– Лизки, что ли? – уточнила она, прищурившись то ли хитро, то ли злобно.
– Да, да, ее!
– А тебе зачем?
– Радлов.., – Шалый сделал паузу, пытаясь подобрать такие слова, которые не выставили бы его смешно или глупо, – ударил меня. Отомстить хочу.
– Ударил? – Ира засмеялась, громко, с издевательскими нотками. – Что ж ты ему сразу не ответил?
Шалый молчал, свирепо уставившись на сестру.
– Так ты у нас только женщин бить горазд, – продолжала та сквозь гомерический хохот. – Какой слабенький, ну надо же!
– Пасть закрой.
Ирина от обиды проглотила смех, насупилась, но почти сразу решила этот момент замять и заговорила о другом:
– Разве твои алкаши не могут тебе показать?
– Эти с пьяных глаз не найдут. Так поможешь?
– Да. Ночью. Но ты больше не приходи, мама тебя видеть не может.
– Распустились без отца-то, – и Бориска замахнулся, изображая удар, но не ударил, а только осклабился – такие у него были шутки.
– Нет, – Ирина не дрогнула и от занесенного над ней кулака прикрываться не стала, понимая, что на сей раз нужна Борису, а значит, ничего он ей не сделает. – Просто отец наш такая же скотина был, как и ты, пусть земля ему будет пухом. Ты-то весь в него. А мы, помню, с облегчением вздохнули после его смерти – даже я, хоть и маленькая была совсем. Ох, как он изводил всех, как изводил…
– Распустились без него! – угрюмо повторил Шалый и замолк, не зная, что еще можно возразить.
Сумерки и туман между тем сгущались, и лицо сестры он постепенно переставал видеть – только глаза блестели двумя хищными огоньками. Борис вдруг испугался этих огоньков, представив, что вот отделятся они от скрытого во тьме лица и начнут его преследовать, покоя не давать, потому подытожил:
– В общем, ночью приходи ко мне, – и поспешил удалиться.
Ночь опустилась на селение как-то незаметно, мать и сестры улеглись спать, но Ирина уходить не торопилась – сидела в своей комнате и думала, хорошо ли она поступает, идя на поводу у своей ревности, уместно ли пытаться отомстить мертвой, или все это верх подлости. Да и с буйным братцем связываться не особо хотелось. Впрочем, думалось ей вяло, и когда из сонмища противоречивых мыслей выделилась одна отчетливая: «Да, это подло», – Ира отмахнулась от нее. Напряженный внутренний диалог в ней замер, в образовавшуюся толщу безмолвия потихоньку проникла сонливость, и женщина задремала – потонула в черноте, не видя никаких сновидений.
Через час она вскочила, сама не понимая, отчего, быстро собралась и выбежала на улицу.
Воздух был сырой, но туман, царивший последние дни, вдруг испарился, и было свежо и ясно, а по небу сахарной пудрой рассыпались бесчисленные звезды – не сосчитать.
Ира продвигалась вперед неспешно, с тяжелым сердцем, вздрагивая от малейшего шороха – чувствительность ее обострилась донельзя, она будто видела и слышала озябшей кожей. Вдали завыла собака, на ее вой отозвались другие, с разных концов селения, реденькие кустики по обе стороны от тропы негромко зашелестели, как бы перешептываясь, треснула ветка – все это проникало через кожу, обостряя воображение, и женщина постепенно ускорила шаг.
Уже на подходе к запрокидывающейся набок избе Шалого она услышала, как за опавшим, клонящимся книзу кустарником кто-то жалобно плачет. Свернула в ту сторону и вскоре увидела сидящую на земле девушку, совершенно голую, если не считать смятой юбочки на бедрах. Девушка сидела к Ирине спиной, съежившись то ли от холода, то ли от страха, закрывала лицо руками и тихонько всхлипывала.
– Ты это чего? – спросила Ирина, подходя ближе, но несчастная продолжала плакать, никак не реагируя на обращение.
– А где твоя одежда? Тебя обидел кто-то? – подгоняемая любопытством и жалостью, Ира приблизилась к странной девушке почти вплотную, внимательно осмотрела ее голую спину, поникшую голову, дергающуюся в такт редким всхлипываниям, потом стянула с себя плащ и со словами:
– На вот, держи, – накинула его плачущей на плечи.
Но плащ упал на землю, прямо в грязь, и никакой девушки ни под ним, ни вообще поблизости не оказалось.
– Фу ты, чертовщина! – воскликнула Ирина как можно громче, стараясь криком заглушить захлестнувшую ее панику, схватила плащ и, даже не отряхнув его от комьев грязи, стремглав бросилась к разваливающемуся жилищу брата.
Ворвавшись в избу, она тяжело вздохнула, дождалась, пока успокоится сердцебиение, от которого буквально уши закладывало, и прошла в комнату. Там за грязным, заляпанным столом расположились Шалый и еще двое человек, таких же неряшливых. В углу рядом со столом ползал целый выводок пауков, а вдоль стен сплошными рядами стояли бутылки, пустые и полные.
– Где только берете, – недовольно сказала Ира, указывая на эти плотно сбитые ряды.
– Часть сами гоним, – с самодовольной ухмылкой ответил Шалый, словно испытывал какую-то особую гордость. – Часть в Вешненском закупаем. Там есть.
– Ну да, магазин там большой, все ездят, – Ира придвинулась к столу, но садиться не спешила. – А где деньги берете? Не работаешь же совсем.
