Наступило молчание. Наверное, все думали про героя-лётчика, убившего быка, и про корову Катю, у которой на глазах разыгралась трагедия.
Вообще, Саньку было жаль быка. И вдруг он заметил, что отец, уткнув лицо в изгиб локтя, не то плачет, не то смеётся.
— Ты что? — испугался Санёк.
— A-а, нет-нет, ничего. Всё в порядке, — ответил Степан Григорьевич. — А как звали быка? — спросил он Ширяшкина.
— Володя, — не моргнув глазом ответил красноармеец. — Да об этом написано и в газете… Только, кажется, не в этой.
Отец снова упал лицом на руку.
Мама сказала обиженно:
— Ничего смешного.
И сочувственно поглядела на глухого командира.
— А теперь я вам расскажу менее печальную историю, — снова заговорил Ширяшкин. — Видите товарища с отвёрткой? Так он сбил в одном бою «мессершмитт» и «хейнкель» — одним выстрелом из пистолета ТТ.
— Да ну! — удивилась штатская женщина. — Сразу два самолёта?
— Сразу два. И оба из пистолета. Точнее, сперва один, а потом… Впрочем, слушайте, как было дело.
Стрелок, он же механик, о котором шла речь, всё продолжал что-то напевать. Потом вынул из дырки на моторе красную затычку с флажком на верёвочке и стал её выпрямлять пассатижами.
— Ну-ну, давай, Ширяшкин, заливай дальше, — сказала военная.
— Могу и не рассказывать, коли не верите.
— Рассказывай — рассказывай, — попросила штатская. — Верим.
— На борту Ли-2 какое вооружение мы имеем? Всего-навсего два пулемёта. А что это за пулемёты? Так, пукалки. Таким собьёшь разве что ворону. Если попадёшь. Знаете, какой у него калибр?
Женщины, наверное, не знали, какой калибр у пулемёта.
Ширяшкин махнул рукой.
— Да вы, верно, не знаете, что такое вообще калибр оружия!
— Нам это ни к чему, — сказала военная. — Я по медицинской части, а она летит к мужу.
— А если по медицинской, так молчите и не перебивайте. Сами поглядите на пулемёт, если не верите. Выйдете из-под крыла и поглядите.
Женщины не шевельнулись, а Санёк выполз из тени и поглядел на большой прозрачный шар, наполовину вылезший из тела самолёта. А в нём и в самом деле пулемёт.
— Ну, так как же он сбил самолёты противника из этой пукалки? — спросила штатская.
— Да не из неё! Впрочем, слушайте. Ведь они, то есть фашисты, совсем обнаглели. Правильно?
— Правильно. Когда же наконец собьют с них спесь?
— Итак, скорость у фашистского истребителя раза в три больше против Ли-2. Ему догнать нас ничего не стоит. И на борту у него не пулемёты, а скорострельные пушки. Ясно? Ахнет из пушки — и привет горячий!
— Пусть сперва попадёт, — бросила штатская.
— И вот один фашист обнаглел сверх всякой меры. Подлетел к самому борту и стал рожи корчить нашему советскому лётчику. Представляете? — Ширяшкин задохнулся от негодования. — Русскому человеку — и рожи! Нет, такого вынести мы, извините, не можем! — Он сел и развёл руками. — Вынесем всё что угодно. И голод, и холод, и… сами понимаете… Но чтоб перед нами кривлялись! Не-ет! Шалишь, кума! — Он погрозил женщинам пальцем. — Не с той ноги плясать пошла! А ещё фашист перевернул самолёт вверх брюхом — демонстрировал высший пилотаж — и стал показывать кулак. — Ширяшкин показал женщинам кулак. — Представляете? Он думал нас прихлопнуть, как муху. Ну а Иван — так зовут стрелка — парень не промах. Он вытащил пистолет ТТ — и хлоп по фашистской морде. И попал в ухи.
— Да ну! Не может быть! В ухо?
— В самое ухо! — Ширяшкин вытянул палец и как бы выстрелил. — На войне всё может быть. И даже такое, чего быть никогда не может. Соображать надо! Вообще-то, он попал, конечно, случайно. И пуля, значит, в одно фашистское ухо влетела, а через другое вылетела. Стервятник, обливаясь кровью, посыпался к земле. Откривлялся, одним словом. А внизу как раз проходил другой стервятник — «хейнкель». Знаете такой самолёт?
— Знаем. Бомбардировщик, — ответила штатская женщина. — Бомбит мирное население.
— Правильно. И вот «мессер» падает на «хейнкеля», и оба, беспорядочно кувыркаясь, валятся на землю. И взрыв. Это было в Крыму. Словом, бой в Крыму, всё в дыму, и ничего не видно. Слышали такое выражение?
— Слышали.
— Ну вот. А спорите. Отсюда какой вывод напрашивается? Не знаете? А вы подумайте, подумайте! Зачем вам голова дадена? Так не знаете? — Ширяшкин, казалось, торжествовал. — А вывод очень даже простой. Не выламывайся! И самое главное, — он поднял палец кверху, — никогда и ни при каких обстоятельствах не корчи рожи русскому человеку!
— Ширяшкин, вы болтун! — сказала военная женщина.
— Пойдите и сами спросите, коли не верите.
Ширяшкин лёг на спину. Он так разволновался, словно сам только что сбил двух стервятников. Конечно, после такого следовало отдохнуть.
Санёк выполз из-под крыла и подошёл к лётчикам поближе. Тот, что сбил два самолёта противника, спросил:
— Что скажешь, молодой человек?
