авившего его испытать страх за собственную жизнь, он уйдет. Но перед этим даст почувствовать и зарвавшемуся юнцу, и всему этому гнусному, пропитанному холодом и мертвечиной городу, что такое сила настоящего Некроманта.
Он прикрыл глаза, поднял вверх голову, медленно развел руки в стороны, растопыривая узловатые пальцы, и замер на несколько долгих мгновений, словно прислушиваясь. В груди его завибрировал низкий, странный звук, который мгновенно стал сообщаться окружающим предметам, стенам, самому воздуху, заставляя их отзываться на это гудение мелкой дрожью. Звякнули и дрогнули на кухонных полках чашки, карандаши покатились по грязной неровной столешнице, зашуршали ветхие обрывки обоев, беспокойно заметались в подвалах крысы, и тараканы в панике нырнули в темные щели. Низкий звук нарастал, и вот уже задрожали оконные стекла в ветхих рамах, посыпалась пыль со стен и дверных косяков, и распахнулась, хлопая на ветру, неплотно прикрытая форточка. Некромант зашевелил растопыренными пальцами, как будто вбирая в себя всю тьму и страх, все разложение и мерзость, какие только мог взять из окружающего мира, накапливая их в себе, как в гнусной сокровищнице, и сплавляя в кипящую массу мрачным подземным пламенем, что горело в его душе. Он разжал тонкие бескровные губы, и низкое утробное гудение, вырвавшееся из его глотки с каплями ядовитой слюны, стало воем, в котором слышались слова длинного, тягучего заклятия на не известном никому из живущих языке, созданном для выражения самых страшных тайн, чувств и стремлений. Завывание нарастало крещендо, и вот на самой громкой и высокой его ноте Некромант резко свел руки, хлопнув большими ладонями и давая сотворенному заклинанию жизнь.
Мир дрогнул. Незримая черная волна пробежала по городу, расходясь из центра к окраинам, как круги по воде, неся с собой ледяное дыхание смерти. Заметались, не находя себе места, животные; спящие провалились в черные глубины цепенящих кошмаров, а те, кто не спал, в страхе озирались вокруг, почувствовав, как померк электрический свет и замаячили в углах комнат серые тени. Хлопнули незапертые двери, неплотно прикрытые окна зазвенели разбитыми стеклами, открывая путь тьме и холоду в тепло человеческих жилищ, и долгий вой пронесся в темноте над заброшенными погостами окраин.
Откликаясь на слова заклинания, мрак и грязь зашевелились под городом. Гнездящиеся среди ушедших в болотистые недра кирпичных кладок, под земляными полами подвалов и пластами гниющих нечистот, в заплесневелых распухших стенах, в заколоченных наглухо подземельях, проснулись и ожили те, чьи имена были давно позабыты ими самими: ожили и стали выбираться наружу, скрипя рассохшимся деревом старых дверей, скрежеща рассыпающимися кирпичами, гремя крышками мусорных баков. Порождения страшных снов, эманации кошмаров и неупокоенные мертвецы отозвались на призыв Некроманта, обессиленно уронившего руки после того, как вложил в этот зов всю свою древнюю мощь.
Город окутан тьмой, непогодой и страхом. Страх сгустился вокруг так, что мне трудно дышать, и каждый вдох питает нарастающее чувство паники, от которого хочется забиться в угол, закрыть голову руками и переждать накатывающий волнами ужас, как застигнутые ураганом люди пережидают в подвалах и погребах буйство яростной стихии. Все вокруг кажется обрывками сна, на которые обрушилась злобная осенняя метель, как будто в стеклянном шаре среди взметнувшихся бутафорских снежинок вместо рождественской деревушки появился вдруг покосившийся темный дом, полный истлевших призраков.
Я гоню машину вперед, с трудом преодолевая желание остановиться или повернуть вспять, и мне кажется, что даже двигатель джипа звучит испуганно, словно ржание боевого коня, которого всадник бросает галопом в дымное пламя пожара. Мимо проносятся темные громады домов, их окна черны и пусты, двери подъездов открыты настежь, будто оттуда разом вырвались все кошмарные сновидения обитателей. Редкие светящиеся окна горят ярким, лихорадочным светом, который наводит на мысли о поспешных сборах, предшествующих паническому бегству. На дорогах не видно машин, пустынные тротуары безлюдны, вывески магазинов и ночных заведений тревожно мерцают над темными витринами и панорамными окнами. Я перелетаю через почти невидимый в ненастной тьме мост и вижу, как черная вода реки внизу как будто кипит и тянется вверх ледяными пальцами волн, оживляемая сознанием сотен утопленников и самоубийц, нашедших последний приют в толще холодного ила.
Ни одна машина не следует за мной во время этой ночной гонки, но я все же делаю небольшой круг, прежде чем остановиться у низкой арки двора. В снежной мгле вокруг ни души. Я вхожу в арку и двигаюсь почти наугад в кромешной темноте, чувствуя, как хрустит под ногами подернутая тонкой коркой льда огромная лужа.
Каменные трущобы ожили призрачными голосами и звуками. Откуда-то несутся далекие завывания, слышны чьи-то шаркающие шаги за углом, грохочет упавшая крышка большого мусорного бака. Ветхая дощатая дверь низкого сарая стучит и вздрагивает, как будто кто-то бьется в нее изнутри. За пыльными стеклами окон мелькают быстрые тени.
