Красные цепи — страница 31 из 124

лось к истории «Красных цепей». Я читал и перечитывал саму книгу, я жил ее судьбой и отыскал все, что было известно о ее происхождении. В России она издавалась трижды: в 1991-м, до этого — в 1922 году издательством «Луч» и в 1915-м «Серапионовыми братьями». Годы издания очень характерные: переломные моменты в истории страны, когда духовные поиски мятущихся людей неизбежно пробуждают живой интерес к эзотерике и оккультизму. В 1888 году книга была издана в Лондоне под названием «Red bonds». Она разошлась совсем небольшим количеством экземпляров до того, как на складе типографии вспыхнул пожар, уничтоживший весь тираж и разоривший издательство. Не знаю, считать ли совпадением то, что именно в 1888 году в Лондоне появился, а потом загадочно исчез знаменитый Джек потрошитель… хотя я в такие совпадения верить не склонен. До 1888 года «Красные цепи» не издавались более двухсот лет, с того момента, когда в 1644 году были отпечатаны в Амстердаме типографией Эльзевиров. Кстати, один из комментаторов и исследователей трудов по алхимии 17 века так высказался о «Rubeus vinculum»: «Умоляю всех, кто ее знает, не издавать». С 1644 года и ранее все издания книги были на латыни — языке, на котором она, судя по всему, и была написана, универсальном средстве общения ученых того времени. Самое раннее из известных изданий относится к 1480 году, когда инкунабула «Rubeus vinculum» увидела свет в лондонской типографии Уильяма Кекстона. Собственно, поэтому ее никогда и не датировали ранее чем 15 веком. Но я пошел дальше. Не буду погружать вас в подробности моих поисков, но мне удалось найти упоминания о том, что ранее эта книга имела хождение в виде манускриптов, которые восходили к самому первому, так называемому «венецианскому списку»: первое появление книги на свет. А значит, «Красные цепи» были именно тем таинственным трактатом, о котором говорится в «Хрониках Брана», и созданы они были не в 15-м, как считалось ранее, а в самом начале 14 века, а сами «Хроники», в таком случае, из фантастического произведения становились важным культурно-историческим документом. Вы понимаете? Два в одном! Это уже не мелкое открытие, не материал для статьи — это уже хорошие основания для серьезной работы! Я был окрылен успехом. Наверное, тогда я был даже счастлив. Наверное.

Мейлах снова молчит и рассеянно вертит пальцами бокал. За дальним столиком звучит взрыв пьяного смеха. Мейлах вздрагивает и испуганно смотрит на меня, словно проснулся от короткого сна и не может понять, где он и как здесь оказался.

— И что было дальше? — спрашиваю я.

— А дальше меня остановили. Вы верите в приметы? Я говорю не о разбитых зеркалах или черных кошках, а о тех знаках, которые судьба предусмотрительно выставляет на обочинах нашего жизненного пути, совсем как знаки на дороге: крутой поворот, сбавьте скорость, обгон запрещен. Вы умеете видеть такие знаки? А если видите, придаете им значение? Я эти знаки видел. Но, как неразумный водитель, летел вперед, полностью игнорируя все предупреждения. Сначала это были просто ощущения. Знаете, такие, неприятные. Например, чувство, когда ты находишься в пустом помещении, но знаешь, что ты не один. Просто ощущаешь чье-то присутствие, даже какие-то тени мелькают на периферии зрения, — а повернешь голову, и никого. Или у себя в квартире вдруг точно понимаешь, что в кухне кто-то есть. Сидит там в темноте, неподвижно, и ждет… И чувство это такое сильное, что идешь, включаешь свет — а он такой тусклый, серый, и кажется, что в свете этом кто-то спрятался. Чепуха, да? Я тоже так думал. Полагал, что слишком много читал про вампиров, про черную магию, про кровавые ритуалы. Или просто переутомился. Это все было правдой, конечно, только правду еще нужно уметь правильно понимать. Как там у Ницше? Если долго вглядываться в бездну, она станет вглядываться в тебя? Вот и в меня, видимо, начали вглядываться. Мне стало трудно вести лекции. Трудно общаться с людьми. Знаете, я вообще-то человек мирный, спокойный, но тут стал срываться все чаще и чаще: и на жену, и на коллег, на сына, когда он приезжал к нам в гости. А потом у моей жены нашли рак. Это было как раз тогда, когда я узнал о существовании ранних венецианских списков «Rubeus vinculum». Я разрывался между больницей, университетом и своей работой и очень, очень раздражался, что мне приходится проводить время у постели умирающей супруги, вместо того чтобы посвящать это время труду. А по ночам я лежал в кровати без сна, в темной квартире, и знал, что на кухне кто-то сидит. И ждет.

Потом жена умерла. К тому времени я сделал уже несколько сообщений о своих исследованиях на кафедре, но вместо интереса встретил только скепсис и непонимание. Ну и черт (ними, подумал я и продолжал работу. Я уже серьезно погрузился в тему вампиризма, и ничто другое меня не интересовало. А еще через полгода погиб мой сын. Ему было всего тридцать лет, он мало интересовался тем, чем я занимаюсь, да и мне его работа была неинтересна: логистика кажется. Да, директор по логистике в какой-то компании. И вот однажды ночью он мне позвонил. Голос такой странный. И говорит: «Папа, я пропал». Я подумал, что у него какие-то проблемы на работе, но он еще раз повторил: «Я пропал, папа. Город забрал меня». И все, отключился. А через два дня его нашли на чердаке какого-то заброшенного дома. Врачи сказали, сердечный приступ. Это у тридцатилетнего мужчины, который зачем-то забрался умирать в городские трущобы. И я сорвался. Однажды я пришел на свой семинар немного… ну немного нетрезвым… хотя какого черта — пьяным я пришел. Совершенно пьяным. Начал рассказывать про алхимию, про «Красные цепи», и один студент позволил себе резкое критическое замечание, какую-то возмутительную невежественную банальность про научный подход. Ну я и бросил в него стулом. Была драка… в общем, безобразная сцена, конечно. И университет мне пришлось покинуть. Потом больница. И все. Больше к своей работе я не возвращался. Остановился на этапе лингвистического анализа текста: ранний латинский вариант показался мне в чем-то немного необычным, но заканчивать исследование я не стал. Точка.

