Он даже бросился на старика с кулаками, но вовремя вспомнил про свой слабый нос и остановился. Руки его повисли плетьми вдоль тела.
– Давайте, может, девятнадцать снарядов, которые остались, по углам здания раскидаем. Да снаружи их подорвем – стены-то, поди, пробьет, – предложил один из мужичков, которые раздобыли солярку. – А если пробьет – так и завод весь сложится, без несущих-то конструкций.
Посовещавшись наспех, так и поступили. Каждый угол строения обложили опасными брусочками, примотали к ним веревки с узлами на концах да по очереди подожгли.
Взрывы прогремели друг за другом. Часть забора ударной волной разнесло в мелкую крошку, в одном месте вывалилась целая плита. Рыжие будки оплавились, развалились на искореженные листы металла, открыв торчащие из земли трубы. Сами трубы повсеместно раскололись, так что вокруг завода забил фонтанами кипяток.
Здание стояло на месте. В правом переднем углу стены разъехались по сторонам и просели книзу, в остальных – пошли страшными продольными трещинами до самой крыши. Вот только за каменной облицовкой обнаружился еще какой-то материал, светло-серый, блестящий да неприступный. Шалый из любопытства потрогал его и сжег себе ладонь.
Впрочем, трубы перестали изрыгать дым, и гудение стихло.
– Черт его разберет, сильно повредилось аль нет, – сказал матвеевский сосед. Лицо его и одежда были покрыты углем и мелкой пылью. – Вроде не дымит.
– Каркас-то крепкий, – произнес в свою очередь Бориска и подул на красную от ожога руку. – Но работа явно встала. Пойдем отсюда.
– А дальше-то какой план? – поинтересовался старик с белой головой.
– Сидеть у Ленки да ждать. Придет Радлов, придут работяги – придется и с ними как-то разобраться, – глазки у Шалого вновь заблестели от злобы и радости.
2.
На участке добычи было шумно – экскаваторы изымали расколотую породу на месте гряды, а ненасытные дробилки сжевывали камень со страшным грохотом, и потому взрывов никто не слышал. С самого утра обсуждали странное происшествие – дверь, ведущая к месторождению, была взломана, а на выходе из рабочего поселка кто-то нагородил горочки застывшей шпатлевки. Ведра от нее валялись рядышком, все сплошь разбитые.
Инженер нервно расхаживал по смотровой площадке, кружился вокруг Радлова и разорялся:
– Конечно, хорошо, что в ящике не взрывчатка оказалась, а ведра эти со смесью. Но мне интересно – кто, ну кто додумался в ящик с надписью «взрывчатка» засунуть шпатлевку, а?! Я не знаю, мозги есть у завскладом или как?!
Вскоре пришел завскладом и дал новый повод для паники – выяснилось, что утащили все-таки два ящика, и во-втором как раз было то, что, по всей видимости, злоумышленники и искали. Инженер рвал на себе волосы, не зная, куда приткнуться.
– Этим могут жилое здание подорвать! Или поезд! Мы ведь не знаем, зачем им взрывчатка! Ах ты, Господи, под суд же пойдем все дружно!
Петр вцепился в перила и не реагировал – сердечко шалило с самого утра.
Через полчаса один механик поранил руку и отпросился домой, однако почти сразу прискакал обратно да с ошалелым видом доложил:
– Там… это… завод подорвали.
– Что ты несешь? – накинулся на него инженер. – Видно же отсюда, трубы целые!
– Трубы-то целые, а стены все раскурочены, и из водопровода вода хлещет.
– Спьяну тебе привиделось, что ли?!
– Нет-нет, – заступился за него Радлов, отцепившись от решетки. – Дым-то не валит. А ведь раньше работа никогда не прекращалась, даже ночью. Надо дать отбой да идти смотреть, в чем дело. А то, может, зря пашем сейчас.
Инженер послушно удалился в свой домик, чтобы подать звуковое оповещение. Прозвучал резкий, протяженный гудок, после чего техника у разрушенной гряды затихла.
Петр взял громкоговоритель, прокашлялся и распорядился о временном прекращении добычи. Рабочие повылазили из тесных кабин, заслонялись по краю отработанного котлована, постепенно склеиваясь в разношерстную толпу.
Этой же толпой решили идти к заводу – мало ли, что: может, понадобятся руки разгребать завалы, а может, подрывники еще там, и нападут, если пойдет только один человек.
Радлов шел первым, измотанный бессонницей, сгорбленный и ко всему безразличный. В разрушение предприятия он не верил, а последствий опасался. И так близится выселение всех жителей. А выселение означает голод, выселение означает долгие мучения на чужой земле и смерть.
Позади растянулась неровная шеренга, сверху похожая на какую-то разорванную гусеницу, все части которой пытаются, да никак не могут соединиться воедино. Рабочие переговаривались между собой, кто-то смеялся, кто-то кричал, а на ком-то лица не было – семью-то чем кормить, коли действительно завода больше нет?
У разрушенного ограждения все собрались гурьбой и таращились во все глаза на расходящееся по швам здание. Оно напоминало мертвого и окоченевшего от смерти великана, пронзенного тремя кинжалами с округлыми рукоятками-трубами. Фонтаны кипятка били из обрубков водопровода, и по территории расплывались клубы обжигающего пара.
