Новые слезы текут по щекам Люси, когда она со стоном падает на свое место. Она шмыгает носом, как это непроизвольно делают люди, когда их переполняют эмоции. Или это то, что Нейт сказал мне однажды, когда мы смотрели скучный фильм с отличной актерской игрой.
Прескотт вскакивает и встает рядом с ней, затем кладет руку ей на плечо. Румянец покрывает его щеки, когда он пристально смотрит на меня.
— Какого хрена ты вымещаешь на ней свой гнев? Это не вина Люси, что ты принял пари, и Наоми, наконец, узнала о твоих намерениях по отношению к ней.
— Мои намерения по отношению к ней? — повторяю я с притворным смехом. — Ты не смог бы разгадать мои намерения по отношению к ней, даже если бы ты и весь кампус провели бессонные ночи, пытаясь это сделать.
— Что за черт? — Брианна хмурит брови. — Это было просто пари, и все кончено. Эта сучка наконец-то узнала свое место.
Мой взгляд падает на нее, и она напрягается. Я даже не смотрю на неё. Люди тратят энергию на то, чтобы выразить свой гнев, потому что это чуждо их природе.
Не я.
Все, что мне нужно сделать, это сбросить маску и позволить своему истинному "я" просвечивать насквозь. Я смотрю и позволяю ярости, которую я сдерживал с тех пор, как мне было шесть лет, выплеснуться наружу в мрачных дозах. Даже в моем голосе есть убийственная, спокойная нотка, которую я часто меняю, чтобы не казаться психом.
— Назови ее так еще раз, и я позабочусь, чтобы ты узнала свое гребаное место, Брианна.
— Но она права. Это было просто пари. — Джош приходит ей на помощь, как маленькая сучка, которой он и является.
— Будь то пари или игра, это не ваше или чье-либо еще дело. Если я поймаю кого-нибудь, и я имею в виду кого угодно, избивающего ее или издевающегося над ней, я буду трахать их до тех пор, пока они не пожелают смерти. И я не имею в виду физически. Я найду ошибку в их существовании и испорчу им жизнь, чтобы они никогда больше не смогли быть функционирующими кусками дерьма.
Все перешептывания, смех и тычки прекращаются, и на то есть веская причина.
Я не из тех, кто бросается пустыми угрозами.
Или вообще никаких угроз, на самом деле.
То, что я вырос в самом сердце власти, не научило меня злоупотреблять ею или использовать ее всякий раз, когда это необходимо.
Напротив, это заставило меня лучше осознать свои ресурсы. Наличие такого влияния на кончиках моих пальцев — это гарантия, но не при плохом использовании. Я угрожаю только в случае крайней необходимости. Чтобы защитить себя, например.
И ее.
Потому что в какой-то момент Наоми стала неотъемлемой частью моего существа, и я бы использовал всю свою силу, чтобы убедиться, что она останется в безопасности.
И счастливой.
И, блядь, моей.
— Расслабься, чувак. — Оуэн смеется, пытаясь разрядить обстановку. — Никто не будет запугивать ее.
— Или снова заключать какие-либо пари на ее счет. — Я встречаюсь с голубым взглядом Рейны.
Она перестала рисовать круги на виске и наблюдает за мной с легкой улыбкой. Это выглядит почти… победоносно.
Какого хрена она празднует, когда Наоми уже вне досягаемости?
— Я серьезно, Рейна, — говорю я. — Трахнись со мной, и я трахнусь с тобой.
— Ты не можешь шутить со мной, Бастиан. Ашер возвращается домой в эти выходные, так что я очень даже могу. Ты прекрасно знаешь, как он любит превращать твою жизнь в ад, так что не создавай мне гребаного настроения провоцировать это. -
Ее улыбка исчезает, и она втягивает воздух.
Это не так заметно, как пыхтение Бри, шмыганье носом Люси или тихие успокаивающие слова Прескотта, но оно есть.
Обнаженный для моего глаза.
У нашей собственной пчелиной матки есть слабость, и я воспользуюсь ею, чтобы убедиться, что она оставит Наоми в покое.
Потому что это могло начаться со пари, но это никогда не было началом для нас.
И это, черт возьми, точно не будет концом.
Теперь у нас есть связь. Священная связь, на поиски которой люди тратят всю свою жизнь.
Мы нашли это вместе.
Я нашел ее.
Кто-то, кто принимает меня таким, какой я есть, не пытаясь исправить меня или что-то в этом роде.
На самом деле, она получает удовольствие от моей настоящей натуры так же сильно, как я получаю удовольствие от ее.
И, черт возьми, я ни за что не позволю ей ускользнуть у меня из рук теперь, когда она наконец-то близко. Если мне придется преследовать ее, так тому и быть.
Я буду бегать за ней, пока она не поймет, что с самого начала от меня никуда не деться. Потому что есть одна вещь, которую моя игрушка еще не понимает. Или, может быть, это спрятано слишком глубоко, чтобы она могла его распознать.
Она моя.
Телом и гребаной душой.
И все это началось в тот день, когда она получила удовольствие от того, что я преследовал ее в лесу.
Или, может быть, это началось, когда я впервые увидел ее три года назад, когда она улыбнулась, когда плакала.
