А еще была растерянность. Никто толком не знал, что делать и что предпринять. И великая Княгиня Ковена, Хозяйка Есбата, Госпожа Шабаша Прима тоже была растеряна не меньше, а может, и больше других, хоть и пыталась это скрыть.
Виктория собрала вместе четверку старших сестер через несколько часов после того, как стало известно о смерти Белладонны, когда время еще не перевалило за полдень. Валерия, расставшаяся с подругой всего несколько часов назад, поразилась тому, как изменилась Виктория за это короткое время: бледная, с синяками под покрасневшими глазами, с распухшими губами, растрепанными волосами, которые из золотых пышных локонов превратились в сухую желтую солому, кое-как наспех приглаженную руками. Вместо эффектного шелкового домашнего халата на ней был другой — толстый, розовый, банный, в который Виктория куталась, словно больной в одеяло, как-то криво, боком восседая в своем кресле; голос был осипший и говорила Прима с трудом, будто одновременно боролась с сильной болью, временами сбиваясь и забывая, о чем идет речь. Можно было сказать, что она и сейчас походила на королеву, только не ту, что, развалившись на троне, одаривает благосклонной аудиенцией восхищенных придворных, а которой в походный шатер принесли внезапные вести о том, что большая половина ее гвардии разгромлена, а уцелевшая часть находится в шаге от того, чтобы удариться в бегство. Такой свою подругу Валерия не видела еще никогда, ни разу за более, чем тридцать лет их знакомства. Впрочем, в руках себя Прима держала довольно-таки сносно и приказы раздавала, как прежде.
— У нас есть три основные задачи, — сообщила она, когда Жанне, наконец, удалось унять свою истерику бессильной злобы и страха, а Диана прекратила взбешенным хищником ходить по комнате от стены до стены и уселась на краешек кресла.
— Задача первая, основная: найти и уничтожить врага. Ответственными назначаю Жанну и Диану. Второе. Ни в коем случае не потерять больше ни одной сестры. Предупредите всех своих подопечных, чтобы соблюдали предельную осторожность.
— Всех — это трех, — негромко заметила Валерия. — Больше просто ни осталось никого.
Виктория свирепо взглянула, но ничего не ответила и продолжала:
— Третье. В кратчайшие сроки подготовить Алину к вступлению в ковен. Белтайн[27] наступает всего через восемнадцать дней, и мы его не пропустим, какими бы ни были обстоятельства. Шабаш состоится. К этому сроку рыжая должна быть готова. За это будешь отвечать лично ты, Лера.
Прима сделала паузу, поморщилась, покряхтела, садясь поудобнее, и добавила:
— Собираться теперь будем у меня каждый день, пока ситуация на разрешится.
Тогда все были слишком потрясены и взбудоражены, чтобы задавать вопросы и спорить. Но очень скоро стало понятно, что отдавать распоряжения — вовсе не признак уверенности; как раз наоборот: иногда за категоричностью указаний скрывается паника и полнейшая растерянность, граничащая с чувством обреченности. Можно сколько угодно ставить цели, но при этом не иметь даже приблизительного понятия, как твои люди будут их достигать.
Инквизитора безуспешно искали уже не только городские сыщики, но и специально прибывшая бригада следователей из столицы. Знакомые полицейские Жанны, о которых она никогда ничего подробно не рассказывала и которые так неудачно подставили оказавшегося невиновным человека, были отстранены от дела — отчасти, как было понятно со слов Жанны, именно из-за смерти несчастного арестанта, — и ничем существенным помочь не могли. Да и можно подумать, что чем-то помогли раньше. Ничуть не бывало, только все усложнили. Камера видеонаблюдения на входе в бордель запечатлена лишь невнятный облик мужчины в пальто и надвинутой шляпе, не дававшей увидеть лицо. Диана, используя старые связи, пыталась узнать хоть что-то о личности Инквизитора, если он, как подозревали, служил в секретных структурах или специальных войсках, но ничего конкретного так и не выяснила. Использование собственных возможностей для поисков никаких результатов не дало; лучшей в умении нащупать в пространстве душу неизвестного, но нужного человека, была безвременно опочившая Степанида, но и та, вероятней всего, потерпела бы в этом вопросе фиаско: описанные в записной черной книжке методы и заклятия не работали — негодяй явно знал и использовал различные средства защиты. Но сам же он как-то умудрялся находить их! Смерть Белладонны уже невозможно было списать на то, что злодей получил информацию из кассовой книги Стефании. Пусть даже его первой жертвой была небогатая мозгами и волей Лолита, которая выдала свою патронессу, а у той в каких-то записках Инквизитор нашел номера телефонов и настоящее имя Шанель, но эта версия не объясняла визита в заведение Жанны. Теперь вообще вся логика летела коту под хвост, и оставались одни загадки: как узнал о Лолите? Как разобрался, кого искать в книгах Стефании? Как, черти его побери, он вышел на Белладонну? Но черти, похоже, не торопились побрать супостата. Валерия было спросила у Примы, не стоит ли той задать вопросы Бабушке и попросить ее помощи, но при упоминании Бабушки Виктория вдруг страшно распсиховалась и, срываясь на визг, прокричала, что найти и убить Инквизитора они должны сами. Но время шло, а идей, как это сделать, не появлялось. Каждый день во время их импровизированных совещаний Прима нервничала, бранилась, призывала подумать еще, но ситуация не менялась: они чувствовали себя, как рыбы в аквариуме, над которым воздвигся повар с сачком, размышляя, кого вытащить следующей, а они только и могут, что таращиться через стекло и разевать беззубые рты.
