цы. В предрассветной темени беляки подобрались совсем близко и с фронта.
А у нас на позициях спокойствие. Только справа раздалось несколько выстрелов.
Товарищ Ринк послал меня узнать, почему бездействуют наши пулеметы. Я пробежал шагов сто и остановился: беляки были уже в деревне.
В эту минуту сзади заговорил наш третий «максим». Я — к нему. Около пулемета лежит помощник взводного товарищ Павлов и ведет огонь длинными очередями. Командира взвода Суслова не видно.
Появилась луна. На улице стало чуть-чуть светлее. Ринк, Панферов и я ударили из карабинов. Подбежали номера пулеметного расчета. Одни пустились за водой, другие — за новыми лентами.
Вдруг недалеко от нас появились вспышки пулемета белых. Он нащупывал нас. Пули то со свистом пролетали над головами, то взметали снег впереди. Захрипел наш раненый пулеметчик. Его заменил другой. Пулемет не умолкал, выпуская ленту за лентой.
Белогвардейское «ура» все приближалось. С флангов ближе и ближе трещали неприятельские «льюисы». Белые ворвались в деревню и с другого конца. Но мы продолжали отбиваться, пока вражеская пуля не пробила кожух пулемета.
Уже совсем рассвело, когда наша небольшая группка оставила деревню. Задержись мы еще минут на десять и — конец. Белые перерезали бы дорогу на Залазну.
Почти весь 1-й батальон и 4-я рота сдались в плен. Наши пулеметчики, находившиеся в цепи, были обезоружены своей же пехотой. Только нескольким удалось избежать плена и незаметно скрыться из деревни. К полудню они присоединились к нам. Из батальона сумели убежать единицы.
Полк в этом тяжелом бою потерял человек четыреста. Не меньше. А уж об оружии и не говорю…
Когда мы отошли от Пермятской версты полторы, заметили, что вслед за нами бегут два бойца, хотят спастись от преследующую их нескольких десятков белых кавалеристов. Нас же всего-навсего восемь человек.
Почти в ту же минуту заметили возле придорожного домика повозку с «максимом». Оказывается, нам навстречу из Залазнинского завода выехал командир. 1-го взвода товарищ Попов, взяв с собой только что отремонтированный пулемет.
Мы остановились, выкатили пулемет на бугор и саженей с четырехсот открыли по белым огонь. Сверху было отлично видно, как белые остановились. Их лошади бросались в стороны, проваливались в глубокий снег. Мы выпустили по белякам почти всю ленту. Многих утихомирили навеки. Оставшиеся целыми поспешили назад.
Из двух красноармейцев, что догоняли нас, один оказался раненым, второй — оставленным при нем фельдшером. Белые уже их обыскали, отобрали деньги. Приказывали разуваться. Но тут взял слово наш «максим», и белякам пришлось думать не о чужих сапогах, а о собственных шкурах…
Трусость 1-го батальона и 4-й роты сорвала боевые планы полка.
Под вечер я узнал о неудаче, постигшей и 3-й батальон, который стоял на позициях в Шумайловской. Белые собрали крупные силы и двинулись в атаку. В штыковом бою смертью героя пал комбат-3 товарищ Попов. Погибли командир 9-й роты товарищ Сафонов и несколько взводных командиров. Большие потери во всех ротах и командах.
Сегодня вечером полку пришлось отойти к самому Залазнинскому заводу. Дорога туда от Ежей через Пермятскую для белых открыта. Однако днем они не решились идти по ней. Возможно, кавалеристы, нарвавшиеся на наш пулемет, сказали, что в этом месте у красных сильная оборона. Но на такого рода заблуждение долго надеяться нельзя. Беляки непременно узнают, что тут задержать их некому.
Дописываю и отправляюсь в 3-й пулеметный взвод, который выделен в помощь 2-му батальону.
Начальника команды вызвали в штаб полка. Какие еще новости ждут нас?
Полк оставил Залазнинский завод. Отошел верст на шесть к югу и обосновался в поселке Зотовском. Здесь же и наша пулеметная команда.
Хочу записать все, что произошло за последние дни.
К вечеру 13 апреля полк как будто начал приходить в себя. Роты встали на позиции по окраинам Залазнинского завода. Остаток дня прошел спокойно. Вечером белые подошли к заводу, но молчали, даже не посылали разведку.
Их наступление — и очень упорное — началось в ночь на 14-е. Бой длился долго. Мы старались удержать завод, но не смогли. Белые заняли его.
Опять большие потери, опять отход. Беда, по-моему, не только в том, что белые сильны, но и в беспорядках, несогласованности у нас. Многое мне не по душе.
Уже утром верстах в пяти от завода, у поселка Зотовской, путь нашим перерезали роты 23-го Верхне-Камского полка Особой бригады, в которую входим и мы. Красноармейцы 23-го полка были настроены решительно, приготовили оружие на случай, если бы наши бойцы не подчинились. Никогда прежде я не видел таких обидных сцен. Но все обошлось тихо, мирно. Наш полк остановился, стал приводить себя в порядок.