Санёк не ожидал, что на него могут обратить внимание такие герои, и растерялся. Он не нашёл ничего лучшего, как спросить:
— А что это за штучка?
— Заглушка.
— Зачем она?
Заглушка — это такая красная подушка,
На которой довольно-таки неудобно спать,
Но в самый раз дырки на самолёте затыкать,
Чтоб вовнутрь не попала грязь и песок —
Вот зачем на самолёте заглушки, паренёк.
Санёк догадался, что перед ним не только герой, но и самый настоящий поэт.
Поэт, он же механик и стрелок в одном лице, заткнул дырку на моторе заглушкой.
Санёк решил узнать подробности воздушного боя, когда были разом уничтожены два стервятника, но тут все поспешно вылезли из-под крыла, а глухой командир затоптал окурок.
ПЕСНЯ ПРО ЗАГЛУШКИ И НЕКОТОРЫЕ СЕКРЕТНЫЕ СВЕДЕНИЯ
— Полковник! — прошептал всезнающий Ширяшкин, разгоняя складки гимнастёрки под своим брезентовым поясом. И принял стойку «смирно».
Санёк, в подражание взрослым, тоже сделал пятки вместе, носки врозь.
Полковник, большой и толстый, в начищенных до зеркального блеска сапогах, с бумажным пакетом под мышкой, не спеша двигался к самолёту.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался он с лётчиками и подбросил к козырьку фуражки руку.
— Здравия желаем! — пробасил убивший быка глухой командир.
— Вольно! Как матчасть?
— Материальная часть самолёта в порядке, — отозвался механик. — Заправка бензином согласно задания. Можно лететь.
— Ну и полетели. — Полковник снял фуражку и принялся вытирать клетчатым платком свою лысину. — Уф, жарища!
Глухой командир глянул на стрелка, и тот пошёл снимать заглушки.
Полковник стал обмахиваться платком. И вдруг его взгляд остановился на Саньке — тот перепугался: вдруг не разрешит лететь за то, что маленький.
— Ну как? — спросил он.
— Ответь: «Хорошо, товарищ полковник!» — подсказал Ширяшкин.
— Х-хорошо, — ответил Санёк.
— В школу ходишь?
«Не разрешит лететь», — подумал Санёк, а вслух произнёс:
— Буквы знаю…
— Не боишься лететь?
— Ответь: «Никак нет, товарищ полковник!»
— Никак… никак… — дальше Санёк от страха забыл.
— Ну, если ты, юноша, не боишься, то и мы не боимся, — сказал полковник.
Это следовало понимать как шутку, и военная женщина улыбнулась кисло-сладкой улыбкой. Да и остальные с некоторым опозданием улыбнулись. Только командир остался неподвижным — ничего не слышал.
Полковник первым забрался в самолёт по приставной лесенке.
— Зайдём последними, — сказал отец, — в самолёте душно.
Стрелок собрал заглушки.
— Зачем на них флажки? — спросил Санёк у отца.
— Чтоб не забыть. Видишь, флажок болтается — значит, оставил заглушку. А вон на рулях зажимы — это струбцины. Они — чтоб рули не раскачивало ветром.
Стрелок услышал, о чём разговор, и сказал:
— А ещё, чтоб чего-нибудь не забыть перед вылетом, надо знать песенку. Вот эту. — И он запел вполголоса:
Две струбцины от руля,
Да струбцина у киля,
С радиатора подушка,
С обогревателя заглушка,
И бензина полный бак!
— Ну, понравилась песня? — спросил он.
— Понравилась, — ответил Санёк.
— Песня, конечно, не больно-то красивая, но если в ней упустишь хоть слово, то… сам понимаешь.
Санёк ничего не понимал.
— Что будет?
— Вот твой отец объяснит. Заходите в самолёт, товарищи, а я ещё раз обегу машину. На всякий пожарный случай.
— Забудешь заглушку в радиаторе, — объяснил отец, — масло перегреется, и мотор остановится. Можно упасть.
Все забрались в кабину.
Полковник сидел спереди, у самой пилотской кабины, и держал на коленях свёрток.
Ширяшкин, который оказался рядом с Саньком, шепнул, кивая на полковника:
— Везёт сверхсекретный пакет, — и приставил к губам палец. — Тс-с! Молчок! Знаем только вы и я.
— Что в нём? — спросил Санёк также шепотом.
— План всей войны. Тс-с! Следи, чтоб он его где-нибудь не потерял. Но главное, чтоб не украли. Диверсанты и шпионы давно охотятся за этим пакетом. Понял? Тс-с!
ПОЛЁТ НАД МОРЕМ
В самолёте Санёк с родителями устроился как раз под стеклянным куполом, где пулемёт. В проходе между откидными сиденьями стояла рубчатая тумба со ступеньками, на которую можно становиться ногами — иначе не дотянешься к пулемёту. Пассажиры сидели лицом друг к другу и обливались потом. В раскалённом на солнце самолете было душно и пахло эмалевой краской.
Лётчики ходили взад-вперёд по наклонному полу пассажирской кабины и гремели сапогами.
Глухой командир медленно прошёл вдоль сидений, и вид у него был хмурый — наверное, уши болели. И вдруг подмигнул Саньку и снова нахмурился. Санёк от неожиданности никак не мог сообразить, подмигивал ли ему командир или это померещилось.
Стрелок, сбивший два самолёта, забросил в кабину заглушки, втянул лесенку и захлопнул дверь. Он тоже казался чем-то озабоченным.