ГЛАВА 31
Наоми
Я по глупости во что-то поверила.
Тот факт, что я сильная.
Это далеко от истины. Иначе я бы не плакала несколько часов после того, как узнала самую большую ложь в своей жизни. Это боль, которую я никогда раньше не испытывала, даже во время красной ночи. Это как свободное падение к солнцу и сгорание перед тем, как упасть на дно. Это все равно что умирать, не имея возможности выразить свою боль.
Когда я сижу в своей неподвижной машине, вцепившись в руль, я оплакиваю ту часть себя, которая видела свет лишь некоторое время, прежде чем он погас. Часть, которая даже не должна была увидеть свет. Себастьян вырвал его только для того, чтобы сжечь ему крылья и оставить падать навстречу смерти.
Но больше всего я скорблю о своей наивности. С тех пор, как я была ребенком, я поставила перед собой задачу построить стену между мной и миром. И все же я так легко позволила ему проникнуть внутрь.
Я недостаточно боролась с ним.
Но это не потому, что я этого не хотела. Это было больше потому, что я не могла. В конце концов, у нас запутанные отношения, и даже в самых смелых мечтах я никогда не думала, что такая связь может быть фальшивой.
По-видимому, это возможно.
И я дура, что верю в обратное.
К тому времени, как наступает полдень, я заканчиваю устраивать вечеринку жалости на одной из уединенных лесных дорог.
Мне придется как-то пережить это.
Мне необходимо. В противном случае это сломит меня за чертой невозврата.
Протерев лицо салфетками, я жму на газ и направляюсь домой.
Каждый раз, когда я думаю о сцене в кафетерии, на меня накатывает новая волна слез, и мне приходится глубоко дышать, чтобы остановить их.
Может быть, мне суждено было быть только одной, и я просто веду проигранную битву. Когда я выезжаю на дорогу к своему дому, я замечаю позади себя черный фургон. Мое сердце колотится, когда я прищуриваюсь, но я все равно не могу разглядеть ни одного лица через их тонированное стекло.
Воспоминания о двух мужчинах из сегодняшнего утра нахлынули на меня снова. Жаль, что я не запомнила их номера, чтобы знать, были ли это те же самые люди.
Я сильнее жму на газ и обгоняю несколько других машин. Но я их не теряю. На самом деле, они становятся все более настойчивыми в том, чтобы оставаться на той же полосе, что и я, прямо за мной.
О, Боже.
Они охотятся за мной.
Мое горло сжимается, а сердце бьется быстрее, пока все, что я слышу, — это низкое жужжание. Мои пальцы дрожат на руле, и я продолжаю пытаться вырваться из них. Я подумываю о том, чтобы позвонить в 911, когда приближаюсь к выходу, ведущему к моему дому, но они проносятся мимо меня.
Я испускаю долгий, мучительный вздох, даже когда всю дорогу домой смотрю в зеркало заднего вида. Я останавливаюсь на нашей подъездной дорожке и достаю свой телефон. Несмотря на все, что произошло, осколки моего разбитого сердца сотрясаются, когда я обнаруживаю несколько пропущенных звонков от Себастьяна за последние пару часов.
Бесполезно думать о себе выше этого, если мое сердце жаждет услышать от него хоть слово.
Что-нибудь.
Но я не такой идиотка. Я никогда ей не буду.
Игнорируя его звонки, а также несколько звонков от Люси, я решаю выключить свой телефон. Как раз в тот момент, когда я собираюсь это сделать, на моем экране загорается еще один.
Кай.
После того, что он сказал мне о возможности смерти моего отца, мы почти не разговаривали. Я предположила, что он не хотел сообщать мне больше плохих новостей. В свою очередь, я не настаивала, поэтому больше никаких новостей не получала.
Прочищая горло, я отвечаю:
— Привет.
— Привет, Наоми. — Его голос звучит легко, не так серьезно, как в прошлый раз.
— Все в порядке?
— Да. Вообще-то, у меня, возможно, есть для тебя хорошие новости.
Я выпрямляюсь на своем месте, в горле пересыхает от ощутимого привкуса возбуждения.
— Что?
— У меня была встреча с несколькими другими людьми, которые присутствовали в ту ночь, когда была сделана эта фотография. Очевидно, твоя мать покинула клуб с другим мужчиной, а не с тем, которому принадлежала машина, которую мы опознали ранее.
— И… ты знаешь, кто он такой?
— Я ещё разбираюсь. Дай мне немного времени, и я смогу найти его.
В моей груди становится легче, даже если все это может быть дымом и зеркалами. В конце концов, Кай мог бы найти этого человека и узнать, что он тоже мертв. Или, может быть, мой отец на самом деле тот человек, который уже умер, и я просто гоняюсь за иллюзией.
Но мне все равно.
Пока есть надежда воссоединиться с папой, я буду держаться за нее обеими руками.
— Спасибо, — бормочу я.
— Не благодари меня, пока я не приведу его к тебе. Или, может быть, я отведу тебя к нему, если обстоятельства позволят.
— Это было бы здорово. — Я сглатываю, глядя в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что там никого нет. — Кай…
— Да?