— Пропало, что было. Ариадна Яковлевна насчёт этого строга, всё выбросила, пока плавал.
Задов, словно торопясь, наполнил стаканы.
— Не много? — засомневался Странников. — Покатались мы по Волге-матушке да по её притокам, поработали и погуляли славно. Я народ крепкий подобрал, голова раскалывалась, боялся за себя, как бы сердечко не отказало.
— Рано об этом думать, — чокнулся с ним Задов и, не дожидаясь, залпом осушил стакан, рукавом утёрся.
— На обваловке научился? — прищурился секретарь. — Раньше так лихо не опрокидывал.
— Там сухой закон. — Задов вскочил, подбежал к шкафчику, выхватил оттуда поблёскивающую от жира здоровенную воблину, луковицу и головку чеснока. — А я краем глаза махалку приметил, но сразу не сообразил. Привык у тебя к колбасе с сырком да разносолам… Живём, брат!
Странников осторожно отпил лишь половину из стакана, поставил на стол, покачал головой:
— Нет. На тебя порадуюсь, потолкуем, а мне, извини, больше нельзя.
— Чего? — задиристо хмыкнул артист. — Ослаб в путешествиях, командир?
Секретарь посмотрел на него печальным взглядом без зависти и без былой весёлости:
— Изменился ты, Гриша.
— Да брось!
— Вот что труд с человеком делает, если в чрезвычайной обстановке. Выворачивает настоящее нутро. А не пью я по той причине, что, поцапавшись с Трубкиным на митинге, на утро к себе его пригласил. Выпотрошить хочу до кишок. Отчёт потребую да делишки тёмные ему припомню.
— Не рано начинаешь?
— А что мне?
— Пик наводнения, говорят, на носу. Может, подождать? А уж после, на волне твоей победы, никто и не обратит внимание на его поражение.
— Так-так, — поднял стакан Странников и осушил до дна. — Налей-ка ещё! Уж больно мудро ты начал. Услышать хочу, чем кончишь.
— Вот это по-нашему! — наполнил стакан Задов. — А вспомнил я вот что и с тобой, как с верным товарищем, хочу поделиться.
— Давай, давай, — секретарь разорвал воблу рывком, со злостью, куда девались его печаль и тревоги. — Умного совета не вредно послушать.
— В войне, дорогой мой, победы-то не обретёшь.
— Это как?
— Побеждённый склонит голову и затаится. А враг, оставшийся за спиной, — двойная опасность.
— Уничтожить?.. Растоптать гадину!
— Последователи найдутся. Тайные! О которых ты и догадываться не будешь. Нанесут удар коварный, не очухаешься.
— Верно! — ударил кулаком по столу секретарь, покраснел, заметно стало его быстрое опьянение. — Что же делать?
Позабыв про воблу, неловко утёрся рукавом.
— Обратить врага в пособника.
— В пособника? Это что за хрень?! Делишками какими-то тёмными попахивает.
— Не в друга же его превращать!
— Ты за словами-то следи.
— Не трогай всё же Трубкина, Василий Петрович… Пока, — приблизил лицо артист, заглянул почти с мольбой в глаза секретарю. — Силёнок он набрал, на верха выход имеет. С ним по-другому надо. Сам говоришь — паук.
— Паучище! Но мне Турин обещал помочь.
— Плох твой Турин.
— Что случилось?!
— В больнице доходит. Бандиты подстрелили его на железной дороге.
— Да что ж ты раньше мне не сказал? — попробовал подняться Странников, но ноги не слушались его. — Лучшего помощника я не знал… Вызывай Ковригина, я еду к нему!
— Ковригина? Шофёра, что ли?
— Вон телефон внутренний. Набирай гараж!
— Куда ж мы поедем, Василий Петрович? — покачал головой Задов. — Дурак я, конечно. Сразу надо было тебя известить про Турина, но, уверен был, что тебе самому все известно.
— Откуда? Я же неделю мотался по речке, — опустил тяжёлую голову на руки Странников. — А там никакой информации… Там поспать по-человечески и то не получалось. Бабы, суки…
Он подозрительно смолк.
— Василий Петрович! — окликнул его Задов, осторожно коснулся плеча.
Странников крепко спал прямо на столе, тяжело посапывая.
— Ухайдакали казака крутые горки, — покачал головой Задов. — Куда ж мне тогда? Ему завтра… — Он посмотрел на настенные часы, — нет, уже сегодня и в больницу к сыщику, и с Трубкиным встречаться?.. Мне на Стрелку… Пусть спит. И я рядышком. Разбужу его, а он меня утром на машине подбросит. Вот и успеем кругом. Трубкин-то раньше десяти не заявится. — Кинул мрачный взгляд на оставшуюся водку в бутылку, вылил до капли в свой стакан, выпил, утёрся рукавом и побрёл к дивану:
— Не проспать бы…
XV
У больницы они всё же расстались. Странников, кивнув Ковригину, остановил машину.
— Вылезай, Григорий Иванович, — скомандовал он артисту, подавая руку. — Добежишь дальше сам. Негоже, чтобы секретарь губкома с тобой раскатывал да подвозил. Что народ на обваловке подумает?
— И на том спасибо, — махнул рукой Зотов, не огорчаясь, соскочил на землю. — Привет там Турину.
— Поправляется Василий Евлампиевич, — улыбнулся Ковригин, разворачивая автомобиль на пустынной дороге.
— А тебе откуда известно? — Странников даже вздрогнул.
