— Хм, а вот собака узнает.
Так оно и было. Пес оказался в знакомом месте, что демонстрировал его хвост, который находился в непрерывном движении.
— Аристотель принадлежал Кристине, — пожал плечами Альберт.
Они поднимались в гору по узкой дороге, а Спенсер наблюдал за псом. Первый домик на Аристотеля не произвел впечатления. Он смотрел прямо перед собой и часто дышал. На вершине горы обнаружилась ровная площадка с двумя деревянными домиками сельского типа, обращенными фасадами на вермонтские холмы.
Спенсер припарковал машину и вышел.
— Прекрасный вид, — сказал он. — Исключительно умиротворяющий.
Альберт на это замечание никак не отреагировал. Он тоже вышел из машины и молча стоял у дверцы. Зато Аристотель пришел в такое возбуждение, что с лаем начал бегать от одного домика к другому.
— Счастливый пес, — сказал Спенсер.
— Да, счастливый, — эхом отозвался Альберт.
Спенсер повернулся к нему и спросил:
— Вы узнаете это место?
— Нет, — сказал Альберт.
— Неужели? Пойдемте проверим регистрационную книгу.
Альберт молчал. Спенсер внимательно за ним наблюдал.
— А зачем это нужно? — спросил, наконец, Альберт, а затем, помедлив, добавил: — Ну что ж, пошли, — и направился к домику, который ближе к вершине. Он поднялся по ступенькам впереди Спенсера и открыл дверь. Спенсер медленно следовал за ним.
Книга регистрации лежала на перегородке рядом с дверью. В домике было натоплено. Внутри он выглядел очень уютным, был декорирован деревом, книгами и чеканкой. На полу лежал ковер, стояли комфортабельные кресла. И повсюду книги. Много книг. Когда Спенсер звонил, справляясь насчет Фаренбрея, ему удалось выяснить, что мать владельца отеля работала в городской библиотеке. Очевидно, ей хотелось привить свою любовь к книгам всем, кто останавливался в ее домиках.
— Смотрите, — сказал Альберт.
Спенсер стал листать записи в регистрационной книге начиная с прошлого лета. Там не было никакой Кристины Ким или Кристины Синклер и, конечно, там не было Альберта Мейплтопа. Тот факт, что не была зарегистрирована Кристина, Спенсера не удивил. Он снова внимательно пробежал глазами все фамилии — и опять ничего.
— Вы удовлетворены? — спросил Альберт.
Спенсеру это не понравилось, и он не стал этого скрывать.
— Да, очень, — ответил он, захлопнув регистрационную книгу. — Но все же скажите мне одну вещь: если вы никогда здесь не были и это все для вас ново, как вы узнали, что можно сразу войти и что не нужен ключ? Как вы узнали, что дом не заперт?
Альберт наконец-то выдал себя: испугался. Правда, только на мгновение, но большего Спенсеру и не нужно было. Стало очевидно, что Альберт врет.
— Знаете, ведь это Вермонт, — проговорил Альберт, как бы легкомысленно рассмеявшись. — Здесь, слава Богу, не Нью-Йорк. Каждый знает, что может войти сюда, ни у кого нет ключей. Люди здесь пока еще доверяют друг другу.
— Это верно, — сказал Спенсер.
— Зачем вы привезли меня сюда, детектив? Определенно не для того, чтобы ознакомиться с регистрационной книгой?
— Будем беседовать здесь или вернемся в полицейское управление? Как вы предпочитаете?
Поскольку Альберт молчал, Спенсер спросил снова:
— Так как же?
— О чем вы хотите говорить? — спросил Альберт. Он стоял, обволакивая своей теплой улыбкой, засунув руку во внутренний карман кожаной куртки. Его черные глаза сияли. А на улице Аристотель, не обращая внимания на холод, пытался прорыть туннель под широким дубом.
— Расскажите мне о Кристине.
— Что о ней рассказать?
В домике было так мило, что Спенсеру хотелось затопить камин, расслабиться в этом глубоком кресле и забыть о погибшей.
— Скажите, — произнес Спенсер, — вы ее любили?
Альберт некоторое время смотрел на него, а затем произнес, причем без тени волнения:
— О чем вы говорите?
— Вот вы спрашивали, о чем мы будем говорить, — сказал Спенсер. — Отвечаю: о вас и о ней. Правда, вам следовало рассказать об этом раньше, еще, когда мы беседовали в прошлый раз.
— Мне нечего рассказывать, — сказал Альберт, глядя прямо в глаза Спенсеру. — Ни тогда, ни сейчас.
— Альберт, ну зачем вы так? Когда она была жива, вы всячески отрицали какую-либо связь с ней. Ну это еще как-то понять можно. Но зачем отрицать, когда ее уже нет? Будьте мужчиной. Она умерла. И она так вас любила! Почему вы лжете?
— Я не лгу, — ответил Альберт чуть тише и опустил голову.
— О, пожалуйста, не надо. — Спенсер недоверчиво покачал головой. — Понимаете, все вы, ее друзья, выглядите довольно неприглядно. И вы, и Джим, и Конни, ваш друг Френки — его настолько это все ужаснуло, что он исчез.
Альберт вдруг поднялся и начал следить за Аристотелем, который бегал по участку.
Наконец он повернулся и с видимым усилием проговорил:
— Я не стал рассказывать вам тогда, потому что…
— Да?
— Потому что, — закончил Альберт, — это была ужасная ситуация. Мой рассказ ничего бы вам не прибавил, а только вызвал бы ненужные осложнения.
— Позвольте не согласиться.
