[947]. Последствия возможных действий «Добровольческой армии» могли стать катастрофическими для советской власти.
Определенную роль сыграло в этой ситуации опубликованное в печати обращение Дзержинского ко всем гражданам. ВЧК указывала, что большинство арестованных попалось с поличным: с десятками шпионских донесений, сведений о частях Красной армии, приказов и инструкций из Добровольческой армии Деникина, шифрованных записей, оружия и т. д. Информируя население о вскрытом заговоре, Всероссийская чрезвычайная комиссия призывала повысить революционную бдительность и предлагала лицам, случайно оказавшимся в рядах белогвардейских организаций, явиться с повинной в ВЧК[948].
Спустя несколько дней после публикации указанного обращения в ВЧК явился врач одной из вовлеченных в заговор военных школ. По словам А.Х. Артузова, если бы не помощь этого человека, то большевики «вряд ли удержали бы Советскую власть».
Заявитель, принятый Ф.Э. Дзержинским, рассказал, что начальник окружной артиллеристской школы бывший полковник В.А. Миллер является членом антисоветской организации. Дзержинский выразил врачу благодарность за ценную информацию и в дальнейшей беседе выяснил, что Миллер несколько раз обращался в РВСР с просьбой выделить в его распоряжение мотоцикл, однако его просьбу не удовлетворили. Когда заявитель ушел, Дзержинский пригласил к себе сотрудников ОО ВЧК и вместе с ними наметил мероприятия по разработке Миллера.
Данные, поступившие от заявителя, при проверке подтвердились. Миллер действительно ожидал выделения для него мотоцикла. Тогда Дзержинский согласовал этот вопрос с руководящими работниками Реввоенсовета и от их имени направил мотоцикл в распоряжение Миллера. Водителем мотоцикла был назначен чекист Горячев, который, явившись к Миллеру, доложил, что прибыл по указанию Реввоенсовета. Получив мотоцикл, Миллер, как и предполагали, стал объезжать свои связи. При последующей проверке выяснилось, что по этим адресам проживали участники военной организации «Национального центра». В результате этой операции удалось раскрыть роль военных школ в подготовке мятежа и систему вербовки людей в антибольшевистскую организацию.
Всего по делу «Национального центра» и «Добровольческой армии» было арестовано более 1000 заговорщиков[949].
В феврале 1920 г. ВЧК арестовала группу лиц. На допросе они показали, что являлись членами контрреволюционного подпольного объединения «Тактический центр». На основе их показаний были установлены и арестованы его руководители – Д.М. Щепкин, С.М. Леонтьев, С.Е. Трубецкой и С.П. Мельгунов[950].
В отличие от советских историков и руководителей ВЧК, белоэмигранты и некоторые российские историки не считали угрозу большевистскому режиму, исходившую от московского подполья, столь серьезной.
Генерал Б.И. Казанович, проводивший от имени командования Добровольческой армии переговоры с «Правым центром», «Национальным центром», торгово-промышленными кругами, военными организациями и представителями французской миссии, писал: «Все эти организации производили впечатление чего-то несерьезного: велись списки, распределялись роли на случай будущего восстания, но незаметно было особого желания перейти от слов к делу… Здесь мне пришлось столкнуться с одним из специфических продуктов революции – специалистами по организациям, смотревшим на это дело как на ремесло, дававшее хороший заработок»[951].
Генерал А.И. Деникин придерживался аналогичной точки зрения: «От своих единомышленников, занимавших видные посты в стане большевиков, мы решительно не видели настолько реальной помощи, чтобы она могла оправдать их жертву и окупить приносимый самим фактом их совместной службы вред»[952].
«Отсутствие систематически налаженной связи с Добровольческой армией… серьезных программных разработок и известных политических фигур в их рядах во многом сводило на нет расчеты московских “деятелей” на их участие в будущем правительстве “освобожденной от большевизма России”», – пишет историк В.Ж. Цветков[953].
Историк А.В. Ганин также не склонен преувеличивать роль и значение антибольшевистского подполья для белых армий[954].
По этому поводу ведомственные историки придерживаются иной точки зрения. В частности, А.А. Зданович считает, что, во-первых, в период ожесточенной Гражданской войны в подпольной работе белых на советской территории важнейшее место занимали нелегальные военные структуры, а не политические организации. Во-вторых, деятельность «Национального центра» нужна была штабным органам войск Колчака, Деникина и других генералов, поскольку она могла хоть как-то способствовать разведывательно-подрывному обеспечению военных операций[955].
