– Я ничего не понимаю в фотографии, но, по-моему, она и без фотошопа хороша, – возразила Эйлин.
– Я, знаете ли, работаю в газете. Так что мои основные фотографии – это места всяких происшествий. Искореженные автомобили, пепелища пожаров – далеко не приятные кадры. Поэтому, когда мне заказывают нечто веселое и радостное, я стараюсь вовсю.
– Вижу. Успехов вам. Вон все уже идут, рассаживаются для церемонии. Не пропустите. У матери жениха очень необычная, красивая шляпка. Уверена – фото будет лучше оригинала.
Эйлин встала со скамейки и направилась к остальным гостям праздника.
Церемонию обмена кольцами и клятвами любви в горе и радости, в болезни и в здравии, в верности, пока смерть не разлучит, Эйлин толком не слышала, догадывалась по смыслу. Во-первых, ей досталось место сбоку, а во-вторых, Чипс, которого во избежание собачьего стресса и ради покоя гостей после утренней прогулки оставили у соседки, все-таки сделал подкоп под единственным забором, отделяющим участки друг от друга. Пес, почуяв родную землю, с восторгом ринулся к алтарю, и Эйлин, никогда не игравшая в регби, сделала классический бросок наперевес летящему псу, схватила его в охапку, и они единым клубком радостно покатились по траве.
Платье было испорчено раз и навсегда. Чипс был отправлен в ванную, где покорно принял процедуру мытья лап и бороды, после чего был высушен феном и приодет в ошейник в виде галстука-бабочки. Эйлин же только порадовалась необходимости переодеться. Она натянула на себя джинсы, легко выбрала из трех блузок самую нарядную (по ее понятиям) и, взяв пса на поводок, вернулась в сад.
Процедура венчания благополучно завершилась.
Официанты переносили освободившиеся стулья под шатер, расставляли их вокруг красиво задрапированных столов. Посередине каждого красовались цветочные композиции из опять же жасмина и жимолости, сиял белоснежный фарфор тарелок, и искрилось серебро ножей и вилок.
В ожидании банкета мужская часть гостей собралась вокруг жениха, а девушки во главе с невестой устроились в тени крытой веранды.
– Ах ты, маленький бандит! – набросилась на собаку Нэнси. – Хотел испортить мою свадьбу. Ну, погоди! Будет тебе наказание. Три дня без сахарных косточек!
– Напугала ежа, – ухмыльнулась Лора. – Он у вас и так закормлен – дальше некуда. И как только под забором пролез.
– Траншею поглубже прорыл, – отозвалась Эйлин.
Нэнси посмотрела на новую родственницу с сожалением:
– Жалко. Такое платье испортил…
– Лучше испорченное платье, чем преподобный викарий Патрик со сломанной рукой или разбитой головой. Я видела, как Чипс несся прямо на него. Молодец, Эйли: – Лора протянула ей бокал с шампанским. – За твой героический рывок. Реакция у тебя, прямо скажем, классная! Я бы так не смогла. Кто бы мог подумать – на вид ты такая замороженная.
– Ну, спасибо за комплимент. – Эйлин и все остальные рассмеялись. – За невесту! – Она приподняла свой бокал.
– За невесту!
Все потянулись бокалами к Нэнси.
– Все-таки жизнь преподносит такие крутые повороты, – продолжала Лора, задумчиво глядя, как Хлои, единственная девушка в компании парней, стояла, плотно прижавшись к локтю Джима Хикманна. – Я до сих пор помню ужас того дня, когда он, – она кивнула в сторону пары, – пришел к нам в дом с допросом и обыском по поводу пропажи Лиз.
– Так… приехали. – Нэнси наклонилась к уху Эйлин. – Лоре больше не наливать. Она как выпьет, так ее сразу на воспоминания о сестре тянет. – И громко, для всех: – Извините, девочки, надо носик попудрить – это раз, и проверить, как там на кухне обстоят дела, – это два.
Она встала с плетеного диванчика и заспешила в глубь дома.
– О! Еще и свадебного платья не сняла, а уже кухню в твоем, между прочим, доме проверяет, – почти злобно заметила Лора, обращаясь к Эйлин.
Та пропустила колкость мимо ушей, но рада была остаться с Лорой наедине.
– Этот дом и моего брата тоже. Хотя мы с ним никогда особенно близки не были. У нас же разница шесть лет. В детстве это много.
– Подумаешь, у нас с Лиз был всего год с небольшим, а далеки мы были друг от друга, как Земля с Луной.
– Почему?
– Откуда я знаю почему. Я не психолог. Знаю только одно. Наверное, это звучит кощунственно, но моя жизнь без нее сильно полегчала. – Эйлин с удивлением подняла бровь, но ничего не сказала. Затянувшаяся пауза заставила Лору продолжить свой монолог. – Я ей не доверяла. У нее на все была двойная бухгалтерия. Она всех вокруг использовала только в своих интересах. И отца, и мать, и…
– Тома? – полуспросила-полуподсказала Эйлин.
– Ой, этого-то в первую очередь. Она его не любила ни минуты. Он ей был как ширма. А дурачок и рад стараться. То смену за нее работает, то с какими-то ее поручениями бегает. Хуже собачки. На все готов был, лишь бы она его при себе держала. – Она задумчиво наблюдала за тем, что происходило около банкетного шатра. – И этот тоже, – Лора бокалом качнула в сторону фотографа, – в ухажеры целился. Считай, каждый день ее около школы поджидал.