— Ребята вчера сказали в гараже, ну я ночью и смотался к нему. Пропустили, документик-то всё храню, — и он показал из нагрудного кармана краешек красного удостоверения.
— Назад вернуться душа болит?
— Как прикажете.
— Служи, боец, — хлопнул его по плечу секретарь. — Здесь пока твоё место.
В больнице ещё спали, и Странникову пришлось несколько раз нервно нажимать на звонок у двери. Суетилась напуганная старушка, расспрашивала, пока ему не надоело, он оттеснил её плечом, но бежала уже дежурная сестра, узнав, ойкнула, покраснела, провожала до самой палаты.
Турин лежал один, хотя рядом пустовала ещё одна прибранная койка.
— Оставьте нас, — ещё в дверях распорядился Странников и протянул руку приподнявшему голову Турину.
Выбритая до блеска голова наполовину в бинтах, глаза с тёмными кругами, но знакомая улыбка, удивлённая немым вопросом.
— Как же тебя угораздило? — не видя его рук, опустил и свои секретарь. — Я уж и не знаю, можно до тебя дотронуться?
— Лучше не надо, — продолжал тот виновато улыбаться.
— Сяду рядом? — примостился он в ногах. — Извини. Я без подарков.
— Да что вы, Василий Петрович! Благодарю за визит.
— Я ведь и не знал ничего! — зашумел он. — С наводнением закрутился. Вчера Задов сообщил.
Вошла женщина. Странников обернулся. Она поздоровалась, задержала на нём взгляд. Смутилась, заторопилась уходить:
— Я попозже с уколами, Васенька.
И исчезла, тихо затворив за собой дверь.
— Кто?
— Сестричка.
— Не похожа.
— У вас глаз острый, Василий Петрович, — улыбался Турин. — Знакомая моя. Разрешили ей в порядке исключения за мной присматривать, как себя вспомнил.
— Было и такое?
— Всё было. Страшное позади.
— Как сейчас?
— Надоедаю уже доктору.
— Ну?
— О выписке пока и слушать не желает.
— Ты толком расскажи, что произошло.
— Писали в газетах.
— Кроме своих приказов, ничего в руках не держал. Кстати, вчера на митинге про оружие спрашивали. Председатели районных троек, особенно в сельских, где населённые пункты затоплены, натыкаются на мародёров. На лодках разъезжают, скот, имущество брошенное грабят. Хорошо, если натыкаются на вашего сотрудника, но часто один на один оказываются с бандитами. А их баграми да вёслами не одолеть. Ты бы выдал распоряжение вооружить наших. Я проконтролирую, кому можно вручить, а кто обойдётся.
— Пусть начальник охраны гарнизона распорядится…
— Да нет у него свободного оружия. Всё, что имелось, уже на руках. Он по секрету поделился, что у тебя должно быть отобранное у бандитов.
— Это вещественные доказательства. Нельзя.
— Формалист ты! Я же не себе прошу, у меня имеется. Я для общего дела. И не вижу здесь никаких серьёзных нарушений. После наводнения каждый возвратит.
— А убьют кого из этих пушек?
— Разберёшься. Если по делу, так правильно, а нет, сам отвечать будет, дурачок. Я, как председатель тройки, приказ бы подписал, а?..
— Читаю я ваши приказы, — кивнул Турин на груду газет на полу возле койки. — Регулярно Маргарита Львовна поставляет.
— Маргарита? Хороша баба. Кем, говоришь, она тебе доводится?
— А никем. Артистка. К вашему Задову, кстати, петь в театр приехала. Он и пригласил.
— Вот как… Паразит!.. Вчера ни слова не сказал.
— Она ему тоже приглянулась. Круги возле неё описывал, — хмыкнул Турин, но глаза не смеялись, а зорко следили за Странниковым, стараясь не упустить ни слова, ни жеста.
— Ничего не пойму! Как она в больницу-то угодила, если в театр приехала? От Задова так просто… — секретарь передумал завершать свою мысль, отвернулся. — Он за своими присматривает.
— Тут клубок целый, — улыбнулся опять Турин. — Вылечусь, выпишусь, обязательно всё растолкую, Василий Петрович, если интерес не остынет.
— Интерес? Ты про что?
Турин дёрнулся и застонал.
— Ухожу, ухожу, — приподнялся Странников с койки. — Понимаю. Не до меня тебе. Выздоравливай.
— Вы только у других не расспрашивайте, — пересиливая боль, поморщился Турин и совсем тихо добавил: — Сам всё расскажу про эту женщину. Случайно она оказалась в этой истории со стрельбой. И не виновата ни в чём.
— Хорошо, хорошо, — попятился к двери Странников. — Ты выздоравливай. На ноги встанешь, тогда ко мне жду. Позарез нужен. — И позвал погромче: — Сестричка, Маргарита Львовна!
Она вошла тут же, словно за дверью и дожидалась. Бросилась к Турину, но столкнулась с ним. Будто искра пробежала по обоим; не сводил с них глаз Турин — сторониться друг друга они явно не собирались, так и стояли, будто склеенные, глаза в глаза.
Первой опомнилась Серафима, румянец на щеках прикрыла платочком, на шаг отступила:
— Извините покорно…
— Это вы меня, — шагнул к двери Странников.
И они расстались, не задумываясь и не догадываясь, что скоро странным образом сведёт их судьба снова и оставит в их жизни не след даже, а огромную болезненную борозду навеки…