Полковник взял Санька под мышки и поставил перед собой.
— Я нечаянно, — захныкал будущий солдат.
— Цел, летун?
— Цел, а… это…
— Если цел, то с благополучным приземлением.
А тут и мама подхватила Санька на руки.
— А вот плакать, дамочка, совсем лишнее, — сказал ей полковник. — Поберегите слёзы.
Санёк и в самом деле не ушибся. Только не мог сообразить, что за сила перекинула его через всю пассажирскую кабину. И вспомнил рассказ Ширяшкина про глухого командира. Тот летел дальше.
Из пилотской кабины стали появляться лётчики. У глухого командира гимнастёрка была мокрая под мышками и на спине.
— Такие дела! — сказал он полковнику и развёл руками.
— Ладно хоть живы, — ответил тот.
— Ума не приложу, как блуданули. Будто в песне: «Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону».
— Ладно. Ничего.
— А ты, джигит, не испугался? — спросил он Санька, успевшего освободиться от объятий мамы.
— Н-нет.
Будущий лётчик ещё не успел прийти в себя от волнения за ход войны, а тут новое чудо — оказывается, глухой командир всё прекрасно слышал. К нему вернулся слух! Впрочем, как говорил всезнающий Ширяшкин, на войне всё бывает.
Стрелок, сбивший двух фашистов, уже выбрасывал в раскрытую дверь заглушки.
«План, наверное, не порвался», — решил Санёк, слушая громкий и весёлый голос полковника.
Все пошли на выход.
Открылось залитое солнечным светом огромное песчаное пространство.
Два мальчика в тюбетейках неслись со всех ног к самолёту. За ними выдвигалась из-за бархана толпа, похожая на пёструю гусеницу.
Бегуны, тяжело дыша, подлетели к Саньку.
— Салям! — сказал один.
Санёк знал, что в таких случаях говорят, — отец рассказывал, как здороваются в Туркмении, — и ответил:
— Алейкум салям.
Мальчик обрадовался, наверное, тому, что встретил понимающего человека, и заговорил по-своему. Тут Санёк не понял ни слова.
— Вот, — развёл он руками, — прилетели.
— Прилетели, мягко сели.
Высылайте запчастя —
Фюзеляж и плоскостя,
— сказал стрелок стихами и пошёл ставить заглушки.
Санёк двинулся за ним, показывая свою причастность к военным. Мальчики следовали в некотором отдалении и, наверное, думали, что их новый знакомец тоже лётчик. Только маленький. Во всяком случае, Саньку хотелось, чтоб они так думали, для чего он делал серьёзное лицо. И взял заглушку в руки.
— Давай её сюда, — сказал механик, он же стрелок. — А эти неси под то крыло.
У самолёта собралось довольно много народу — всё больше женщины в разноцветных платьях и дети. А сзади не спеша двигались три старика в полосатых халатах.
— Цыганский табор, что ли? — спросила военная женщина.
— Может, туркмены? — возразила ей штатская. — Словом, никакие не немцы, а наши, русские.
У одной женщины в ушах висели блестящие серьги в виде полумесяца со звездой.
Чудесно исцелённый от глухоты командир сказал:
— Здравствуйте, товарищи! Кто тут старший?
Женщины молча показали на стариков.
— Салям алейкум, — поздоровался высокий старик.
— Алейкум салям, отец, — ответил командир и пожал протянутую руку. Потом показал старику свою сумку-планшетку с картой под целлулоидом и спросил: — Где это мы сели?
Старик долго водил пальцем по карте.
— Тут!
— Так я и думал.
Дальнейший разговор Саньку показался не очень интересным; тем более новые его знакомцы показывали на колеи, оставленные самолётными колёсами, и что-то говорили по-своему. Он не понял ни слова. Тогда мальчики стали подпрыгивать на месте, приглашая и его последовать их примеру, что он незамедлительно и сделал. И к собственному удивлению и радости, обнаружил, что песок под ногами пружинит и подбрасывает кверху.
К прыгунам присоединялись всё новые и новые дети, вот пристроилась девочка с косичками и, наконец, Ширяшкин — тут уж всеобщей радости не было предела. А колеи длинные! Всем детям и даже взрослым хватит места.
Лицо девочки показалось Саньку мучительно знакомым. Где он её видел?
Подошёл отец. Поглядел на детей, на Ширяшкина и сказал:
— Эх, Ширяшкин! Ходить бы вам в детский сад, а не на войну.
— Я согласен, Степан Григорьевич. В детском саду лучше.
Приблизилась к детям и штатская женщина. Ей, видно, тоже хотелось попрыгать, но она сдерживала себя, для чего делала строгое лицо.
— Идите к нам! — позвал её Ширяшкин.
— Идите-идите! — позвали дети.
Женщина заулыбалась, шагнула, но в последний момент передумала:
— Вот ещё! Что я, маленькая, что ли?
— Будьте как дети! — посоветовал ей Ширяшкин. — И не делайте такое серьёзное лицо — это вам не к лицу.
— А вы, Ширяшкин, если честный человек, то извольте съесть горсть песку. Вы обещались. Есть свидетели.
— Пожалуйста! Хоть две. Но я имел в виду сахарный песок.
ХОЗЯЕВА ОСТРОВА
Стрелок забрался в тень, отбрасываемую крылом, и, устроив под голову заглушку, заснул. Флажок трепыхался на ветру, как красная рыбка.
А дети всё продолжали прыгать на упругих колеях.
