Выслушайте его, пожалуйста! Вместе вы наверняка найдете способ освободить от Магистра всех. Пожалуйста…
Сначала замолчала одна шептунья, потом другая, третья. Вскоре шепот стих совсем. Женщины переглянулись, хотя я не понимала, как они могут что-то видеть в своих балахонах, покрывающих их с ног до головы.
Но следом стих и ветер. Песок рухнул обратно на землю, воздух очистился, вдали показался горизонт. И пока он был пуст.
– Спасибо, – шепнула я.
И ветром полетела обратно, к Шелтеру.
Продвижение его армии остановилось, а он сам снял очки, как будто сомневался в том, что видит. Песчаная буря, которую он смещал своим ветром, улеглась и здесь, впереди горизонт был чист, и, кажется, Шелтер воспринял это как ловушку.
Так захотелось обнять его, погладить по лицу, сжать в руках сильные пальцы. Но я все еще была ветром, поэтому смогла только коснуться его щеки невесомым поцелуем.
– Все хорошо, Оллин. Они ждут тебя. Не надо воевать. Возьми их в союзники. Вы сможете договориться, я в этом уверена.
– Мира? – удивленно позвал он. – Мира, это ты?
Но я не успела ответить. Новый приступ пронизывающей боли резко выдернул меня из пустыни и вернул обратно в комнату.
Первое, что я услышала, был далекий раскат грома.
– Она снова очнулась! – возбужденно воскликнула Арра.
Надо мной склонилось лицо доктора Балека.
– Так, Мира, послушай меня внимательно. Я понимаю, что тебе плохо, больно и тяжело. Но сейчас тебе очень нужно постараться, понимаешь? Первые потуги уже прошли, но ты тужилась, когда было не нужно, и делала это неправильно, когда было нужно. Поэтому твой ребенок в опасности. Мы еще можем все исправить, но сейчас тебе очень нужно оставаться в сознании и делать все, как мы говорим. Магистр Ран поможет, но твой доктор-магистр сегодня занят другой пациенткой. Поэтому будем делать все сами, хорошо? Я тебя очень прошу: не уплывай больше, ладно? Ты нужна нам тут.
Я слабо кивнула, все еще плохо осознавая и себя, и происходящее. Комната в доме Шелтера сейчас почему-то казалась даже менее реальной, чем Красная Пустыня.
– Тогда давай, тужься… А теперь дыши… Давай, милая…
Он что-то мне говорил, и я честно старалась выполнять, но было так больно, что я мечтала снова оказаться подальше отсюда. Я слышала тревогу в голосе Балека и приглушенные ругательства Рана и понимала, что все идет не так. И от этого становилось горько и страшно. Ведь у шептуньи может быть только один ребенок, так было сказано в книгах. Я не могла его потерять.
А на улице тем временем не на шутку разошлись стихии. По стеклам остервенело забарабанил дождь, на небе засверкали молнии, и почти без перерыва за ними следовали оглушающие раскаты грома. Ветер бился в окно веткой ближайшего к дому дерева, как будто просил впустить его. А ведь то дерево росло не так уж близко, еще ни разу в окно не стучалось.
– Вот только этого не хватало, – проворчал Ран. – Стихии как будто с ума сошли.
– Впустите их, – неожиданно для самой себя попросила я. – Откройте окно… оба окна… Арра, пожалуйста, мне нужен воздух.
После недолгого колебания она сделала, как я сказала. Распахнула створки сначала одного окна, потом другого. Холодный сырой воздух ворвался в комнату. Кровать стояла далеко от окон, но на лицо каким-то образом упало несколько капель дождя, а небо в то же мгновение прочертила огромная молния.
Я почувствовала, как кто-то взял меня за руку. С этой стороны никого не было, ведь Арра отошла и еще не успела вернуться. Но меня держала и не ее рука. Эти сильные пальцы я теперь очень хорошо знала. От их прикосновения по телу побежало едва ощутимое покалывание, наполняя меня силой, какой я никогда в себе не чувствовала.
– Оллин, – выдохнула я, улыбаясь.
Сила его стихий дотянулась до меня, как до этого я дотянулась до него своим шепотом. Я больше не была одна, я чувствовала его незримое присутствие. И знала, что теперь все будет хорошо.
Я помнила, как моя девочка закричала, сообщая миру о том, что родилась. Помню, как в то же мгновение ощущение прикосновения к моей руке развеялось. Помню, как ребенка показали мне, дали подержать и велели ненадолго приложить к груди. И помню, что в тот момент почувствовала себя невозможно счастливой.
А потом снова провалилась в беспамятство. Меня словно выключили, как настольную лампу. Реальность стала обрывочной и вязкой. Иногда я открывала глаза и видела рядом Арру, Нейба, Марию или доктора Балека, но ничего не успевала им сказать: проваливалась в сон снова.
Я не знала, сколько это продолжалось. Из меня словно выкачали все силы, вытащили все кости, и я превратилась в бессмысленное желе.
Осознала себя вновь внезапно, почувствовав прикосновение к щеке и едва уловимый знакомый запах крепкого, ароматного табака. Веки все еще оставались тяжелыми, и я улыбнулась, не размыкая их, потерлась о ласкающую меня руку, накрыв ее сверху своей.
– Олли, – прошептала с наслаждением. Его имя все еще ласкало язык. – Ты уже вернулся, так быстро? Как долго я сплю?
