А он лишь брался за задания, одно за другим. Но в конторе, где его нанимали, конечно, заметили, что он одряхлел и в киллеры уже не годится. Поэтому новые задания давать не торопились. Сначала он донимал их просьбами, но потом порвал с этой конторой и стал устанавливать контакты с заказчиками напрямую. Так он завёл собственный бизнес.
Одержимый срочной потребностью найти её, он был близок к помешательству. При этом, чтобы отправиться на поиски, нужно было сначала добыть денег. Так он всякий раз отправлялся искать её, с набитым деньгами конвертом из плотной бумаги за пазухой. Поиск по фотографии — это всё равно, что раскрытие преступления классным детективом. Каждый раз, найдя её, он чувствовал себя измотанным, а девочка выглядела бодрой и полной сил. Судя по всему, она проводила время совсем даже неплохо, жила с какими-то мужчинами, все они очень «заботились» о ней. Но для неё это по-прежнему было забавой, она предавалась игре, которую сама же придумала. По сути дела, в её мире не было места для других, лишь собственные развлечения. Своим фотоаппаратом она снимала всё более странные вещи. Мёртвый павлин с выщипанными перьями, ёж, утыканный этими перьями, группа обнажённых мужчин, залезающих на дерево. Каждый раз преодолевая бесчисленные трудности, он находил её и вместе с ней возвращался домой, хотя знал, что скоро она сбежит опять. Но для него по-прежнему был важен сам процесс. Ведь кроме этих поисков разве что-то оставалось в его теперешней жизни?
Он стал исключительно ценить дни, когда она оставалась дома. Ему так нравилось быть с ней рядом. Теперь он уже смотрел на неё без смущения. И когда она переодевалась, и когда мылась.
Заметив, что он наблюдает, как она моется, девочка крикнула, чтобы он зашёл. И вот он вместе с ней в тесной кабинке, рассматривает вблизи её обнажённое тело. Слегка подрагивающей рукой касается её шрама. Вот он, след, оставленный им на её теле, вот оно, свидетельство. Возможно, мелькнула мысль, так было уготовано судьбой, чтобы он нанёс эту рану, которая едва не стоила ей жизни. А она отплатила тем, что он постоянно тянется к ней, должен везде следовать за ней, отдавать ей всё, что есть. Он погладил шрам. За долгие годы он стал ещё более гладким, словно мягкий обмылок. И как обмылок выскальзывает из ладони.
У него даже слёзы навернулись.
Он чувствовал, что всё больше дряхлеет, преодолевать большие расстояния получается с трудом. И надеялся, что она больше не уйдёт. Но понимал также, что для неё это невозможно. Ещё помогая ей перебраться через ограду детского дома, про себя он поклялся, что даст ей свободу. По крайней мере это. Ничего другого он дать не может, так пусть хоть будет свобода. Поэтому и не чинил ей препятствий. Пусть порхает, как бабочка, хоть для него это неисчислимые страдания.
Ладно, думал он, хоть умру у неё на руках. Наверное, это будет самый прекрасный конец. Ведь я убил её мать. Возможно, всё, сделанное для неё, и есть расплата. Тогда, чтобы довести эту расплату до конца, заплачу ей жизнью. И он сказал:
— Ты знаешь, а ведь твою мать убил я. И рана на твоём теле тоже от моего пистолета. — Вот он и набрался храбрости сказать это. Принёс из своей комнаты пистолет и вручил ей: — Можешь убить меня, прямо сейчас.
— Я знаю, я помню, — кивнула она.
Он оторопел:
— И у тебя нет ненависти ко мне? Почему ты не отомстишь?
— Но ты же делаешь всё, что я прошу, — равнодушно проговорила она. — Отомстить тебе не составляет труда, верно? Но ничуть не впечатляет. И нисколько не удивляет. Неинтересно мне это.
«Как печально! Она всё прекрасно понимает, но не чувствует ко мне антипатии. Вообще никаких чувств ко мне не испытывает, вот такое равнодушие».
— Ну, убей же меня! — в слезах взмолился он. — Хоть настанет конец этим мучениям.
Она холодно покачала головой:
— Нет, и не проси. Неинтересно мне это. — Повернулась и вышла.
А он остался стоять на коленях на ледяном полу с пистолетом в руках.
Глава 8
На другой день она вновь исчезла.