– Проверить бы, – произнес Петр, облизнув губы. От царящей здесь духоты он мгновенно вспотел.
– Как тут проверишь? – подал голос кто-то из рабочих. – Вон, поломано всё.
– Может, снаружи только, – Петр достал из кармана платок, тщательно вытер лицо и зашагал в сторону изувеченного остова.
– Да не нужно! – крикнули вдогонку, но он сделал вид, что не расслышал.
Под ноги ему попадались мелкие железные обломки, оплавленные и потому бесформенные, щебень с острыми краями, обуглившиеся камни и кирпичи. Пар хлестал со всех сторон. Кроме плеска воды, никаких звуков не было. Радлов настолько привык к гудению, доносящемуся от завода, что молчание пугало его.
Приблизившись ко входу, он прислонился к стальной заслонке. Поверхность была горячая – вероятно, нагрелась от взрыва. «Неужто всё?», – подумал Петр, однако заслонка подалась наверх, разбив вдребезги его тайные надежды.
Петр ввалился внутрь. Стальная клетка со скрежетом захлопнулась.
– Вот те раз! – удивился механик, стоявший в первых рядах. – Выпустят ли?
– Да лишь бы здание не рухнуло! – поддержал его опасения другой рабочий.
И постепенно толпа раскачалась, зашевелилась, послышались оживленные разговоры.
Через десять минут Радлов, красный и мокрый от скопившегося внутри здания жара, вышел наружу с какой-то бумагой. Преодолел расстояние до забора, руками защищая лицо от пара, и вслух зачитал:
– «Всем бригадам следует выходить на работу, согласно установленному графику».
– А чего там, внутри? – спросили его хором несколько человек.
– Да все целехонькое, – упавшим голосом ответил Петр.
Кто-то из машинистов пошутил:
– Ну е-мое, отменяется выходной, – и громко засмеялся.
Постепенно все вернулись на участок добычи, разбрелись по своим местам, запустили механизмы да вновь принялись вгрызаться в многострадальный грунт.
У завода остались только двое водителей, у которых и так смена на сегодня кончилась, и совершенно обессилевший, впавший вдруг в отчаяние Радлов.
– А ведь, судя по всему, мощно рвануло, – сказал один из водителей. – Даже странно, что станки в норме.
– Ничего странного и нет. В цехах стоит опасное оборудование, так что все эти кирпичи да штукатурка – только облицовка. А внутри идет железобетон, укрепленный стальными перекрытиями. У стали температура плавления высокая, да и толщина там такая, что ударную волну выдерживает. Это вроде как сделано на случай, если внутри что-то взорвется – наружу вредные вещества не пойдут, – Петр цокнул языком и глухо договорил: – Только это и в обратную сторону работает. Нет, завод можно только изнутри разрушить – и то пустой каркас выстоит. А наши, дурачье, решили снаружи подойти. А смысла в этом никакого нет, – он помолчал немного, потом скривил лицо и грустно повторил: – Смысла-то нет.
– Петр Александрович, – обратился к нему второй шофер. – Вы ж совсем никакой. Отдохнули бы.
– Да-да, – отозвался Петр и махнул рукой. – Скоро отдохну.
Через час из заводских труб повалил дым.
3.
Местные восприняли подрыв с восторгом. Некоторые даже ходили полюбоваться полуразрушенной громадой, но, издали завидев растянувшуюся шеренгу рабочих, спускающуюся с холмов, быстро убегали.
В доме у Ленки собралось уже человек двадцать, и мужчины, и женщины – все были нервозно-веселы, глупо хохотали, шумели и радовались. Одним словом, праздновали. Хозяин дома оклемался и отправился в Вешненское, за продуктами, так что в общем разгуле он не участвовал.
Рябой отодрал физиономию от стола да продолжил напиваться. А Бориску распирало от гордости – спрятанные за грязными волосами глазки горели каким-то разудалым счастьем, свойственным обычно пропащим людям. Он запрокидывал в себя рюмку за рюмкой, хмелел, улыбался и потихоньку начинал грубить – то одного дураком обзовет, то второму пообещает лицо раскрасить. Все терпели – а куда деваться, спас ведь!
За столом управлялся развеселый матвеевский сосед – разливал самогонку, старичков угощал чаем, откапывал из закромов скромную закусочку. Полчаса назад он бегал пригласить Инну Колотову – та обдала его ледяным презрением, напомнила, что с Бориской Шалым связываться нельзя, и хлопнула дверью, чуть не ударив ею гостя по носу.
Постоянно кто-то выходил, кто-то заходил – то перекурить, то на завод глянуть.
– Радуемся-то рано, – заметила Ленка. – Говорят, рабочие с месторождения идут. Вроде как на нас.
– Да в жопу твоих рабочих! – воскликнул матвеевский сосед и налил две рюмочки; одну выпил сам, другую пододвинул женщине со словами: – На вот. Будешь?
– Не хочется. Предчувствие нехорошее.
– Гони его прочь, предчувствие это! Слышишь, чего – переезжать-то не надо больше! На своей земле живем!
– До вечера бы подождать…
В уголочке дремали старички, которые до самого этого момента мусолили тему погибающей рассады, а у оконца один из горе-подрывников – тот, что нес канистру – хвалился перед парочкой слушателей: