– Доченька моя, – шептал я, поглаживая ее ногу. – Я пришел за тобой. Но как же мне достучаться до тебя? Как достучаться до вас? Я не знаю дороги, Чарли, но если б знал, ты же понимаешь, я бы кинулся к тебе и спас. Ты же знаешь, что это так! Ради тебя я прошел бы босиком по горящим углям!
Когда у меня уже челюсти свело от моего монолога, я вышел наружу и сел рядом с Миком обсудить, чего же нам ждать в ближайшем будущем. Спросил его, где Фил. Он не знал. Я-то рассуждал так: после всего, что я рассказал Джеку, он, возможно, решит нам помочь. Какое-то время мы помолчали, затем Мик пустился в рассуждения об экзотических фруктах, каких он прежде и в глаза не видел, и о том, что он собирается прихватить некоторые из них в Англию. Скорее всего он притворялся, чтобы поднять наше безнадежное настроение, и держался так, словно у него нет ни капли сомнения: все кончится самым благоприятным образом. На Лестерском рынке вся эта экзотика пойдет нарасхват. Говоря по правде, я в этом сомневался, но он продолжал трепаться в том же духе. И тут…
Щелк! Кнут Джека ударил по земле рядом с моей рукой. Красная пыль рассеялась как дымок от выстрела.
– Эй вы! Убирайтесь в хижину! Хватит с меня неприятностей от вас!
Кнут просвистел снова, но Мик и я уже вскочили на ноги. Позади Джека с ухмылкой стоял бородатый Као. Он откровенно наслаждался.
– Остыньте! – попытался урезонить бандита Мик. Ну, это он зря. Джек снова щелкнул кнутом, и тот обвился вокруг голой ноги Мика, повыше лодыжки. Мик отшатнулся, выругался и с трудом сохранил равновесие. Он шагнул вперед, но Джек уже направил на его голову пистолет.
– Где мальчик, толстяк? Ты знаешь, где мальчишка?
Мик был поразительно спокоен:
– Какой мальчик? Которого я из хижины выкинул?
Тут Као громко затараторил на тайском. С явным злорадством в голосе.
– Я вам про генератор не успел рассказать, – обратился я к Джеку, – а ведь это он его ломает.
Джек взглянул на Као, потом на меня, затем опять на Као; послеполуденный жар и сам воздух, казалось, уплотнились. Я ощущал, как начинают раскачиваться огромные невидимые качели, ускоряя неумолимый ход событий. С пугающей ясностью я почти услышал, как закрутились шестеренки в голове Джека, пока он сверлил глазами Као. Казалось, часть невидимого рисунка-головоломки у него в мозгу вдруг нашлась и разом встала на место. Картинка оказалась собрана целиком.
Ствол пистолета был еще нацелен в голову Мика. Затем Джек опустил пушку:
– Убирайтесь в хижину и не выходите.
– Делай как он говорит, Мик. Пойдем в хижину. При всей своей вспыльчивости Мик не был дураком. Он отступил в хижину, как пес в конуру.
– Вы тоже! – закричал Джек. – Имейте в виду: если мотор еще хоть раз вырубится, вы – покойник. Слышали? Покойник!
С этими словами он ушел, оставив Као глумиться надо мной.
Као сложил пальцы в виде пистолета, прицелился в меня и щелкнул языком. Прежде чем уйти, он снова ухмыльнулся.
Оказавшись в хижине, Мик занялся своим вздувшимся багровым рубцом на ноге.
Чарли проснулась:
– Что здесь творится? Где Фил?
День тянулся нескончаемо долго. Я старался не прислушиваться к радиоприемнику, орущему во всю мощь. Пронзительное пение чередовалось с непродолжительными паузами, от каждой из которых сердце у меня готово было остановиться. Но к счастью, после каждой паузы начиналась новая песня, отдающаяся эхом с холмов. Сильнее всего меня волновало, куда мог подеваться Фил.
Я очень боялся, что Фил может нас подвести. Все-таки мы были одной семьей. И кто его знает, не пришла ли в голову Фила безумная идея спасти свою семью ценой жизни человека, который членом нашей семьи не был. Серьезность, с которой Фил относился к своей религии, и тяжесть совершенного Миком греха делали эту возможность вполне реальной.
Ну и чем же все это может кончиться? Тем, что мы, забравшись в джунгли, оказались вынуждены пожертвовать Миком, лишь бы привезти Чарли домой? Никогда еще для меня не было так важно знать, что на уме у моего сына.
Я вернулся к Томасу Де Квинси, упорно стараясь отогнать лезущие в голову мысли и заодно отвлечь себя от жуткой неизвестности, которая, словно тень, упала на залитую солнцем деревню. Слова на странице проскальзывали мимо глаз, не привлекая внимания, и я уже отказался от попыток понять хоть что-нибудь из этой книги. Но она, по крайней мере, помогала бороться с удручающе черными мыслями, от которых я никак не мог отделаться.
Я дочитал до конца «Исповедь» и перешел к незаконченным «Воздыханиям из глубины» [36], напечатанным в том же томе. Не знаю, что автор имел в виду, придумывая такое название, но должен сказать – там черным по белому излагались наиболее понятные идеи из всех содержащихся в этой невнятной и запутанной книжке. И в эту минуту посреди всех моих волнений, как озарение, открылся выход к свету. Де Квинси писал о Таинственном Толкователе.