Посмотрел я на 23-й полк и увидел в нем что-то родное, знакомое. Так же были одеты и полки 29-й дивизии: шапки разные, кто в полушубке, кто в шинели, одни в валенках, другие в холодных сапогах, некоторые на самодельных охотничьих лыжах. Привычны для меня эти красные ленты на папахах, банты на груди. Опять вспомнились родные «орлы»…
Бойцы 23-го полка нас поддевают: одеты, мол, хорошо, а воюете плохо.
Вскоре нашему полку и одному из батальонов 23-го отдали приказ приготовиться к наступлению, отвоевать завод у белых.
Из наступления ничего не вышло. Батальоны к обеду сбились вдоль узкой дороги. Справа и слева высокий, густой лес. Не разбежишься, не повернешься. Сойдешь с дороги — сразу в снегу по пояс, а лыж в полку нет ни одной пары.
Только высунемся на опушку, белые открывают пулеметный огонь. Им все видно с высокой колокольни залазнинской церкви.
Командиры кричат, люди топчутся на месте, приказы выполняются медленно и как бы с неохотой. С трудом продвинулись версты на две и остановились. Дальше ни шагу.
Потеряли 12 человек ранеными, один убит. Нескольких бойцов лишился и батальон 23-го полка. Когда стемнело, отошли в лес. Красноармейцы 23-го полка, пробыв ночью часов шесть на морозе, ушли обратно в поселок Зотовский. Мы стояли под открытым небом до рассвета, грелись у костров, разговаривали. Настроение у всех плохое. Утром узнали, что прибыл военный трибунал. Будут судить паникеров.
Из-за больших потерь наш полк превращен на время в сводный батальон. Роты тоже сводные. В каждой из трех рот человек 120–130. К нам в команду влиты остатки пулеметных команд батальонов. Народу стало больше прежнего — около двухсот бойцов.
Сводным батальоном командует товарищ Аничкин. К товарищу Ринку назначен помощником товарищ Царев, который раньше служил взводным в нашей же команде.
Никто не ведает, какие силы и планы у белых. В полку «Красных орлов» так не случалось. О беляках мы выведывали все, вплоть до подробностей. Под Егоршино и Баранчинским заводом нам были известны даже фамилии офицеров из бывших камышловских гимназистов. Я и сейчас их помню: Куренков, Комаров, Баранов. Особенно славился тогда своим изуверством капитан Казагранди, окончивший ирбитскую гимназию. Этот палач сам расстреливал рабочих, бедняков, пленных красноармейцев, измывался над женщинами и стариками, заподозренными в помощи красным. Да и Куренков не отставал от него.
Сегодня товарищ Ринк зачитал перед строем приказ по полку от 13 апреля о геройской смерти командира 3-го батальона товарища Попова. Приказ гласит:
«Сего числа в штыковом бою в дер. Шумайловская погиб смертью храбрых командир 3-го б-на Петр Алексеевич Попов. Отличный командир и прекрасный по своим душевным качествам человек, обладающий широкими познаниями в военном деле, имеющий боевой опыт, он с неиссякаемой энергией сражался за рабочее дело, всюду и везде являясь примером для красноармейцев, и был горячо любим ими. Смерть его является большой потерей для полка.
Вечный покой тебе, дорогой товарищ Петр Алексеевич. Память о тебе будет вечно жить в сердцах знавших тебя.
Скоро то время, когда луч свободы озарит весь мир и твой милый, светлый образ вновь ярко вырисуется в воображении товарищей и подвиг твой и великое дело с благодарностью будут передавать из уст в уста».
После того как чтение приказа было закончено, выступил я и призвал бойцов отомстить за гибель наших геройских товарищей, не посрамить их светлую память, храбро, как товарищ Попов, биться за революцию и Республику Советов.
С 17 числа наш полк переведен в резерв. Расположились неподалеку от линии фронта. Отдыхаем третьи сутки.
Сегодня узнали любопытную новость: 18-го белые подключились к телефонному проводу, выведали, где стоят красные войска, имена командиров, и по телефону же приказали, чтобы наш полк, а также и 23-й Верхне-Камский спешно отошли верст на 30–40 в сторону от здешнего боевого участка.
Командир 23-го полка заподозрил неладное и запросил командира бригады. В нашем полку обман тоже был раскрыт. Телефонист белых ошибся в числе батальонов, он и не подозревал, что у нас из полка получился один-единственный сводный батальон.
Мы посмеялись над неудавшейся хитростью беляков. Но вообще-то радоваться нет причин. Положение неважное. Приходится думать, как бы не оказаться отрезанными от Глазова и от тракта на станцию Яр. Однако там, я слышал, стоит боевой 21-й Мусульманский полк нашей Особой бригады.
Хотя обстановка трудная, духом не падаю. Разве трудности для нас внове? Все равно — будущее на нашей стороне! Я верю, крепко верю: мы одолеем всех врагов и все напасти!
Хотел было кончить, но тут новость — приказано подготовиться к наступлению. Придется всю ночь идти по плохой лесной дороге. Ничего не поделаешь, надо — так надо. Люди отдохнули, настроение поднялось.
За эти дни было у нас общее собрание. Выступал товарищ Ринк. Говорил дельно, серьезно. Он мне все больше нравится. В бою смелый, спокойный, твердый. Если надо, может наганом остановить труса, удержать паникера.
После боев в Пермятской и у Залазнинского завода мы с ним стали ближе друг другу.