— Нет, именно так. Я имею в виду, что Кристина погибла, но Конни жива и Джим тоже.
— И вы… Вы тоже живы.
— О, вы так думаете? — произнес Альберт срывающимся голосом, поднимая со дна души Спенсера волну скорби. — И что же вы видите во мне живого?
Спенсер задумался: «Альберт дышит — значит, еще жив. Альберт не голый, он не лежит под снегом, близкие друзья не оставили его там лежать целых девять дней. А она была красивая девушка, популярная в Лиге плюща, а когда умерла, оказалась никому не нужной». У Спенсера защипало глаза. От несправедливости. А может быть, просто от недосыпа.
— И не надо мне напоминать о справедливости, — вдруг сказал Альберт, как будто прочитав его мысли. — Каждый прожитый день для меня — пытка.
— Неужели пытка? — зло осведомился Спенсер. Лицо Альберта стало серым.
— Именно пытка, — прошептал он. Дрожащими руками он попытался взять в рот сигарету. — Мы были обречены, — продолжил он, затягиваясь «Мальборо». — Наша любовь была обречена. — Он посмотрел на Спенсера. — Я был не в силах отказаться от нее, когда она была жива, и уж подавно не откажусь после ее смерти. Мне только не хочется делать больно Конни, мне не хочется ранить Джима.
Спенсер принял позу, как если бы собирался встать и встряхнуть Альберта за плечи, но потом расслабился.
— Альберт! Конни уже знает правду. И Джим знает. Даже я знаю. И, насколько мне известно о вас…
— А вот этого не надо, потому что меня вы совсем не знаете, — прервал его Альберт.
— Нет надо, потому что я знаю вас много лучше, чем вы думаете.
— Вряд ли, детектив.
— Вы ездили с Кристиной в Эдинбург?
— Совсем не в том смысле, — проговорил Альберт, выпуская сигаретный дым себе на руки. — Вернее, да, мы ездили в Эдинбург. Мы оба специализировались по философии и ездили по программе обмена.
— Понятно. Эдинбург много значил для Кристины.
— Да.
— Кристина сохранила пакетики с картонными спичками из мест, где вы останавливались, и салфетки из пабов, где вы бывали.
— Неужели?
Что присутствовало в его голосе? Сожаление? Нежность? Беспокойство? Альберт был непроницаем.
— Альберт, как вы могли жить здесь и делать вид, что Конни ничего не известно?
— Я не считал, что ей что-то известно.
— В самом деле? Тогда почему она ударилась в панику в час ночи и принялась отчаянно искать вас повсюду?
— Иногда она становится… приходит в сильное возбуждение. Конни очень страстная натура, — вздохнул Альберт.
— Страстная? Приходит, говорите, в сильное возбуждение? Да она чуть с ума тогда не сходила! Обычно, если все в отношениях между любящими людьми нормально, такой реакции быть не может. Вот если между ними есть ложь, то тогда да. Особенно если тут замешана еще одна женщина. Тогда да. В этом случае все это имеет вполне определенное название: обман, предательство. Вы просто-напросто предавали Конни.
— Я никого не предавал, я вам говорю. Никого.
— Ну а Конни тоже так считала?
— Да. Я так думаю. Но куда вы все клоните, я никак не пойму?
— Послушайте, — сказал Спенсер, — вы настолько привыкли лгать насчет себя и Кристины, что все еще не можете остановиться. Я прошу вас, остановитесь. Сейчас. Понимаете, ваше вранье не только меня сильно злит, оно вас подводит.
Они вышли на улицу и остановились рядом со старым гамаком, который был засыпан снегом. Альберт поежился и задернул молнию на куртке. Потом вздохнул и разоткровенничался:
— Послушайте, я не вру. Вы не можете себе представить, как отвратительно я себя чувствую из-за всего этого.
Спенсер молчал, он был разочарован. Тот разговор, на который он рассчитывал, не состоялся. Здесь так красиво: горы, снег, долина внизу, но любоваться всем этим желания не было. Потому что в его душе накапливался неприятный осадок, вызванный общением с этим субъектом, который стоял перед ним. И он с каждой минутой нравился Спенсеру все меньше и меньше.
— Альберт, что вы за человек? Что за люди были вы с Кристиной? Ведь Конни так вас любит! А Джим любит Конни…
Альберт фыркнул.
— Зачем вы подсовывали дерьмо и заставляли их его есть? — продолжил Спенсер. — Зачем? Почему непременно надо было общаться и каждодневно лгать, вместо того чтобы порвать с ними всяческие отношения, и пусть бы каждый шел своей дорогой?
— Потому что мы были друзья и хотели оставаться друзьями. А, кроме того, мы с Кристиной все равно не смогли бы ужиться друг с другом. Детектив О'Мэлли, послушайте: мне предстоит прожить со всем этим до конца жизни. Я пытаюсь приукрасить действительность только для Конни, чтобы для нее все это не было таким болезненным, я пытаюсь остаться хорошим другом Джиму, я пытаюсь оставить все это позади. Мы с Кристиной так и не смогли освободиться друг от друга, но ее уже нет, и, значит, все кончено. Мне осталось теперь заботиться о тех, кому еще предстоит жить.
— О тех, кому еще предстоит жить, говорите? — Спенсер вспомнил кровь под ногтями Кристины и царапину на щеке Конни. — Разрешите спросить вас кое о чем, Альберт, — резко проговорил Спенсер. — Это касается времени, когда все еще были живы. Возможна ли была такая ситуация, когда Конни, узнав о вашей связи с Кристиной, так помутилась рассудком, что оказалась способна ее убить?