Похоже, не у одного меня сегодня выдалась беспокойная ночь.
Я вхожу в последний двор, дверь подъезда со скрипом отворяется, пропуская меня в душный сырой полумрак. С пистолетом в руке я преодолеваю несколько пролетов узкой лестницы. Площадки перед квартирами погружены во тьму, но я вижу, что некоторые двери приоткрыты, а из непроницаемо черных проемов доносятся невнятные звуки: то чьи-то стенания, то странная возня, как будто кто-то тащит по полу тяжелые мешки. Я поднимаюсь еще выше, успевая подумать, сколько звонков придется сделать сейчас и звонить ли вообще.
Мне не приходится делать ни того ни другого. Распухшая от времени дверь с двумя потемневшими медными «двойками» распахнута настежь.
Слежку Алина заметила почти сразу. На пустынных улицах города трудно было бы остаться незамеченными, но преследователи, по-видимому, и не особенно к этому стремились. Два больших черных джипа ровно и мощно шли за ее машиной, сохраняя расстояние в пару сотен метров и идеально держа дистанцию между Алиной и друг другом.
Алина пару раз резко вильнула в сторону, сворачивая на боковые улицы, — автомобили все так же шли за ней ровным уверенным ходом. Свет мощных фар бил в зеркало заднего вида, как лазерный луч целеуказателя. Она прибавила скорость, доведя ее до предельно допустимой при такой погоде, так что «BMW» стал беспокойно и заметно рыскать, как будто встревоженный причинами такой гонки, но расстояние между ней и преследователями осталось прежним, не увеличившись и не сократившись ни на метр. Со стороны они могли показаться машинами сопровождения, аккуратно ведущими своего подопечного. Почувствовав нарастающую панику, Алина резко затормозила: автомобиль метнулся из стороны в сторону, заскользил, оставляя за собой широкую черную полосу на белой от снега дороге, и наконец остановился у обочины. Один из джипов, пронзительно просигналив, пронесся мимо, а другой остановился сзади, сохранив все ту же дистанцию.
Кардинал. Некрасиво, но ожидаемо. Сквозь тонкую кожу куртки Алина нащупала в кармане пистолет, с трудом подавив внезапное желание выйти из машины, выхватить оружие и пойти навстречу своим преследователям. А если достать из вьюка огнемет и направить на черный джип? Перед мысленным взором на мгновение возник яркий и отчетливый образ: она лежит на асфальте, изрешеченная автоматными пулями, и мелкий снег ложится на ее лицо, запорашивая широко открытые глаза. Конечно, до этого вряд ли дойдет, но все же…
Надо успокоиться и решить, что делать дальше. Вести их за собой в «Данко» было немыслимо, и уж совсем недопустимо позволить им последовать за собой к Гронскому. Но и медлить тоже нельзя. Алина покосилась на лежащий на заднем сиденье тяжелый вьюк защитного цвета и решительно тронула машину с места. Через минуту к джипу за ее спиной снова присоединился его напарник, и они продолжали следовать за ней с холодной и уверенной невозмутимостью.
До «Данко» было еще сравнительно далеко, но по опустевшим улицам, даже с учетом снегопада и льда на дороге, Алина планировала домчаться до медицинского центра минут за пятнадцать, не более. Оставалось только миновать совсем небольшой отрезок набережной, проскочить через мост — и дальше, не снижая скорости, снова по набережным и заснеженным темным проспектам до самого пункта назначения…
Алина подъехала к мосту, исполинской призрачной тенью нависавшему над черной водой, и резко остановилась. Несколько едва различимых среди метели фигур в оранжевых жилетах выставляли барьеры ограждений, перекрывая дорогу. Алина взглянула на часы и едва не застонала от досады. Мост собирались разводить, может быть последний раз в этом году перед тем, как закончится навигация. Она обернулась: два джипа тоже остановились в двух сотнях метров за ней, тускло поглядывая желтыми фарами сквозь снежную тьму. Где-то вдалеке справа в густой пелене снега и мрака возникали очертания гигантского судна: огромная баржа приближалась к мосту, в темной рубке и палубных надстройках светились редкие огни, и казалось, что ее трюмы наполнены сырой и холодной землей, в которой спит нежить.
Алина погасила фары, давая понять, что смирилась с вынужденным ожиданием. Фигуры в оранжевом исчезли, оставив после себя несколько шатких ограждений. На боковинах моста замигали красные огни. Далеко над водой разнесся низкий потусторонний гул: баржа гудела, предупреждая о своем приближении.
— Карл, может быть, встанем поближе? — прозвучал в наушнике голос Хлои.
Карл, сидевший на переднем сиденье первого джипа, бросил взгляд на стоящий впереди автомобиль с погашенными фарами.
— Не нужно, она и так на нервах, — ответил он. — Никуда ей не деться сейчас, будет ждать, пока…
Алина резко ударила по педали газа, вжимая ее в пол. Четыре сотни вороных лошадей, заключенных в форсированном двигателе, разом рванулись вперед, словно подгоняемые адским возницей, дико взвыла турбина, и автомобиль полетел вперед, прямо на заграждения. Хлипкие барьеры разлетелись в разные стороны, как шрапнель, и машина взлетела на мост. Алина вцепилась обеими руками в руль, ощущая вибрацию приходящих в движения гигантских крыльев моста, и краем глаза заметила, как белыми вспышками засверкали в зеркале фары рванувшихся следом машин.