Маклай говорил спокойно и негромко, не сводя взгляда с Алины. Это всегда хорошо действует после того, как жертва избита. Очень важно создать ощущение, что все еще может закончиться хорошо. Нужно дать инстинкту самосохранения человека, его надежде на жизнь хоть какую-то зацепку. Надо нарисовать то будущее, в котором человек окажется, когда они уйдут. А они обязательно уйдут, только нужно просто ответить на вопросы. И тогда все снова станет как прежде.
— К вашему руководителю мы отношения не имеем, с ним потом будете сами разбираться, как хотите, — Маклай слегка акцентировал слово «потом». — Нас послал совершенно другой, серьезный человек с серьезными вопросами. Если вы ответите нормально, честно и быстро — все, наша задача выполнена. А если будете упрямиться и врать, то вот он, — совершенно спокойно сказал Маклай, кивая на Репу, — вам матку вырежет.
Он увидел, как в больших зеленых глазах женщины плеснулся ужас. Очень хорошо.
Стоящий у двери Репа ощерил в ухмылке мелкие острые зубы, демонстрируя нож и делая им движение снизу вверх.
— Вырежу, — подтвердил он. — А потом еще и сожрать заставлю, если раньше не сдохнешь.
Алина давно научилась справляться со своим живым воображением, но сейчас оно вдруг со страшной отчетливостью, усиленной многолетним опытом вскрытий, нарисовало перед ней картину столь ужасающе яркую, что у нее зашумело в голове. Никаких иллюзий насчет планов этих людей она не питала: в живых ее не оставят, и ее ближайшее будущее — прозекторский стол в собственной лаборатории. Интересно, кто будет проводить вскрытие? Неужели Эдип? Она вздрогнула, представив, как ее белое обнаженное тело лежит под ярким безжизненным светом хирургической лампы, а Эдип-Эдуард склоняется над ней со скальпелем в руке и делает длинный разрез между грудей, сопя и причмокивая. Нет, сейчас нужно успокоиться и думать. Неизвестно, что знают, а чего не знают ворвавшиеся к ней люди, поэтому лучше не пытаться им врать: нужно отвечать максимально подробно, долго, старательно и пытаться найти хоть какую-то возможность для того, чтобы спастись. Нужно говорить — потому что, пока она говорит, она будет жить. И умрет сразу же, как только замолчит.
— Можно мне воды? — попросила Алина.
Маклай посмотрел на Репу и кивнул. Тот с недовольной миной вышел из комнаты и вернулся со стаканом, грубо сунув его Алине в руки. Она взяла его и начала пить длинными медленными глотками, с удивлением замечая, как перестают дрожать руки, а сознание проясняется. Ужас отступил, и даже боль в разбитой губе и животе немного поутихла. Она допила воду, отдала стакан Маклаю и начала говорить:
— По первому вопросу…
Алина, тщательно подбирая слова, рассказала, как приехала на место убийства девушки-бармена, как устроилась работать в «Данко» с целью побольше узнать о тех преступлениях, которые скрывал ее шеф. Что не знала, что конкретно хочет найти в закрытой для посторонних зоне медицинского центра, но логика и интуиция подсказали ей, что там наверняка может быть что-то, связанное с убийствами. Когда она со всеми подробностями рассказала о том, как получила ключ у охранника Георгия, на губах Маклая появилась легкая улыбка, а Репа презрительно фыркнул. Она принялась описывать свой путь до подвала в заброшенном доме, потом и сам подвал, и тут Маклай ее перебил:
— Хорошо, достаточно. Допустим, с этим вопросом мы разобрались. Теперь переходим ко второму: к Галачьянцу зачем ездили?
Алина вздохнула.
— Я не знаю, — совершенно честно сказала она.
Репа поднял нож, радостно оскалился и шагнул к ней.
— Стоп! — Маклай вскинул руку и внимательно посмотрел на Алину. — Поясните.
Алина лихорадочно думала над ответом. Ей придется рассказать им о Гронском. Третий вопрос тоже был связан с ним, и вообще Алине начинало казаться, что он интересует их в гораздо большей степени, чем она сама.
— Меня попросили… попросил тот самый человек, о котором вы спрашивали. Это была его идея. Я не знаю, зачем нужно было ездить к Галачьянцу.
— И кто он такой, этот человек?
— Он похоронный агент.
Маклай удивленно вскинул брови:
— Кто?
— Похоронный агент. Ну это тот, кто организовывает похороны и всякое такое…
— Имя у него есть?
Алина немного поколебалась и сказала:
— Да. Родион Гронский.
Она снова начала говорить, чувствуя, как стремительно иссякают слова и информация: они встретились случайно, и да, он с самого начала проявлял интерес к этому делу, посоветовал ей устроиться на работу к Коботу, потом попросил организовать визит к Галачьянцу, и… больше Алине при всем желании сказать было нечего. В принципе, оставались еще истории про алхимию и вампиров, но она сильно сомневалась, чтобы рассказы на эту тему помогли продлить ее жизнь.