– А ты? А тебя кто-нибудь поджидал?
– Как же! Я у нее и у отца зеленой считалась. Мне еще по возрасту не полагалось бойфренда иметь. Зато теперь нас никто не сравнивает и старшую сестру мне в пример не приводит.
И в этот момент кто-то ударил в гонг. Чипс от неожиданности рванул в сторону. Эйлин едва удержала поводок, но расплескала шампанское.
Лора поставила пустой бокал на стеклянный столик и присоединилась к остальным гостям, потянувшимся в сторону шатра.
– Прибереги мне место рядом с собой! – крикнула Эйлин вслед Лоре. – Еще поговорим.
Та неопределенно кивнула типа «давай» или «а пошла ты».
Когда, вымыв руки и заперев Чипса в своей комнате, Эйлин снова присоединилась к празднику, мест за столом, где сидела Лора, уже не было.
18
Две скрипки, виолончель и альт, создававшие музыкальный фон застолью, еще исполняли последние аккорды струнного квартета до-мажор № 19 великого Вольфганга Амадея Моцарта, когда на середину шатра выкатили тележку со свадебным тортом. Эйлин с особым энтузиазмом подхватила общие аплодисменты. Не потому, что была сладкоежкой, а потому, что его появление означало окончание официальной части свадьбы. Сейчас придет диджей и наконец-то начнется веселье. Эйлин постаралась как можно незаметнее подобраться к Дороти, и в момент, когда все отвлеклись на очередной призыв ведущего, попросила у мачехи разрешения взять ключи от ее машины. Дороти, толком не расслышав просьбу, согласно кивнула.
В холле Эйлин столкнулась с отцом. Он выходил из гостевой уборной, вытирая руки.
– Эйли, все хотел тебя спросить. – Он взял дочь под локоть. Холодная влажная рука держала крепко и слегка подтолкнула, изменяя траекторию движения девушки от входной двери к двери в кухню. – Можно тебя ни минутку? Ты ведь не спешишь?
Она не ответила, покорно пошла с ним рядом.
– Хотел тебя спросить. Ты с Дэнни рассталась?
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Почему тогда он не приехал? Ведь его тоже приглашали.
– У него, как и у меня, много работы над дипломом – это во-первых, а во-вторых, я просила его не приезжать.
– Почему?
– Не знаю. Наверное, если бы он приехал, мне пришлось все время быть с ним. На людях. Танцевать и веселиться, а мне…
– …тебе не весело, – закончил за нее Генри. – Мне очень жаль, что ты так и не научилась веселиться.
– Что теперь об этом говорить, – тихо откликнулась Эйлин.
– Иногда, когда думаю о тебе, мне кажется, что мы все: я имею в виду Дороти, Мартина и себя, – мы все делали и делаем все что возможно, чтобы скрасить то, чему ты оказалась свидетельницей. Но порой мне кажется, что это напрасно. Твое всегда сумрачное состояние – это не результат трагедии, а, как и у твоей матери, – причина. Твоя мать была такая же. Редко смеялась. Всегда и во всем видела двойной смысл, второе дно. С ней было очень трудно… В первую очередь ей было трудно самой с собой.
– Пап, не надо. Мне еще тогда психолог объяснил, что у мамы было тяжелое душевное расстройство. Природой его не были ни внешние обстоятельства, ни ты или я, но что-то сидело внутри нее. Ты боишься, что ген проснется и во мне?
– И да, и нет. У нее была «больная совесть». Ей было стыдно за всех. За то, что она живет в достатке, за красивые платья, которые я ей покупал. Она раздавала деньги попрошайкам, не глядя на достоинство купюр. Люди смеялись над ней и пользовались ее щедростью. В тебе этого нет… – Он не успел договорить.
Она закончила за него:
– Во мне, слава богу, этого нет. Я примитивная интровертка, только и всего. Мне интересно копаться не только в себе, но и в других людях. Поэтому я и выбрала профессию адвоката. Мне очень, просто очень интересно знать, что движет людьми до такого уровня, что они готовы совершать преступления. И даже совершают их… иногда.
Она решила, что разговор закончен, и приготовилась встать из-за стола, но отец снова положил свою большую, гладкую, с длинными пальцами и ухоженными ногтями ладонь поверх ее руки.
– Эйлин, ты знаешь, я – деловой человек. Безотносительных вопросов не задаю. Дело в том, что теперь, когда ты уже почти – я подчеркиваю – почти на пороге самостоятельной карьеры, и Мартин тоже больше не нуждается в нас – у него теперь своя семья, я хотел бы уйти на покой.
– Пап! – воскликнула Эйлин. – Ты и покой – вещи несовместимые.
– Я не имею в виду неподвижное сидение в кресле и смотрение телевизора, но есть вещи, которые я никогда в жизни не делал и очень хочу.
– Например?
– Дайвинг… или гольф… уроки музыки. – Он посмотрел на свою руку, которая все еще лежала поверх руки Эйлин. – Твоя бабушка говорила, что у меня музыкальные пальцы. Но как ты понимаешь, хобби – дело вторичное. Главная причина – это то, что у меня обнаружился диабет.
– Как? Когда? Почему ты мне ничего не говорил?
– Ну, как-то к слову не пришлось. Не люблю говорить о здоровье – эти разговоры пахнут старостью. И потом, диабет в наше время не приговор. С ним живут миллионы людей. Просто надо сбалансировать внешний мир с внутренним.