Этот дух обитает, как говорится в книге, «в темных глубинах человеческой натуры: в страдании, страхе, мстительной ярости…» Более того, он может реально явиться, чтобы встать рядом с вами в определенные моменты вашей жизни.
Де Квинси впервые повстречался с ним, беспомощно наблюдая, как его ребенок мучается в болезни. На следующий день он заметил, что у ребенка произошел резкий скачок в развитии. Другими словами, он приобщился к знанию через страдание. Когда Де Квинси это понял, он и сам приобщился к мудрости через свое страдание. Тайна получила истолкование.
Теперь, вспомнив о Чарли, я это уяснил без всякого напряжения. Но у меня возникла чрезвычайно странная иллюзия: как будто Таинственный Толкователь следовал за мной по пятам из Англии и временами я смутно чувствовал его близость. В гостинице в Чиангмае или в буддийском храме, где я испытал необычное ощущение чьего-то присутствия рядом с собой, когда сидел на корточках с закрытыми глазами. Той ночью, когда я бросился на парня, который хотел нас поджечь. Или даже прямо сейчас, пока я сижу и жду, что с минуты на минуту раскроется наша тайна.
Таинственный Толкователь вызывал страх, который помогал нам постичь смысл всех наших страданий и ярости, делал их не напрасными. Именно опиум, по словам Де Квинси, пробудил в нем это знание. Я положил книгу обложкой вверх, оставив ее раскрытой на недочитанной странице. Чарли проснулась, и, когда наши глаза встретились, я снова ощутил рядом с собой это странное присутствие; и тут на меня с такой силой нахлынуло чувство загубленной любви к детям, что я заплакал. – Ну, ну, не надо – успокаивала меня Чарли. – Не надо.
Уже на исходе дня Набао принесла нам кастрюлю с лапшой и поставила ее на стол. Выглядела она чрезвычайно подавленной. От ее обычной живости не осталось и следа. У меня сложилось впечатление, что она все еще на нашей стороне и у нее хватило храбрости, чтобы проявить о нас заботу. Однако она хотела побыстрее управиться с этим. В ее поведении не было ничего, что могло бы навести меня на мысль, будто ей что-то известно.
Фил возвратился возбужденный до крайности. Он ходил прогуляться по полям.
– Испытывал ли кто-нибудь из вас чувство потрясения? – спросил он.
Мы все обернулись, а он слабо улыбнулся:
– Как только мы здесь оказались, я испытал потрясение! Но это было не то. Я имею в виду, мы ведь не сразу здесь оказались. Мы падали сюда долго, даже не замечая своего падения. День за днем. Думали, так и надо, так и должно быть, а потом – бац! Вот когда наступает настоящее потрясение. Бац! И все, конец, приехали! Падать дальше некуда. Мы на нижней ступени ада. Здесь наше место.
– Фил, – прошептала Чарли.
Я тоже испытал это чувство падения – но по-другому, не так, как он говорил.
– Мы должны все рассказать, – твердо заявил Фил. – Так было бы правильно.
– Нет, – решительно воспротивилась Чарли. Затем она подошла к Филу и взяла его за руку. – Из всех возможных сценариев этот – наихудший.
– Мы должны выстоять, Фил, – сказал я. – Все вчетвером. Возьми себя в руки.
– Я был в поле и говорил с Богом. Я спросил Его, надо ли нам покаяться?
– И что же Он ответил? – спросила Чарли.
– Он сказал: «Покайся. Расскажи все Руперту».
В сумерках явился Джек. Момент он выбрал – хуже не придумаешь. Фил был сам не свой от напряжения, и я боялся, что в любую минуту его может потянуть на исповедь. Нам уже пришлось вытерпеть зрелище – как Фил сидит на корточках и шепчет признание в лохматые уши медвежонка. Я не слышал, что он там говорил, но, заметив приближающегося Джека, предупредил Чарли, чтобы она держала Фила при себе, побеседовала бы с ним, успокоила.
Наблюдая за Джеком из хижины, мы видели, что он держит в руке полупустую бутылку «Джонни Уокера». С ним пришел и старик колдун Кьем.
– Будьте начеку, – выдохнула Чарли.
Мы с Миком вышли на крыльцо. Джек был без своего кнута, но с пистолетом в кобуре. Вместе со своим спутником он присел на корточки, затем поднял бутылку, отвинтил крышку и протянул Мику:
– Как нога?
– Болит.
– Вот, выпейте, полегчает.
Мы переглянулись, Джек сказал:
– Я приказал своему человеку остаться в сарае, он спрятался за перегородкой, там, где лекарства стоят, и, когда кто-то попытался сломать мотор, мы его поймали.
– Это был Као? – вырвалось у меня. Мне было и страшно, и тошно, и в то же время я чувствовал огромное облегчение.
Джек посмотрел на меня с подозрением:
– Я сказал кто-то, а кто это был, не ваше дело. Ясно? По крайней мере, теперь я знаю наверняка: этот кто-то еще и фотографии вам подкладывал. Довольны? Во всяком случае одна из ваших проблем решена. С моей помощью, разумеется. А меня беспокоит только одно – мой племянник. Ну, сможете мне помочь?
– Не понимаю, каким образом.
– Вы его видели?
Я отхлебнул из бутылки большой глоток.
– Нет.
Этот обходительный Джек с его угощением нравился мне ничуть не больше, чем когда он размахивал кнутом.