– Нет. Вот этого мы как раз не знаем, – в задумчивости протянула Эйлин.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что он мог уехать с Лиз. Потом вернуться и снимать окончание вечера. Дура я! Какая же я дура! Надо было мне еще его ранние фотографии того вечера посмотреть! Ненавижу себя!
– Старуха, кончай истерить! – Оливия аж кулачком по полу стукнула. – Мы же с тобой проверяли. Кто бы ни был: Томас, Джон или еще кто-то – никто не мог убить, избавиться от тела и вернуться в паб за один час и тринадцать минут. Все. Точка.
– Да. Ты права. Извини. А еще мы знаем, что он тогда сотрудничал с «Торки-экспресс» как фотожурналист. Ведь он мне показывал свой комп и сказал, что в нем весь его архив. Почему я не попросила его показать мне фотографии расследования дела Лиз? У него наверняка есть фото и машины Лиз, и того места, где нашли вещи Тома.
– И что это изменило бы?
– Как что? На таких фото часто оказываются как бы посторонние люди, но потом оказывается, что убийца…
– …«случайно», – Оливия вскинула вверх руки и весело рассмеялась, изображая кавычки, – вернулся на место преступления в надежде найти свой оброненный окровавленный платок. Эйли, с каких это пор ты стала любительницей американского кино? Ладно. Если тебе нужны фотографии, то они есть и в архиве редакции газеты.
– О! – Эйлин аж подпрыгнула. Встала и обняла подругу. – Давно я собиралась поговорить с Айваном. Никак не пойму, что он за птица. Ты подала мне прекрасную идею. Я все думала, как к нему подобраться, а теперь есть повод. – Оливия с удивлением посмотрела на нее. Перехватив этот взгляд, Эйлин добавила: – Завтра же пойду в редакцию и закажу ему статью о преступлениях догхантеров.
– А что? Хороший ход. Кстати, неплохой месседж убийце Чипса. Мол, я тебя не боюсь, господин отравитель собак! Выловим всех и тебя тоже. Молодец, Эйли! Горжусь! А, кстати, ты что, и Айвана подозреваешь?
Оливия крутила в руках карточку с его именем.
– Подозреваю всех, кто проходит рядом с Лиз по двум направлениям: «наркота» или «взрослый мужик».
– А главред нашей зачуханной газетенки по какой тропинке идет?
– По обеим.
– Что?
– Что слышала. Черт. Проболталась. Слушай, Оливия, если ты, как сорока на хвосте, понесешь это дальше, то имей в ввиду – все! Конец нашим и дружбе, и сотрудничеству. Comprends?
– Чего уж тут непонятного.
– Я собственными глазами видела, как он покупал у Харви вместо бургеров белые пакетики!
– Да ну?! – Глаза Оливии округлились. – А по нему не скажешь. Всегда такой адекватный. Я бы даже сказала – злой.
– Может, он не для себя берет…
– А для кого?
– Оливия, я что тебе, Гугл? Что ты все вопросы задаешь! Я диплом, между прочим, пишу, а не решаю дела полиции в этом городе. Хотя не мешало бы их привести в порядок. – Она еще раз окинула взглядом те карточки, которые остались на доске ближе к середине, к фотографии Лиз. – Кстати, я знаю, где была сфотографирована топлес Лиз.
– Где?
– О, это отдельная история. Я тебе потом расскажу.
«Другой вопрос: как она попала в телефоны Джонатана и Тома? – Эйлин уже почти открыла рот произнести эту фразу вслух, но спохватилась. – Не все сразу». Вместо этого равнодушным голосом спросила:
– Чаю хочешь?
– С удовольствием, – кивнула Оливия.
Пока закипал чайник, Эйлин оглядывала кухню. Как же пусто стало без Чипса. Как тихо! Он хоть и маленький был, но создавал вокруг себя непрерывное движение чего-то теплого и веселого. От его присутствия пространство наполнялось энергией. А теперь… Туман слез опять застелил ей глаза. Она расплескала кипяток, когда наливала воду в кружку.
«Ах, как все ужасно! Именно сейчас, когда надо полностью собраться и мобилизоваться, я даже чай не могу толком заварить!»
Она отерла слезы и громко высморкалась. Поставила на поднос кружки, вазочку с печеньем и, проходя за спинкой дивана, где сидели отец и Дороти, обернулась на телевизор. В нем шел старый американский черно-белый фильм «Дневник Анны Франк».
Эйлин поставила поднос на край письменного стола, взяла карточку с именем «Аманда» и приписала внизу: «Узнать: вела ли дневник после смерти матери?»
– А это еще зачем? – удивилась неугомонная Оливия.
– Когда мама умерла, психолог, которая мной занималась, велела все, что случилось за день, записывать в дневник. Это один из приемов психотерапии. Он позволяет выговориться и таким образом выпустить из себя страхи и негатив.
37
Эйлин проснулась и, пожалуй, первый раз с тех пор, как приехала домой, позволила себе поваляться в постели. Правда, воспоминание о том, почему не надо спешить и почему никто в нетерпении не топочет рядом и не пытается лизнуть тебе нос, опять кольнуло в груди горькой иглой утраты, но Эйлин заметила, что эта боль уже не вызывает слезы. Уже хорошо.