Двое товарищей Бориски захихикали, затем один из них, шатаясь, поднялся со своего места и развязным тоном начал объяснять:
– А делятся с нами деньгами-то. Мы, милая мадам, люди видные, с нами грех не поделиться!
– На трассе вдоль железки можно поживиться, – пропитым басом сообщил второй, потом вполголоса добавил: – Если водитель муфлон, конечно…
– Понятно, – Ирина покачала головой. – Грабеж. Ты, братец, снова сесть хочешь?
– А тебе не все равно? – грубо, с явным вызовом произнес Шалый, вскидывая голову.
– Да действительно! – съязвила женщина. – Может, на сей раз хоть упекут на подольше.
– Молчи, – Шалый внезапно сник, ссутулился и опустил глаза. – Не за тем собрались.
– И верно, миленькая, – пьяный мужчина, который до этого поднялся из-за стола, подошел к Ирине, обдав ее волной удушливого, застаревшего перегара изо рта, нахально улыбнулся, демонстрируя отсутствие части зубов спереди, и совершенно бесцеремонно ухватил ее за грудь, а осоловелые глазки его при этом заблестели и радостно забегали. Ира брезгливо отпрянула, и мужичонка, лишившись опоры, рухнул на пол, при этом разбив себе нос.
С минуту он пролежал ничком, так что все забеспокоились, не помер ли, затем медленно поднялся на ноги и, указывая пальцем на гостью, залепетал:
– Видали! Она виноватая. Она!
– Это сестра моя, – грозно сказал Шалый. – Заткнись, пока второй раз нос не сломали.
Мужичонка повиновался, сел в уголочке да принялся противно хныкать.
– Ну так… что делать собрались? – спросила Ирина, вновь приблизившись к столу. На нее поглядели недоуменно, так что пришлось уточнить: – Мстить как собираешься?
– А, это, – Борис выдержал довольно продолжительную паузу, словно уже ничегошеньки не соображал от спиртного, потом заговорил, запинаясь на каждом слове: – Ну там… крест вытащить… птиц гнилых бросить. Вот он, – похлопал по плечу рядом сидящего товарища (того, который вел себя поскромнее), – он собрал, на пустыре. Несколько.
– Ой, ни ума, ни фантазии, – усмехнулась Ира. – Ваших пташек убрать – пяти минут дело. А крест вообще ерунда, его еще на памятник менять будут.
– Чего же? – не понял Бориска.
Глаза у Ирины заблестели, как раньше, обратившись двумя хищными огоньками, и она каким-то не своим, вкрадчивым голосом со звенящими в нем истерическим нотками предложила:
– Выкопать и в болоте утопить.
Ей никто не ответил.
– Вы что? Неужто три здоровых мужика.., – тут она посмотрела на пьяного с разбитым носом, – ну ладно, два здоровых мужика гроб не подымут?
Забившийся в угол мужичонка скорчил недовольную мину, обидевшись на то, что его вычеркнули из списка «здоровых», но вслух ничего не сказал, побоявшись реакции Шалого.
– А зачем в болото? – поинтересовался третий тем же пропитым басом.
– А чтобы… чтобы.., – тут Ирина и сама задалась вопросом: «Зачем?», – стала судорожно рыться в своих мыслях, которые так и норовили ускользнуть от нее, и наконец выдала первое попавшееся: – Чтоб не вредила никому из могилы!
Впрочем, она тут же осознала, что произнесла какую-то глупость, жутко растерялась, покраснела, а под конец и вовсе перестала понимать, зачем сюда явилась.
– Покойница же, – робко промямлил Бориска и навыворот перекрестился, явно не зная, как правильно. – Нехорошо.
«Нехорошо», – мысленно повторила Ира, потеряла вдруг всякий интерес к сомнительному предприятию, махнула рукой и сказала:
– Делайте, как знаете…
По дороге на кладбище ей и вовсе сделалось нестерпимо стыдно, и она порывалась несколько раз сбежать, но Шалый ловил ее, вел силком и грозил расправой, так что могилу в итоге показать пришлось.
Сразу после этого, не желая наблюдать за дальнейшим развитием событий, она отправилась домой. Сознание ее плыло, мутилось, обращаясь каким-то маревом, и на фоне этого марева выделялся только один вопрос, обращенный к себе самой – как можно было согласиться помогать брату, еще и в таком отвратительном деле? Ирина успокаивала себя тем, что рассудок ее помутился от горя и гнева – так было проще, чем признать, что гнилую сердцевину от отца унаследовал не один только Бориска.
То и дело мерещилась голая девица, утопавшая в собственных слезах, но Ира больше уж не подходила к ней – только ускоряла шаг да вжимала голову в плечи от скользких, ледяных прикосновений ночи к ее чувствительной коже, сквозь которую, как сквозь мембрану, внутрь организма проникал и вой собак, и шелест новорожденной листвы, и трескотня веток.
Глава четырнадцатая. Грянуло снова
1.
Восемнадцатого мая Лука отправился к Радловым – проведать их после похорон дочери, да и просто не мог он больше сидеть в своей мастерской, как в клетке, хотелось хоть с кем-то поговорить.
Проходя мимо котлована, он заметил некоторые изменения: на краю земляной язвы, ближе к озеру, бесформенной грудой были сложены огромные бетонные блоки, серые с белыми прожилками; там же возвышался подъемный кран, распарывающий небо своим чудовищным крюком при каждом движении. Блоки веревками крепили к этому крюку, опускали вниз и расставляли по периметру, укрепляя таким способом рыхлую почву, которая постоян