Разница в оценках сил, средств и деятельности контрреволюционного подполья советскими и современными историками, на наш взгляд, зависит не только от методологических подходов и идеологических установок, но и от источниковой базы. Ранее авторы публикаций по данной проблематике в основном обращались к «Красной книге ВЧК», являвшейся многие десятилетия единственным общедоступным источником со всеми ее достоинствами и недостатками. Сегодня, благодаря рассекреченным документам в отечественных архивах и возможности российских ученых работать за рубежом можно более полно реконструировать события, относящиеся к московскому антибольшевистскому подполью.
После завершения основных сражений Гражданской войны в Европейской России международное положение Советского государства несколько стабилизировалось, а вот внутриполитическая обстановка оставалась довольно напряженной.
Тревожные сигналы поступали с Балтийского флота. Заведующий следственным отделом особого отдела ВЧК В. Фельдман в декабре 1920 г. по итогам проверки отметил серьезные изменения в социальном и партийном составе экипажей кораблей и воинских частей. За годы войны из числа судовых команд неоднократно формировались воинские части для ведения боевых действий на сухопутных фронтах. Резко увеличилась прослойка крестьян, призванных по мобилизации и недовольных политикой продразверстки. На боевых кораблях оказалось значительное число выходцев с территорий, ставших самостоятельными государствами (в частности, из Латвии и Эстонии), однако руководство Балтийского флота не демобилизовало этих матросов, поскольку латыши и эстонцы занимали должности, требующие высокой квалификации.
Кроме этого констатировался массовый выход рядовых матросов из большевистской партии, число которых доходило до 40 % состава парторганизации. Мотивировалось это недовольством задержкой демобилизации, резким снижением качества питания, тяжелыми работами по заготовке дров для отопления кораблей[956].
По мнению В.П. Наумова и А.А. Косаковского, основное влияние на настроения моряков, солдат и рабочих Кронштадта оказали проходившие в начале 1921 г. волнения рабочих в Петрограде и других городах, а также крестьянские выступления в ряде регионов страны. Моряки Кронштадта, являвшиеся главной опорой большевиков в октябрьские дни 1917 г., одними из первых поняли, что советская власть оказалась, по существу, подменена властью партийной, а идеалы, за которые они боролись, оказались преданными[957].
Вспыхнувшее в марте 1921 г. Кронштадтское восстание представляло серьезную опасность для власти большевиков, так как в руках восставших оказалась главная база Балтийского флота – ключ к Петрограду. В выступлении участвовало около 27 тыс. матросов и солдат. В их распоряжении было 2 линкора и другие боевые корабли, до 140 орудий береговой обороны, свыше 100 пулеметов[958].
3 марта Петроград и Петроградская губерния были объявлены на осадном положении. 4 марта СТО утвердил текст правительственного сообщения. Движение в Кронштадте объявлялось «мятежом», организованным французской контрразведкой и бывшим царским генералом Козловским, а резолюция, принятая кронштадтцами, – «черносотенно-эсеровской»[959].
Для подавления Кронштадского восстания были привлечены, как считалось, наиболее преданные советской власти воинские части. Однако ОО ВЧК сообщал, что части 27-й стрелковой дивизии, являвшиеся наиболее боеспособными и направленные для подавления восстания, в действительности были солидарны с восставшими. Минский и Невельский полки выступили против собственного командования и готовы были присоединиться к восставшим. Было арестовано более ста зачинщиков, 75 из которых решением чрезвычайной революционной «тройки» ообого отдела были расстреляны[960].
Когда началось Кронштадтское восстание, эсеры, оказавшиеся в те дни в Ревеле, приступили к формированию эсеровских дружин и отрядов из числа бывших участников Белого движения на Северо-Западе России для оказания содействия кронштадтцам. Кроме этого, ревельская эсеровская группа делала все возможное для осведомления общественности о событиях этого выступления. Активную роль в деятельности группы играл изменивший советской власти в июле 1918 г. бывший начальник Уфимского полевого штаба и командующий 2-й армией Ф.Е. Махин. Он также вел шифрованную переписку с единомышленниками в Советской России[961].
Кронштадское восстание было жестоко подавлено. Жертвами его стали несколько тысяч солдат, матросов и рабочих Кронштадта. В Финляндию успели перейти около 8 тыс. человек, в том числе почти все руководители восстания