Стараясь не смотреть вниз и не искать глазами то, что привычно десять лет подряд крутилось, вертелось, веселилось и демонстрировало свою бесконечно беспредельную любовь, она окинула комнату взглядом. Хорошая комната. Просторная, светлая. Любимый, еще бабушкин, секретер. Эйлин приспособила его под туалетный столик. В нем была масса ящичков и отделений для письменных нужд позапрошлого века. Семейная реликвия. В нынешнем же, даже лэптоп в секретер не помещался, но зато мелочи девичей жизни: тюбики с помадами, тушь, кисточки и флаконы – находили каждый свое место, как когда-то конверты, бумага и перья. Правда, косметикой Эйлин пользовалась нечасто, и потому секретер в основном стоял закрытым, демонстрируя миру красоту деревянной резьбы на его крышке.
«Надо бы перевесить эту гребаную доску так, чтобы с кровати ее не было видно, – подумала девушка. – Неправильно просыпаться на работе. Господи! Работы еще – начать и кончить, а расследование не сдвигается ни на йоту. Ну и черт с ним».
Ей вдруг стало весело. Она увидела лицо профессора Адамса, когда она говорит ему, что не написала дипломную работу.
– Интересно, а такое вообще в истории Оксфорда когда-нибудь случалось? Трудно представить, – сказала она уже вслух и отбросила в сторону одеяло.
Дороти сидела за большим столом, занимающим всю середину кухни. Перед ней стояла кружка остывшего чая, а по обе стороны от кружки лежали поваренные книги.
– Хорошо спалось? – спросила она падчерицу, поднимая очки на лоб и слегка прищуриваясь, меняя фокус взгляда.
– Нормально. У нас опять званый ужин? – Эйлин кивнула в сторону книг.
– Не совсем. В субботу возвращаются Мартин с Нэнси. Она так много и подробно описывала чудеса кулинарного искусства круизных поваров, что мне тоже захотелось приготовить что-нибудь эдакое.
– Как в субботу? Уже две недели прошло? Я и не заметила.
Дороти улыбнулась:
– Думаю, они тоже. Сделать тебе кофе?
– Я сама.
Дороти вернула очки на переносицу и взялась за карандаш. Составление списка продуктов – дело серьезное.
– Можно, я с тобой поеду отовариваться? – Эйлин села к столу.
– Конечно, только рада буду. Вдвоем веселей.
И Дороти с энтузиазмом взялась объяснять, что будет на закуску, что – на горячее.
В супермаркете Эйлин пристроилась позади мачехи и лениво толкала перед собой тележку. Дороти сосредоточенно осматривала каждый фрукт – не помят ли. Проверяла даты срока годности на каждой упаковке, на каждой коробочке йогурта и, не оборачиваясь, передавала все выбранное Эйлин. Та аккуратно складывала покупки в разные углы тележки. Дороти задержалась в рыбном отделе, а Эйлин в задумчивости продолжила свое движение и как-то незаметно для себя свернула в отдел «все для домашних питомцев». Слезы снова застилали глаза, и она почти вслепую заспешила выйти из прохода между двух рядов полок, уставленных заботой о братьях наших меньших.
Эйлин дошла до конца стеллажа с баночками кошачьей еды, свернула и врезалась своей тележкой в чью-то другую. Бросилась извиняться, но знакомый голос ее успокоил:
– Да не суетись ты так. Все в порядке.
Эйлин подняла глаза и увидела Аманду. Боже! Какое преображение! Куда пропала пьяненькая растрепа. Вместо пижамы – джинсовая юбка и скромная, но из дорогого льна блузка. Ремешки сандалий обрамляли пальцы ног, украшенных хорошим педикюром. Легкий макияж. Сияющие волосы.
Перед Амандой стояла почти доверху нагруженная тележка. Овощи, фрукты. Сверху лежали курица, лоток со стейками и вакуумная упаковка малосольной форели. Банки с соусами, коробки с соками и бутылки с минеральной водой.
– Вау! У тебя тоже званый обед? – удивилась Эйлин. – Выглядишь классно.
– Спасибо за комплимент и… – Аманда слегка замялась, но добавила, – …и за то, что разговорила меня. Освободила от того гнета.
– Я рада. – Эйлин снова заглянула в тележку бывшей одноклассницы.
– Так что, пир по случаю выхода на свободу? Гостей зовешь? Я пришла бы.
– Да нет. Просто терпеть не могу готовую еду. Я же, когда смену у отца работаю, ем в пабе. Надоедает одно и то же. Да и повара у него так себе. Я сама готовлю лучше.
– А кому же тогда… – Эйлин почти задала естественный вопрос, но быстро осеклась и заспешила распрощаться.
Бедная Дороти еще не купила и половины продуктов из ее списка, а Эйлин, рассыпаясь в извинениях, поволокла растерянную женщину к выходу.
– Дороти, обещаю, я все докуплю, просто мне срочно надо в одно место. Можно я тебя отвезу и возьму машину?
– Если такая спешка, то – да, бери.
Свалив пакеты прямо на пол холла у входной двери и буквально выхватив из рук мачехи ключи от машины, Эйлин выбежала из дома.
38
Эйлин еле дождалась, когда рассосется пробка на выезде из города, и свернула на уже почти знакомую дорогу В3199.
«Только не гони, только не гони. До Мейденкомб хороших двадцать минут езды. Сосредоточься. Сосредоточься!»
И как будто в подтверждение ее слов откуда-то из-под рулевой колонки не спеша выбрался желто-голубой мотылек. Он плавно открыл-закрыл лепестки своих крылышек, передними лапками обнял крошечную бусинку-головку и, как человек, просыпаясь, проводит руками по лицу вверх-вниз, сделал такое же движение, словно умылся. Так же не спеша, мотылек вспорхнул и сел на лобовое стекло прямо напротив Эйлин. «Как же ты сюда забрался, дружочек? – удивилась она. – Тебе, наверное, на волю хочется?»