Он залпом допивает коньяк. Я вижу, что ему уже хватит. Голова его покачивается, длинные волосы снова падают на лицо. Он охватывает голову руками, трет ладонями щетину на щеках. Потом берет сумку и с тяжелым шлепком кладет ее передо мной.

— Вот. Забирайте. Теперь вы знаете все. Предупрежден — вооружен, как говорится. С себя я это снимаю.

Я касаюсь старой потертой кожи. Ну что ж, по крайней мере, будет что почитать перед сном.

— Начните сразу с «Хроник Брана», — говорит Мейлах. — Это самое важное для понимания того, что собой представляют «Красные цепи» и с чем вам придется иметь дело. И опасайтесь черной собаки.

— Что?

— Черной собаки, — его язык уже немного заплетается. — Или волка. Я не знаю. Думаю, что это оборотень. Знаете, в мифологической феноменологии вампиризм связан не только с черной магией. Есть же еще природные вампиры, так сказать… вурдалаки там. Ламии. И еще оборотни: они тоже живут за счет крови и плоти своих жертв. Имейте в виду.

— Так что с черной собакой? — осторожно интересуюсь я. Похоже, что коньяк все-таки сделал свое коварное дело.

— За мной следили, — отвечает Мейлах. — Огромный черный пес. Мелькал постоянно: то у дома, то рядом с университетом. А иногда человек — огромный человек, очень высокий. Но я знаю, что он и есть тот самый пес. Или волк.

Он смотрит мне в глаза, качает головой и горько усмехается.

— Ну вот, и вы мне не верите. Думаете, белая горячка, да?

Неожиданно он с силой хлопает ладонью по стойке. Снежана испуганно поворачивается в нашу сторону. За дальним столиком резко смолкают разговоры и смех. Как бы стулья в ход не пошли, думаю я.

— Не дай Бог вам его увидеть, — говорит Мейлах. — Но если увидите, то передайте, что Михаил Мейлах свои труды закончил.

Он сидит и горестно качает головой, глядя перед собой, и в его помутневших глазах яркими точечками отражаются огоньки, пляшущие на бутылках. Я беру его тяжелую сумку и поднимаюсь с места. Нужно идти.

— Михаил Борисович, — говорю я. — Если я могу что-то еще сделать для вас, скажите. Чем я могу помочь?

— Что-то сделать? — Он смотрит на меня сквозь длинные спутанные волосы. — Да, пожалуй, можете. Возьмите мне еще коньяку.

Дома я раскладываю на письменном столе бумаги Мейлаха. Получаются три неровные стопки: тексты статей и черновики так и не написанной работы, преимущественно рукописные. Машинописные листы с переводом «Хроник Брана», испещренные пометками и подчеркиваниями. И еще целый ворох заметок: библиографические справки, отрывки черновиков, какие-то вовсе не читаемые каракули, нацарапанные на всем, что попадало под руку несчастному ученому в порыве очередного губительного вдохновения, — вырванные тетрадные листы в клетку, желтые стикеры, салфетки и даже пустая пачка из-под сигарет и длинный чек из супермаркета.

Я отложил статьи и заметки в сторону и взял в руки небольшую пачку машинописных страниц. На первой из них наверху красовалось заглавие, набранное крупным шрифтом: «ХРОНИКИ БРАНА». И чуть ниже, шрифтом помельче: «Перевод М. Мейлаха». Я ставлю рядом с собой бокал с виски, пепельницу, кладу пачку сигарет, откидываюсь на спинку кресла и начинаю читать.

Хроники БранаЧасть перваяЖелезный рыцарь

Я, Вильям Бран, сын Джонатана Брана, родом из Кинсейла, что в Мунстере, будучи свидетелем и участником событий, которые по самому скромному определению можно назвать лишь невероятными, считаю своим долгом записать эту историю, которую никто не расскажет столь подробно и обстоятельно, как это с Божьей помощью надеюсь сделать я.

В год от Рождества Христова 1309-й я служил капитаном гарнизона замка моего доброго господина, лорда Валентайна. Замок этот, а также все прилегающие к нему земли были дарованы королем Генрихом Вторым прадеду лорда, прибывшему в Ирландию из Англии, и с тех пор это место было родовым имением его семьи. В 1270 году, всего двадцати лет от роду, лорд Валентайн покинул семейное гнездо, чтобы присоединиться к королю Эдуарду Длинноногому в крестовом походе на Святую землю. В Ирландии оставались его отец и мать, а также возлюбленная, леди Изабелл, урожденная О’Донован, принадлежавшая к знаменитому септу Донованов из графства Корк. Леди Изабелл в ту пору сравнялось всего двенадцать лет, но, несмотря на юные годы, она поклялась дождаться возвращения молодого лорда, и, забегая вперед, скажем, что она сохранила верность этой детской клятве, как и подобает истинной леди.