С обеспечением личной безопасности все было немного понятней. Проксима и Инфанта сидели под добровольным домашним арестом. Карина хоть и ездила иногда после смены домой, а точнее, в общежитие медицинских работников, все же большую часть времени проводила в больнице на Пряжке, куда просто так не войдешь и не выйдешь. Жанна не могла оставить свой бизнес, так некстати попавший в сферу особо пристального внимания столичных следователей: нужно было заниматься поиском нового места для закрытого в спешке салона, перевозить, подальше от неприятностей, малолеток из особняка в Озерках, так что прятаться за запертыми дверями ей было не с руки, хотя очевидно, что именно Терции грозила самая большая опасность. Конечно, все знали, что Белладонна погибла, задохнувшись в собственной рвоте, и не успела подвергнуться пыткам, но… А что, если все-таки что-то сболтнула? Так что теперь с Жанной всегда ездила Кера на своем мотоцикле, только и мечтавшая, чтобы Инквизитор попытался схватить Терцию, когда она будет рядом, или напал на нее саму. Прима не выходила из дома: вновь, как и месяц назад, отменила все встречи и лекции, сказавшись больной, и глядя на нее верилось, что это правда хотя бы на половину. Про безопасность Валерии как-то никто не подумал; наверное, предполагалось, что она сама о себе позаботится. Виктория только сказала однажды «Лера, ты смотри там, поосторожней», и все, а потом снова принялась спрашивать про Алину и про то, сколько можно тянуть и почему уже неделя прошла, а Лера с ней так и не встретилась. Валерия было подумала тоже, по примеру подруги, взять больничный и отсидеться дома, но потом махнула рукой. Смысла она в этом не видела и прятаться не хотела. Все равно когда-нибудь выйдешь. К тому же, у нее были еще некоторые личные соображения относительно сложившейся ситуации. И свои чувства, кроме страха, растерянности или злости. Например, ненависть.
Валерия ненавидела Приму.
Она не могла бы сказать точно, когда чувство, которое она испытывала к подруге, четко и определенно выразилось этим словом — ненависть, однако, будучи названным, оно слилось с ним, как с идеально скроенной одеждой. Конечно, где-то глубоко в душе оставалась еще и любовь, но любовь эта была скрыта в самых дальних хранилищах сердца, будто в засунутой на чердак коробке с детскими игрушками, в тех далеких, как сон, днях беззаботного детства, где всегда светит солнце, где есть папа и мама, где даром данное счастье, необъятное, как синее небо, а еще веселая, смелая, бойкая подружка Вика, с которой всегда весело и ничего не страшно.
Возможно, ненависть жила в Лере с тех самых пор, как детство кончилось одним страшным весенним утром с криком мамы, обнаружившей бездыханное тело Андрейки; пряталась в подсознании, в ударах измученного, почерневшего сердца, но теперь вышла наружу и заявила о себе красным жарким туманом, порой застилавшим сознание, резкой болью в душе, от которой хотелось плакать злыми слезами, когда она видела Викторию и говорила с ней.
С той страшной ночи Бабушка больше не приходила к Лере ни разу, зато к Вике наведывалась постоянно — учила, говорила, что нужно делать, а Лере приходилось слушаться и выполнять поручения, которые передавала подруга. Пути назад не было, а может быть, Лера просто не видела его из-за страха и горя. Старуха не обманула: у них действительно появились силы, которые требовали постоянного применения — таковы были правила, и нарушать их было нельзя. «А то будет хуже», — делая страшные глаза, передавала Вика слова Бабушки, и Лера в этом не сомневалась, даже не желая уточнять, что ждет ее в случае ослушания. Трудность была в том, чтобы это применение найти. У Вики все было легко и просто: она наловчилась управляться со своей булавкой и с удовольствием наводила боль и хворобу на одноклассников за один только косой взгляд, а то и просто так, развлечения ради. Куколка Леры дала ей возможность влиять на людей, даже на взрослых, подчинять их собственной воле на время, но что в этом толку, если того, что Лера действительно хотела, сделать не получалось? Она не сумела помочь маме справиться с горем после потери ребенка: та никогда уже не стала прежней, превратившись в какую-то бледную тень сильной, веселой, красивой женщины, какой когда-то была; не смогла остановить отца, который через год ушел из семьи, не в силах жить с тенью и с воспоминаниями. Куколка — или силы, в ней заключенные, или те, которые поселились в самой девочке — вообще неохотно работали, когда Лера хотела кому-то помочь. Так что снова приходилось слушаться Вику и делать, что она скажет: заставлять учителей срываться на крик, а лучше — на рукоприкладство, ссорить по пустякам одноклассников и провоцировать драки. А еще нужно было