– Не знаю, – тихо пробормотал Шелтер в ответ, и в его голосе тоже чувствовалась улыбка.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Я ощутила пыльный запах песка. Видимо, как и в прошлый раз, он прямиком поехал сюда, даже не переоделся.
– Как ты, милая?
– Все хорошо. Только вот… устала что-то. Но у нас все хорошо, Оллин. Ты уже видел ее? Дочку. Она такая красивая…
– Еще бы, – Шелтер рассмеялся. – Разве у тебя могла родиться некрасивая дочь?
– Красивые дети рождаются не у красивых родителей. Они рождаются от большой любви, – пробормотала я, пытаясь вспомнить, где и когда могла слышать это утверждение.
– Может быть, и так, – согласился он. – Пусть я не очень умею об этом говорить, но я люблю тебя, Мира. Очень люблю. Кажется, с того самого дня, когда встретил. А может быть, я начал любить тебя еще раньше: в день, когда услышал твой шепот. Просто сам не знал об этом долгое время. Надо было чаще тебе это говорить…
– У тебя еще будет масса возможностей, – прошелестела я, сама почти не слыша собственный голос. – Как мы ее назовем, Олли? Я специально ничего не решала без тебя, чтобы мы выбрали имя вместе.
– Я не знаю, Мира, – ответил он, сжимая мою руку.
Как же хотелось посмотреть на него, но стоило попытаться разомкнуть веки, как глаза начинало саднить, словно туда насыпали песка, поэтому Шелтер оставался для меня прикосновением, запахом и голосом.
– Как бы тебе хотелось ее назвать?
– Алина, – призналась я, потому что на самом деле для себя давно выбрала дочке имя. – Это самое близкое к «Оллин» женское имя, что я нашла. Я подумала… Раз у нас не будет сына, которого я могла бы назвать в твою честь, то хорошо хотя бы дочку назвать так. Но имя Оллин ей не пойдет…
Он тихо рассмеялся, снова наклоняясь, чтобы меня поцеловать. Я смутилась и попыталась скрыть это за улыбкой.
– По-твоему, это глупо, да?
– Нет, Мира, – заверил он. – Это не глупо. Это мило. И очень трогательно. Знаешь, мне очень повезло, что я успел тебя встретить. В моей жизни было так мало хорошего. Но ты стала настоящей наградой за все мои страдания. Вы обе.
Что-то в его тоне и формулировке мне не понравилось, заставило насторожиться и нахмуриться.
– Теперь все будет хорошо, Оллин. И у тебя, и у меня. У нас троих. Ведь главное – ты вернулся. Все ведь получилось, да? Теперь ты сможешь сделать то, к чему так долго шел? И мы наконец заживем, как нормальные люди… И будем очень счастливы. Да?
Он промолчал в ответ. Я слышала лишь тяжелое дыхание и чувствовала, как прогибается под его весом кровать рядом со мной, потому что даже руку он отнял.
– Почему ты молчишь? – спросила едва слышным, испуганным шепотом.
– Потому что я не вернулся, Мира. Прости, я не вернусь. Береги себя, милая.
Кровать скрипнула, когда он встал. Я протянула руку, пытаясь успеть поймать его, задержать, но она схватила лишь воздух.
– Оллин! – позвала я, но он не ответил.
Рядом больше не чувствовалось ничьего присутствия, исчезли запахи табака и песка. Его дыхания тоже не было слышно.
Я попыталась сесть, растирая рукой глаза. Тело казалось ватным, чужим, не желало слушаться, но мне все-таки удалось скинуть с себя это вязкую сонливость и оглядеться по сторонам.
В комнате было тихо, пусто и темно. Никого рядом. Ни единого следа, что кто-то тут только что был.
– Оллин, – позвала я снова, чувствуя, как горло перехватывает и к глазам подступают слезы.
Что это было? Сон? Прощание его души? Галлюцинация?
А может быть, он действительно приходил порталом? Ведь все было таким реальным!
Но если он приходил, то почему сказал, что не вернулся и не вернется? Что там произошло, в той Красной Пустыне? Ведь все было хорошо, Оллин и шептуньи должны были договориться!
Ответов на мои вопросы не было. Утром я узнала, что пролежала в беспамятстве четыре дня, едва дыша. Балек и Ран уже успели махнуть на меня рукой, говоря, что неведомая им болезнь охватила меня перед родами и теперь собиралась свести в могилу. Арра с трудом сдерживала слезы, рассказывая мне об этом, хоть и улыбалась. Уже никто не думал, что я снова очнусь.
Когда я спросила о визите Оллина, она лишь растерянно пожала плечами и покачала головой.
– Мне ничего об этом неизвестно. Никто не приезжал. И не приходил порталом. Маги должны были бы заметить, они же здесь специально для этого. Его здесь не было, Мира. Не могло быть. Это просто дурной сон. Оллин все еще в Красной Пустыне, о нем нет никаких известий.
Известия появилась два дня спустя по всех газетах. Там было сказано, что с армией генерала Шелтера связь потеряна почти неделю назад. Маги Верхней ложи не смогли обнаружить ее местоположение с помощью своих ритуалов, а потому она официально считается разбитой, а ее солдаты и офицеры – погибшими. В том числе генерал Оллин Шелтер по прозвищу «Кровавый».