Он снова сделал большой глоток, глядя на расплывающиеся в дождливом сумраке огни вечернего города. Сейчас он казался Абдулле похожим на старинное кладбище, чья открытая для праздных туристов часть полна помпезных, хоть и несколько обветшалых памятников, за которыми на кривых, заросших тропинках, в тени угрюмых деревьев теснятся мрачные склепы, облюбованные упырями, покосившиеся надгробия и провалившиеся могилы висельников, колдунов и самоубийц. Вот туда он и спишет сегодня ночью Кардинала, в безымянную яму на задворках старого кладбища.
Абдулла посмотрел на часы. До назначенной встречи оставалось еще шесть часов. Черт, как же тянется время!
Лежащий на столе телефон мигнул экраном и изверг из себя громом разнесшиеся по пустому ресторану разудалые звуки лезгинки. Абдулла негромко выругался и взял трубку.
— Слушаю, говорите, ну.
— Босс, это Шут. У нас все тихо.
— Хорошо, отбой.
Ну вот, все в порядке. Пять групп, предусмотрительно посланные им на место встречи еще вчера, обеспечивали безопасность, а когда дойдет до дела, то будут выполнять функцию дополнительных засадных отрядов. На загородной базе уже собрались все, кого Абдулла смог мобилизовать: получившаяся ударная группировка была достаточно внушительной, для того чтобы с ее помощью можно было свергнуть режим в небольшой африканской стране. Кардинал — это серьезный противник, силы которого нельзя недооценивать, но пусть попробует противостоять той армии, которая сейчас ждала только приказа, чтобы вступить в бой хоть с ангельским воинством, хоть с легионами бесов.
Абдулла тяжело поднялся из-за стола. Надо было ехать, промерить готовность своих бойцов, а там уже и выдвигаться на север, в сторону старого завода. Абдулла еще раз посмотрел в окно и погрозил пальцем скрывающемуся в ненастной холодной тьме надменному городу. Потом махнул рукой охране и, покачиваясь, пошел к выходу. Управляющий рестораном проводил его почтительным полупоклоном, в котором явно чувствовалось облегчение. Счет, разумеется, никто и не подумал принести.
Утоптанный земляной пол мягко пружинил под ногами. Душную тишину подвальных катакомб лишь изредка нарушал далекий звук падающих капель да частый пугливый шорох крысиных лапок, когда кто-то из замешкавшихся зверьков стремительно проносился меж сырых стен. Иногда откуда-то совсем издалека доносился скрип ржавого железа. Пахло сыростью и старыми кирпичами.
Они не спеша шли по узкому коридору, скудно освещенному редкой цепочкой тусклых ламп. Впрочем, ни он, ни она не нуждались в источниках освещения.
Вервольф покосился на идущую рядом женщину. Человеческие самки не привлекали его и никогда не были объектом его вожделения, а только раздражали своей суетливостью и писком. Они могли быть интересными только как объект охоты, не более того.
Другое дело — волчицы. Он часто думал о них: сильных, уверенных, с гладкими мышцами под шелковой шерстью, спокойных и в то же время по-звериному страстных.
Сейчас, глядя на женщину, он думал, что из нее получилась бы отличная волчица.
— Мастер согласился с тем, что Абдулла нам больше не нужен, — пропела женщина мелодичным голосом. — Более того, теперь он может представлять для нас угрозу, и мы не должны оставлять его жить. Так что дело за тобой.
Вервольф кивнул. Волчица. Сильная, властная, гибкая…
— Я могла бы сделать это сама, — продолжала женщина, — в конце концов, работа с ним была моей идеей. Но возникли некоторые осложнения. Сегодня ночью Абдулла поедет на старый завод недалеко от города. Другой человек, очень опасный, назначил ему встречу. Там будет много людей, много оружия и будет бой.
Вервольф снова кивнул. И зачем ей этот облик человеческой самки? Неужели она не могла выбрать себе другой?
— Я уверена, что Абдуллу не будут убивать, а попытаются захватить. И если это случится, то никто из нас уже не будет в безопасности. Поэтому захватить его не должны.
Она остановилась совсем близко к Вервольфу. Он смотрел на нее сверху вниз, но ему казалось, что это она смотрит на него свысока. Дух древней королевы ночи. Это сильнее физического тела.
— Мы на тебя надеемся. Я на тебя надеюсь.
Женщина слегка коснулась рукой его широкой груди и почувствовала, как под ее ладонью коротко пророкотало гулкое рычание. Она слегка улыбнулась.
— Не подведи меня, волк.
Они оставили машину у съезда с шоссе, на старой дороге, за три километра до территории завода. Гронский нашел боковой съезд в лес — две разбитые колеи из жидкой грязи, незаживающими мокрыми ранами разрезающие чахлую сорную траву, — и поставил джип среди густых зарослей переплетенного кустарника и тонких деревьев, чуть ниже уровня дороги.
— Теперь пешком, — сказал он.
Алина взяла протянутый им фонарик и засунула в нагрудный карман черной куртки. Чувствовала она себя очень неудобно.
