– Ну что, господа хакеры, кофе повторим? – заразившись их настроением, спросила Мария.
– Пожалуй, можно и чего-нибудь на перекус.
– Ой, – спохватилась девушка, – у меня же круассан есть, правда, только один. У вас случайно ножа не будет? – обратилась она к Марии.
– Чего нет – того нет, – ответила Мария, а про себя подумала: «Вот оно, дежавю. Ведь не зря сегодня про нож вспоминала».
– У меня есть! – воскликнул парень и полез в карман.
Мария в ужасе отшатнулась: «Только этого мне не хватало – Бонни и Клайд гребаные…» Ее рука тоже потянулась к карману в поисках брелка-кнопки «экстренный звонок», но он не понадобился. Парень вытащил карманный складной ножечек с лезвием длиной в дюйм, раскрыл его и, держа за самый кончик, протянул попутчице. Она положила на столик большой почтовый конверт и попыталась на нем, как на хлебной доске, разрезать булочку пополам.
– Да не мучайтесь вы так, купите второй, – посоветовала Мария.
Она уже протягивала парню шуршащую целлофаном упаковку, когда он вдруг хитро подмигнул ей и спросил:
– Мамуль, а чего-нибудь кроме кофе, ну, сами понимаете, более подходящего для знакомства напитка, у вас не найдется?
– Есть порционные бутылочки просекко. Вам подойдет?
– Ну, на безрыбье и шипучка – шампанское.
Поезд остановился в Оксфорде. Мария в служебном закутке пополняла содержимое своей тележки, готовилась к последнему перегону до Лондона. Она выглянула в окно: много ли новых пассажиров – и увидела ту самую пару «офисных крыс». Было интересно наблюдать за ними.
Они шли рядом. Он чуть-чуть впереди, внимательно заглядывая ей в лицо, явно увлеченный ее рассказом. Проходя мимо цветочного киоска, он на минуту отвлекся, положил руку ей на локоть, как бы прося подождать, метнулся к киоску и вернулся, протягивая ей букет. Она в растерянности перекладывала ручку чемодана из одной руки в другую, не зная, какую освободить для того, чтобы взять цветы. Решение оказалось простым – он забрал у нее чемодан и вложил букет в освободившуюся руку.
Мария даже слегка позавидовала. Давно ей никто цветов не дарил. В этот момент она ощутила легкое похлопывание по плечу. Дежурный контролер спешил навстречу новым пассажирам. Она не обернулась, все так же любуясь красивой сценой, как из немого кино. Контролер проследил ее затуманенный не то слезой, не то мечтой взгляд и тоже выглянул в окно.
– А чего это он? У него ж билет до Лондона.
– «Чего это он», – передразнила Мария. – Не видишь, что ли, любовь пришла. Какой уж тут Лондон.
– Что-то ты, Мария, на старости лет сентиментальной стала. Небось опять вчера индийское кино смотрела.
– А хоть бы и индийское. Тебе-то что за дело, – огрызнулась она и выкатила свою тележку из подсобки. – Иди, иди вперед, не загораживай проход.
Эпилог
Профессор Адамс слегка опоздал на церемонию и потому сидел в самом крайнем кресле ряда, отведенного для преподавателей и сотрудников университета. С этого кресла было плохо видно кафедру, на которую по очереди выходили выпускники, но хорошо была видна кулиса, в которой они стояли в ожидании приглашения на сцену.
Он пропустил нескольких из выпускников, но успел к выступлению самой любимой своей ученицы. Эйлин стояла первой в очереди и нервно покусывала край черной картонки, к которой большой канцелярской скрепкой было прикреплено несколько листков. Эйлин выглядела потерянной, испуганной. Глядя на нее, возникало ощущение, что еще минута, и она сбежит и с этой сцены, и с этой церемонии.
В тот самый момент, когда, казалось, она была готова повернуться и уйти, усиленный микрофоном голос декана произнес:
– На сцену приглашается выпускница юридического факультета мисс Эйлин Колд.
И, о чудо! В несколько секунд на глазах старого профессора произошло преображение. Ее плечи распрямились, голова взметнулась так, что пришлось срочно поправлять шапочку-конфедератку. Девушка подняла обе руки, складки мантии расправились, и она стала похожей на птицу, готовую взлететь. Решительным шагом она пересекла сцену и взошла на кафедру.
Эйлин положила перед собой текст выпускной речи, откинула назад кисточку шапочки, вобрала полные легкие воздуха.
Речь ее была ровной, уверенной. Она звучала так, будто Эйлин обращалась не к полному залу выпускников, их родителей, профессоров и администраторов университета, а перед ней была ложа, где сидели всего двенадцать человек. К ним, к двенадцати присяжным заседателям, она обратила свою речь.
– Не буду снова повторять преамбулу, – начала она, – многие из вас знали о пропаже Лиз Барлоу задолго до сегодняшнего дня. Я рада, что моя всего лишь дипломная работа привела к тому, что дело, которое было закрыто пять лет назад, снова легло на столы полицейских инспекторов, и ему был дан ход. В результате то, ради чего многие из присутствующих в этом зале живут и работают, а именно – поиск истины и соблюдение закона – эти две неотъемлемые части нашего существования как общества, были восстановлены.
Она на секунду подняла глаза от бумаг, лежащих перед ней, нашла профессора Адамса и продолжала, словно обращалась только к нему. Он улыбнулся и одобрительно кивнул.
– При том, что в этом деле достаточно лжи, страхов и смертей, мы можем рассматривать всех причастных к нему не только как преступников, но и как жертв.
В зале раздались несколько громких ахов и даже пара свистков удивления. Эйлин снова опустила глаза к своим записям и продолжала:
– Я не хочу умалять тяжести свершенных преступлений, но, заглянув в корень причин, повлекших за собой данный поток смертей и несчастий, нельзя не отметить, что все они стали следствием самых разных, казалось бы, ничего незначащих и порой просто глупых поступков. Томас Смит стал жертвой своей привязанности и доверчивости. Своей первой любви. Лиз стала жертвой жестокости своего отца, который внушал дочерям идеи о том, что силой и эмоциональным шантажом можно многого в этой жизни добиться. Хью Уайтфилд, насильник и извращенец, стал таковым в результате обманчивой иллюзии. Молчание жертвы, одурманенной наркотиком, давало ему чувство безнаказанности. Надеюсь, что в скором времени закон развеет эти его иллюзии. Аманда Рой стала жертвой трусости и шантажа, которые на долгие пять лет сделали ее неврастеничкой и искалечили ей жизнь. Джонатан Рой стал жертвой страха перед тем, что его слабости всплывут на поверхность. Страх сделал его смелым. На убийство тоже, знаете ли, не просто решиться. Лора из ревности и нелюбви к сестре допустила ее смерть; позже из страха быть разоблаченной пошла на шантаж, угрозы и даже попытку убийства. Ее родители, Билл и Вера Барлоу, покрывая одно преступление, совершили другое. Рейчел Смит пять лет жила практически в тюрьме, изолированная от общества и под гнетом публичного шельмования за преступление, которое ее сын не совершал. Список можно продолжать. Но я проделала всю эту работу не для того, чтобы вскрывать язвы нашего общества, а для того, чтобы напомнить всем нам, что в современном обществе не может быть нераскрытых преступлений. Человек, идущий на преступление, должен знать и помнить, что ложь, независимо от срока давности, все равно всплывет на поверхность. Не важны причины этой лжи: страх ли, амбиции или пороки. Все они будут в конце концов раскрыты и наказаны. Спасибо за внимание.
Собирая с кафедры бумаги, она запуталась в прорезях мантии, шапочка-конфедератка снова съехала ей на самую переносицу, и она наконец-то набралась храбрости посмотреть в зал. Зал рукоплескал.
Только один человек стоял, прислонившись к косяку массивной дубовой двери, не аплодируя. Он не мог. Его руки были заняты огромным букетом красных как кровь роз. Звали его Стив Паркер.