. Сложные твари – люди. Всего в них полно.
«А сколько и чего осталось во мне?» – Форт разломил корпус часов и принялся выковыривать из них начинку. Ему показалось, что он вскрыл собственный мозг и осматривает его содержимое. Детальки, перемычки, квадратные кристаллы. Где здесь душа-то? Она есть, только пинцетом её не ухватишь. Нечто, подобное электронному сигналу или автономному плазмоиду. И стоит эта нематериальная вещица страшно дорого, если из-за неё спорят такие субъекты мироздания, как Бог и дьявол. Чувствуете? вещное и видимое вообще не стоит ни томпака, вся борьба идёт из-за того, к плюсу или минусу потянется эта бесплотная ч