Гронский вернулся домой уже вечером. До этого он пару раз звонил Алине на свой домашний телефон, и она каждый раз вздрагивала, когда старинный черный аппарат оглашал квартиру надтреснуто дребезжащими трелями. Во второй раз Гронский поинтересовался размером ее одежды и обуви, и, когда он вошел, держа в руке большую черную сумку, Алина поняла, зачем это было нужно. В сумке лежала черная короткая куртка, темные брюки из плотной ткани, ботинки на высокой шнуровке и низкой подошве, а еще черная вязаная шапочка.
— Ты же не собиралась ехать туда в пальто и сапогах на шпильках, правда?
Пока Алина в растерянности разглядывала эти новые предметы своего неожиданно пополнившегося гардероба, Гронский зашел к себе в комнату и вернулся оттуда, держа в руках тонкий бронежилет и кобуру с небольшим пистолетом.
— Вот, — сказал он, — это тебе. — И прежде, чем Алина попробовала возразить, добавил: — Без обсуждений.
Бронежилет был легким и немного потертым, как видавший виды доспех, сохранивший память о прошедших боях. Алине он был велик и болтался на теле.
— Второго у меня нет. Ничего, сверху наденешь куртку, он ляжет плотнее.
Пистолет был небольшой, с черной рамкой из пластика и рукояткой с упорами и выемками для пальцев.
— Это «Glock 19», — пояснил Гронский. — В нем пятнадцать патронов, уже заряжен. Очень простой и эффективный. Предохранитель автоматический, в случае необходимости просто достаешь и наводишь на цель. Вот запасная обойма. Ты умеешь стрелять?
— Я стреляла, — ответила Алина, — с папой, из охотничьего ружья. На стрельбище.
— Понятно, — Гронский вздохнул. — Тогда без крайней необходимости пистолет лучше не вынимай.
Все становилось как-то очень серьезно.
Сейчас, в черной темноте ночного леса, под низким серым небом, обещающим неминуемый дождь, Алина чувствовала себя крайне нелепо: куртка топорщится пузырем поверх бронежилета, надетого на блузку, на правый бок ощутимо давит кобура с пистолетом, на глаза надвинута черная шапочка, под которую заправлены волосы, каблуки высоких ботинок непривычно низкие, так что она казалась самой себе какой-то бочкой на коротеньких ножках.
— А лица будем мазать черной краской? — спросила Алина и тут же пожалела об этом, потому что Гронский посмотрел на нее серьезно и даже словно на секунду задумался.
— Пожалуй, нет, — ответил он, и Алина вздохнула с облегчением. — Идем, до полуночи не так много времени.
Они перебежали через ведущую к заводу узкую разбитую дорогу и углубились в заболоченные лесные дебри.
Когда почти через час они добрались до северной стороны заводской ограды, Алина успела дважды провалиться в стылую болотную грязь, причем один раз ее правая нога ушла туда по самое колено, безнадежно промочить ботинки и оцарапать лицо о ветки худосочных, но злобных деревьев. Теперь перед ними возвышалась высокая стена из серых бетонных плит, покосившихся в разные стороны, как расшатанные зубы в гниющей десне. Гронский сделал знак остановиться, что Алина с удовольствием и сделала: три километра через темноту, грязь и густые заросли разительно отличались от тех трех километров, что она легко преодолевала во время пробежки по дорожкам парка. Алина сбила дыхание и чувствовала, как ее начинает потряхивать мелкая дрожь от холода, смешанного с адреналином.
— Сейчас мы войдем на территорию, — шепотом произнес Гронский. — Сразу за стеной здание старого цеха, через него есть сквозной проход к площади перед бывшим заводоуправлением. Думаю, там все и будет происходить. Нам нужно взять чуть вправо, к старому складу, там есть где укрыться. Держись вплотную за мной и постарайся не шуметь. Здесь пять групп наблюдателей, и они очень внимательные, хотя сейчас уже ждут прибытия основных приглашенных гостей, так что у нас есть хороший шанс пройти незамеченными. Все понятно?
— Да, понятно, — так же шепотом отозвалась Алина. — А откуда ты все это знаешь?
— У меня был целый день, — ответил Гронский. — Я не только по магазинам ездил.
Он махнул рукой, и Алина последовала за ним к широкой щели меж разошедшихся плит. Сразу за ней в паре метров возвышалась стена одного из заводских корпусов. Они прошли несколько шагов по грязи и железному мусору, и Гронский осторожно толкнул тяжелую дверь, за которой непроницаемым мраком чернел проем, ведущий вглубь здания.
Тонкие, как спицы, яркие лучи фонарей выхватывали из темноты покрытый густой пылью пол, ржавеющие завалы какого-то искореженного оборудования, приоткрытые двери, ведущие то к темным лестницам, то в крошечные подсобки, то в другие такие же огромные и захламленные помещения. Алина осторожно переступала через листы железа, груды мусора, глядя под ноги, где свет фонарика выхватывал из темноты то пластиковые грязные бутылки, то обрывки старых спецовок, то заплесневелые слипшиеся стопки истлевших бумаг. Душный спертый воздух пах сырой штукатуркой. Гронский свернул направо, и они пошли по узкому проходу мимо громоздящихся по обе стороны металлических остовов мертвых станков, словно сквозь огромный могильник индустриального века. Впереди замаячил прямоугольник тусклого серого света. Гронский выключил фонарик, взял Алину за руку и повел вперед, к приоткрытой двери, ведущей на пандус перед длинным низким зданием склада. У самой двери он остановился и прошептал ей прямо в ухо: