Я прервалась на ужин, чтобы переварить всю эту информацию. Получалось, что мне нужно тренироваться как можно больше, воздействуя на людей, но… это казалось мне каким-то неправильным. Хорошо, предположим, я могу тренироваться, повышая всем настроение, пока отдельно взятое имение не превратится в кусочек небесной обители на земле, но будет ли этого достаточно? Мне предстояло серьезно подумать.
После ужина я полистала книгу в поисках еще одной темы, волновавшей меня с ночи, когда Шелтер заявил, что в далеком прошлом слышал мой шепот. Слышал то, что я шептала всего два дня назад.
Оказалось, что такое действительно возможно.
«Ветер, как и воздух, вечен и вездесущ. Для него нет расстояния и нет времени. Много лет спустя он будет все тот же, каким он был много лет назад. А потому голос шептуньи, его дочери, способен проходить сквозь время и пространство, как и она сама, когда становится ветром».
Автор книги отмечал, что для отправки сообщения на расстоянии или в прошлое требуется либо очень высокий уровень владения силой, либо очень хорошее представление о человеке, месте и времени, куда отправляется послание. Или умение «становиться ветром», о котором он не писал подробнее, и я не понимала, что именно он под этим подразумевает.
«Проще всего шептунье отправить сообщение самой себе, потому что как правило они прекрасно помнят тот день и час, когда услышали далекий шепот, а также что он им говорил. Для отправки сообщения другому человеку его надо очень хорошо знать и чувствовать».
Да, такое у меня могло получиться только случайно, под влиянием эмоций… А вот попробовать отправить сообщение себе я могла.
Книга не содержала описаний упражнений или последовательности действий, только размышления автора на тему и аналогии с другими типами магии, поэтому пробовать мне предстояло как и раньше – по наитию.
Внимательно перечитав раздел несколько раз, я отложила книгу, подошла к окну и распахнула его. Игнорируя холодный влажный воздух, ворвавшийся в комнату и лизнувший кожу, закрыла глаза и попыталась мысленно вернуться в день после похорон мамы.
Сердце болезненно сжалось от горьких воспоминаний, холодный ветер дохнул в лицо, принося с собой едва уловимый запах моря, и я вдруг явственно увидела обрыв, на краю которого сидела тогда, с тоской думая о том, что в жизни не осталось ничего хорошего. Эхо того отчаяния прозвучало в груди. Я приоткрыла глаза, но видение не исчезло. Передо мной одновременно было и темное раскрытое окно моей комнаты, и крутой обрыв, залитый клонящимся к закату солнцем, у подножия которого шуршали волны. А еще девочка пятнадцати лет с заплаканным лицом, обнимающая худые острые коленки. Ветер шевелил ее отливающие золотом локоны.
– Твоя судьба войдет после заката, – прошептала я девочке, и увидела, как она встрепенулась, прислушиваясь. – Холодный огонь и обжигающий лед. Только ты сможешь дать ему то, что он по-настоящему хочет. Он уйдет, но после вернется, чтобы забрать тебя с собой. Навсегда…
Я снова закрыла глаза, а когда открыла их, Оринград и пятнадцатилетняя я исчезли, но в груди осталось странное, незнакомое чувство. Ощущение завершенности, как будто я долго-долго шла по кругу и наконец прошла его до конца.
Мои губы тронула торжествующая улыбка.
Глава 17
Следующие несколько дней я читала и перечитывала книги о шептуньях, вспоминала предсказания «ветра» и практиковалась в их отправке самой себе. Несколько раз пыталась нашептать себе прошлой что-то новое, чего не слышала, но каждый раз что-то не давало. То никак не получалось «почувствовать» момент своего прошлого, то меня отвлекали, то внезапное головокружение непрозрачно намекало, что пора сделать перерыв. Тем не менее у меня появилось главное, как мне казалось: чувство силы, так я это назвала. Я все-таки научилась отличать, когда мой шепот высвобождает пока непонятную и не слишком впечатляющую энергию, а когда нет.
Примерно через неделю я пришла к выводу, что нужно двигаться дальше и пробовать новое. Мне все еще казалось не совсем правильным целенаправленно воздействовать магией на окружающих, пусть даже и для поднятия им настроения. Одно дело – помогать исцелиться или использовать шепот не совсем осознано (как делала мама), а зачаровывать почти друзей в учебных целях – это совсем другое.
Но тренироваться было нужно, и я искала способ сделать это с меньшими потерями. Тогда-то мне и попался на глаза Глен. Как всегда бледный и болезненный, с ядовитой ухмылочкой на губах и недовольным голосом. И я решила, что это меньшее из зол: нашептать ему более позитивное настроение и добродушное отношение ко мне. К тому же в случае с ним будет проще понять, увенчались ли мои попытки успехом.
В этот раз я подошла к задаче более осмотрительно, помня о том, что мне советовал Шелтер. Я пряталась в давно разведанных местах, подкарауливая лакея, проходящего мимо, и монотонно шептала несколько коротких фраз, стараясь искренне желать подружиться с вечным букой, изводившим меня с первого дня появления в доме генерала.