Маклай слушал Алину и задумчиво кивал. Он умел различать правду и ложь, при его работе это было жизненно необходимо, и сейчас видел, что Алина не врет. Кроме того, ему нравилось, как она держится. Маклай был готов к истерике, крикам, слезам: мало ли как может вести себя человек в такой ситуации. Но эта маленькая молодая женщина, хотя и была смертельно напугана, да еще и избита, держалась очень хорошо. Маклай подумал, что, когда все закончится, он не даст Репе совершить с ней какую-нибудь кровавую отвратительную выходку. Он убьет ее сам, быстро и безболезненно. Но пока время для этого еще не настало.
Алина замолчала и посмотрела на Маклая. Он встал и вышел из комнаты. Алина проводила его взглядом, увидела Репу — тот смотрел на нее и улыбался — и поспешно отвела глаза. Маклай вернулся обратно с сумочкой Алины в руках.
— Ну что ж, — сказал он. — Если ваш знакомый такой скрытный, давайте спросим обо всем его самого.
Маклай порылся в сумочке, достал телефон и бросил Алине:
— Звоните. Пусть приезжает сюда, и побыстрее.
Сердце Алины учащенно забилось. Только что у нее появился шанс, пусть совсем слабый, но все-таки шанс. Если правильно построить разговор, то…
— Что мне ему сказать? — спросила она.
— Да что хотите, — пожал плечами Маклай. — Скажите правду, что обманом проникли в медицинский центр, что-то там видели и хотите поговорить. Только поставьте телефон на громкую связь и не вздумайте сказать лишнее, хорошо? И постарайтесь быть убедительной.
Длинные гудки казались бесконечными.
— Слушаю, — наконец раздался сиплый, сонный, но такой знакомый голос. Алина вдруг почувствовала, что рада его слышать почти до слез. Она посмотрела на Маклая и затараторила в трубку:
— Родион, здравствуйте, доброе утро, можете говорить, я вас не разбудила?
— Разбудила…ли… Что случилось?
«Господи, он что, опять с похмелья?»
— Помните, я вам рассказывала про закрытую зону в здании «Данко»? Ну ту, в которую можно попасть только через дверь из коридора верхнего этажа? Так вот, вчера ночью мне удалось туда пробраться, представляете?
«Догадайся, пожалуйста, очень тебя прошу».
— Я обнаружила там потрясающие вещи, просто потрясающие! Знаете, теперь мне все стало ясно. Мне обязательно нужно вам это рассказать! Вы можете приехать ко мне прямо сейчас?
«Ты должен догадаться. Я очень стараюсь говорить как дура, собственно, я и есть дура, что не послушала тебя и полезла куда не надо, и я обязательно попрошу у тебя прощения, и, черт побери, даже буду слушать твои истории и твои советы, только догадайся!»
— Где вы?
— Я дома, вы можете ко мне приехать? Прямо сейчас. Это очень важно!
Маклай и Репа смотрели на Алину внимательно и напряженно.
— Так, еще раз, — голос Гронского звучал глухо, то отдаляясь, то приближаясь к микрофону. — Ночью вы были в закрытой зоне «Данко», да? И увидели там что-то необычное?
«Да! Да!»
— Да! Да!
— И теперь вам нужно, чтобы я как можно скорее приехал к вам домой, так?
«О боже, как же можно так напиваться?!»
— Совершенно верно! Вы все правильно поняли! Запишете адрес?
На мгновение повисла звенящая пауза. Алина почувствовала, как защипали глаза вдруг выступившие слезы.
— Да, диктуйте.
Маклай расслабился и откинулся на спинку стула.
— Так вы приедете? — спросила Алина.
— Постараюсь как можно скорее, — ответил Гронский, и связь прервалась.
Алина перевела дыхание. Теперь оставалось только надеяться на то, что Гронский догадается вызвать полицию на ее адрес, а не заявится сюда сам.
Алина положила трубку и посмотрела на Маклая. Он тоже смотрел на нее, и в его больших собачьих глазах она увидела нечто, похожее на сожаление. В горле у нее пересохло.
Я еду, изо всех сил стараясь не превышать скорость, и аккуратно останавливаюсь на красные сигналы светофоров. Мне вполне хватило полицейской погони три дня назад. К тому же, скорее всего, Алину убили сразу после того, как она положила трубку. Если же нет, то, кем бы ни были ее утренние гости, они подождут меня, чтобы разобраться сразу с обоими.
Через пятнадцать минут мучительно медленной езды я останавливаюсь у подъезда. Рядом с машиной Алины стоит огромный черный джип, вытянутым силуэтом похожий на стальное хищное насекомое. По автомобилю можно многое сказать о тех, кто на нем прибыл, и этот джип свидетельствовал о хорошей материальной базе, высокомерии, склонности к насилию, отсутствии разумной осторожности и стремлении решать проблемы нахрапом.
Я ставлю машину чуть в стороне и, не скрываясь, иду к дверям подъезда. За тонированными стеклами джипа на водительском месте виден силуэт человека. Очень хорошо, пусть знают, что я уже здесь. Эффект внезапности в любом случае не удалось бы использовать: те, кто заставил Алину позвонить мне, знают, что я появлюсь. Но возможно, мне удастся удивить их чем-то другим.
Дверь подъезда открывается после первого же звонка. Из своей будки на меня настороженно смотрит старушка-консьержка.
— Я в шестьдесят первую квартиру, — бросаю я на ходу.
Она окидывает меня взглядом и спрашивает:
— А вы тоже из комитета?..
Я останавливаюсь.