Старший мальчик сказал, что его зовут Курбан, и стал в знак особого доверия к Саньку перечислять имена отца, дяди, деда, прадеда, прапрадеда. Прыгал и всё перечислял, перечислял.
— Запомнил? — спросил он.
— Запомнил, — соврал Санёк.
— Сейчас напишу, — засомневался в Саньковой памятливости Курбан. — Тогда обязательно запомнишь.
Ом сел на песок, старательно вывел пальцем букву «Ю» и наткнулся на сидящую под песком ящерицу. Все кинулись её ловить, и, таким образом, имена родичей Курбана остались ненаписанными на песке, а ящерка поймана.
Осмотрев пленницу со всех сторон и подразнив — она небольно кусала пальцы, — ей вернули свободу.
И тут Санёк обнаружил за пазухой гильзу и, конечно, не мог не похвастаться трофеем, добытым в воздушном бою.
— Подары! — сказал Курбан. — Ну, подары. Будет память.
— Подары! — пискнула девочка и заулыбалась.
Сане к заколебался: жалко. Но потом всё-таки подарил.
Курбан обрадовался и сказал Саньку, что он джигит.
— В следующем бою я их наберу хоть сто штук, — бросил джигит небрежно и поймал на себе восторженный взгляд девочки.
И тут всё враз стало на свои места: она — Монгола! А когда улыбнулась, он уверился в том окончательно. Его сердце радостно забилось.
— Я тебя знаю, — сказал Санёк.
— Хорошо, — ответила девочка и заулыбалась.
— Когда подрасту, прилечу к тебе на красном самолёте. Мы полетим в Африку.
— Вот хорошо! — обрадовалась девочка. — Обязательно прилети. Не забудь.
— Ни за что не забуду.
— Я буду ждать твой самолёт. Прилетай поскорее.
Приятели Курбана рассматривали гильзу со всех сторон, насыпали в неё песку, свистели по очереди в горлышко.
— Фашиста сбили, — сказал Санёк. — Из пулемёта. Этой гильзой. У меня их много.
— Баракалла! Машалла! — воскликнул Курбан. — Вот джигиты!
— В море упал фашист. Утонул.
— Смерть фашистским оккупантам!
— Он сбил.
Санёк показал на стрелка, который мирно похрапывал под плоскостью в холодке.
— Баракалла! Машалла! Вот молодец!
Ребята подошли к стрелку и, присев на корточки, принялись его рассматривать.
— Он и до того сбил двух фашистов, — продолжал Санёк, бросая взгляды на Монголу.
— Какой джигит! Как его имя будет?
— Дядя Иван. Эта гильза от его пулемёта.
Курбан и его приятели снова занялись гильзой, которая после рассказа Санька приобрела дополнительную ценность.
— Как тебя зовут? — спросила Монгола.
— Санёк.
— Санёк — это хорошо, — одобрила девочка и заулыбалась знакомой улыбкой.
А тем временем к самолёту подъехала тележка, которую вёз ишачок, а в тележке высокий старик — самый старший на острове.
Мужчины выгрузили котёл, бидон с водой, чайник из красной меди, лепёшки.
Санёк рассматривал ишачка. Ну до чего же он хороший!
— Кушать надо мало-мало, — сказал главный старик.
— Сколько мы вам должны за хлеб-соль? — спросил полковник.
— Зачем обижаешь? Разве с гостей берут деньги? А вы больше чем гости.
Старик рукой показал, где располагаться, и сам сел рядом с полковником.
— Только гоните фашистов с нашей земли, — сказал он.
— Не сомневайся. Кто к нам с мечом придёт, тот от меча погибнет. Это сказал наш предок Александр Невский.
— Правильно сказал наш предок! — одобрил старик. — Хорошие слова. Надо запомнить. Повернулся он к своим товарищам — те закивали головами:
— Якши. Хорошо. Запомним.
А стрелок всё продолжал спать.
Вокруг него собралось много народу — всё больше старики да старухи. Присела на корточки женщина с красивыми серьгами и маленьким, очень сопливым ребёнком на руках. Все тихо переговаривались, глядя на спящего, и кивали головами.
— Паракалла! Машалла! Иван-джигит! — говорили старики.
Сопливому ребёнку, наверное, надоело глядеть на стрелка, и он заревел — стрелок, он же механик и поэт, проснулся и сел. Взялся протирать глаза.
— Что случилось, товарищи?
— Баракалла! Машалла! Какой джигит! Молодец!
— Кто джигит?
— Ты джигит!
— Тоже мне, нашли джигита! — махнул он рукой.
— Не спорь. Ты джигит. Иди, иди, кушай. И бей фашистов!
— Поесть — это я могу, — засмеялся стрелок. — А вот фашистов бить пока не научился. Но научусь, чтоб их черти взяли!
— Терти-терти! — засмеялась старушка.
В 1242 году немецкие рыцари-захватчики были наголову разбиты на льду Чудского озера нашим князем Александром Невским.
Ровно семьсот лет спустя, в 1042 году, произошла битва на Волге, с которой начался поворот Великой Отечественной войны в нашу пользу.
ОБЕД ПОД ПЛОСКОСТЬЮ
На кошме под плоскостью дымился котёл с бешбармаком, блестели золотом открытые банки американской тушёнки, лежал редис с ботвой.
Главный старик, чей сын, как оказалось, на фронте, долго рассматривал редиску. Потом ваял одну и стал нюхать.