Поначалу казалось, что ничего не происходит. Глен даже не обращал внимания на мой шепот, хотя я была уверена, что мне удавалось выпустить силу. Возможно, не получалось направить, поэтому я для верности несколько раз зашептала для него шоколад, когда варила его для всех обитателей дома.
Через несколько дней что-то начало получаться. Глен стал останавливаться посреди коридора и оглядываться по сторонам, когда я шептала свои «заклинания», как будто что-то слышал или чувствовал. Он перестал меня задирать, и я все чаще видела его не столько хмурым, сколько задумчивым.
Наконец в один из дней, столкнувшись со мной перед завтраком, Глен улыбнулся и поприветствовал:
– Доброе утро, Мира.
– Доброе утро, Глен, – улыбнулась я в ответ, испытывая непривычное ощущение восторженного триумфа.
У меня получилось! Это работало. И это означало, что скоро я смогу стать полезной для Шелтера, смогу помочь ему. Тогда правление Магистра закончится и все, о чем мы мечтаем, сбудется.
Едва заметная улыбка на губах Глена погасла, он нахмурился и поспешно ушел прочь, и мне пришлось поумерить свою радость. Предстояло еще много работы.
Я пока точно не знала, какие именно мои возможности пригодятся Шелтеру. Как оказалось, шептуньи не в состоянии воздействовать на события в целом. То есть я не могла просто сесть и шептать: «Шелтер свергнет Магистра», как не могла своим шепотом уберечь кого бы то ни было от ранения, даже саму себя. Но в книге было описано еще немало полезного: внушение на расстоянии, отправка сообщений другим людям, лечение и самое пугающее – злонамеренное шептание. Другими словами: проклятие на болезнь или смерть.
От последнего я пока предпочитала держаться подальше. Дотянуться шепотом до кого-то, кто находится далеко, не могла: никак не получалось почувствовать другого человека, даже просто чтобы передать сообщение, не говоря уже о внушении.
Оставалось лечение, и снова мне на ум пришел Глен. Не сразу, но я вспомнила, как Галия обронила однажды, что он такой вредный из-за болезни. Мол, ему самому все время плохо, вот и хочется сделать плохо другим. Подробнее она тогда не рассказала, а я была не в том состоянии, чтобы расспрашивать: побег волновал меня куда больше. И вот теперь я решила расспросить ее о болезни Глена.
Однако Галия не смогла сообщить мне никаких дополнительных сведений. Она лишь знала, что Глен часто плохо себя чувствует и ни в одном другом доме не смог бы удержаться на своей работе.
Пришлось подловить Глена во дворе, куда он уходил курить в одиночестве. Период красивой осени уже подходил к концу. Почти все листья облетели с деревьев, солнце показывалось все реже, зато дожди шли почти каждый день, отчего на заднем дворе грязи было, как выражалась Галия, «по колено». Лавка, на которой Глен обычно сидел, промокала, несмотря на то, что стояла под козырьком крыши, поэтому теперь приходилось курить, привалившись плечом к столбу, державшему тот самый козырек.
Я вышла на улицу через минуту после Глена, держа в руках две чашки с горячим кофе с молоком.
– Вот, возьми, – я протянула одну кружку ему. – А то замерзнешь, пока травишься.
После секундного колебания Глен принял у меня чашку и сделал осторожный глоток. Его напряженное лицо расслабилось, вечно сведенные брови разошлись. Кофе, конечно, тоже был соответствующим образом «зашептан».
– Спасибо.
– На здоровье, – отозвалась я и пригубила свой напиток, кутаясь в теплую шаль. – Насколько я понимаю, оно тебе нужно.
Глен бросил на меня быстрый, острый взгляд, сразу отвернулся и поднес к губам сигарету.
– Разболтали уже, – проворчал он недовольно. – Ну давай, пожалей меня.
– Не буду, – возразила я, дернув плечом. – Ты меня не очень-то жалел, почему я тебя должна?
Он недоверчиво покосился в мою сторону, но заметив, что я улыбаюсь, понимающе хмыкнул.
– Это серьезно? – тихо поинтересовалась я, боясь его задеть и спугнуть.
Глен снова поднес к губам вонючую сигарету, глубоко затянулся и на выдохе коротко ответил:
– Это смертельно.
– Ох… – не удержалась я. – Мне очень жаль.
– Вот видишь, – ухмыльнулся он, посмотрев на меня с осуждением. – Поэтому я и не люблю, когда люди узнают.
– Неужели ничего нельзя сделать?
Он безразлично пожал плечами, переводя взгляд на тлеющий кончик сигареты.
– Врачи совсем не смогли мне помочь, даже понять, что со мной. Маги нашли причину, но не берутся лечить.
– Почему?!
– Они говорят, что мое тело само себя убивает. Мол, это часть меня, ядовитая и агрессивная, которая пожирает живое изнутри. Маги не берутся такое лечить, потому что боятся. Магическое врачевание завязано на обмен жизненной энергией. Они как бы… подключают свою к энергии пациента, усиливают ее и побеждают. Но лишь тогда, когда болезнь приходит извне. Ранения или посторонние организмы… А если болезнь породило тело, то подключаться к моей энергии без толку. Велик риск, что болезнь перейдет на мага через обмен энергией. Может быть, я что-то не так говорю, но примерно так мне все это объяснял магистр Этьен.