Вообще-то он подумывал о смерти. Но её исчезновение опять захватило его. Он должен снова найти её, ведь ей, возможно, угрожает опасность, вдруг она нуждается в нём? Не может же он оставаться сторонним наблюдателем. Но теперь приходилось только ждать.
На этот раз ожидание затянулось. И с каждым днём ждать становилось всё тяжелее. Наконец, она прислала фотографию: теперь красные туфли стояли на снежном сугробе. Контраст красного и белого резал глаза. Надпись гласила: «Хочу устроить фотовыставку, нужно примерно шестьсот тысяч. Надеюсь, ты наберёшь нужную сумму и приедешь за мной».
Положив фотографию на колени, он сидел на веранде, курил и смотрел на красные туфли. Они протянулись тонкой линией с тех далёких времён до сего дня, вот куда дошли. Казалось, ещё можно различить на них потёки крови. Кожа вся в царапинах. Обветшали уже, как и он сам.
Но ему, одряхлевшему, нужно набрать шестьсот тысяч. Если подсчитать, сколько человек нужно убить? Он ведь открыл собственный бизнес, но сделки постоянно срывались, дело можно было продолжать, лишь снижая цены. Он вымотался и каждый раз боялся промахнуться. Казалось, раздастся оглушительный грохот, и череп разлетится на куски, как цветочная ваза. Но нельзя забывать, что его девочка ждёт его. Она сейчас нуждается в нём, к этому он всегда и стремился, это и даёт ему силы в любой момент бешено закрутиться как волчок.
Одного за другим он убил пять человек. Каждый раз было так опасно, что руки тряслись и он задыхался. Каждый раз казалось, что всё, конец. Но снова и снова он приказывал себе действовать как должно, ведь она ждёт.
На пятом деле за ним погнались люди из киллерской конторы — его давно хотели прикончить. Искали повсюду, отрядили тех самых молодых и сильных. Одна пуля задела его, но ему удалось скрыться. Ранило в правую ногу. Теперь он был киллер одряхлевший и колченогий. Приходилось прятаться, но нужно было и искать то заснеженное место на фотографии. Гора, видать, высокая, раз на ней круглый год снег.
Он сел на поезд дальнего назначения и долго трясся на нём. Уже наступила осень, а он поехал, как был, в тонкой рубашке. Иногда, завернувшись в старые газеты, он забывался глубоким сном, а когда ворочался, слышал, как они шелестят. Вот на что похож удел презренного простолюдина — на грязь, скрываемую под старыми газетами. Мешок из плотной бумаги набит деньгами, но их меньше, чем нужно девочке. Чтобы собрать нужную сумму, необходимо убить ещё пару человек. Но ждать он больше не мог, пора было отправляться на поиски. У киллеров тоже есть предчувствие собственной судьбы: он словно мчался по бесконечной белой дороге, а тут завидел её конец. Раз близок конец, нужно бы сбавить шаг, но он этого не сделал. И поспешил дальше к своей цели — к тому самому концу.
Помимо денег у него были фотографии. Он собрал все присланные ею снимки и носил с собой. Вынимал и пересматривал. На всех красные туфли. Красные туфли в самых разных местах. По одним можно догадаться, где это, другие вообще невозможно признать. Какой же он всё-таки напористый, ведь каждый раз находил её! Может, его влекло нечто необъяснимое, но в конце концов раз за разом приводило к ней. Ему и впрямь было не объяснить, что значат эти туфли, но он почему-то полагался на них. Всякий раз, когда приходила фотография с ними, будто открывался некий просвет. А это и был выход. Наверное, ничто не могло заставить его в ещё большей степени ощутить величайший смысл продолжения жизни.
Вот так, за шиворот, время и притащило его сюда. Оглянуться не успел, а девочке уже восемнадцать. Трясясь в поездах и междугородных автобусах в поисках её, он оглядывался на прожитые вместе восемь лет. За эти годы он так никем для неё и не стал. А ведь так стремился оставить в её жизни след. Истратил все силы, но так ничего и не удалось. Даже смерти не смог от неё допроситься.
Но как бы он ни корил свою небожительницу, свою богиню, вскоре он оказался у подножия горы, на вершине которой лежал снег. Должно быть, это здесь. Девочка должна быть здесь. Он словно учуял её запах, обворожительный аромат, который вдруг и погружает в полузабытьё, и возбуждает. Он обшарил каждый домик у подножия горы и на полпути к вершине, куда добирался очень долго. Из-за боли в ноге идти было невыносимо тяжело, и, найдя девочку, он представлял собой жалкое зрелище. Она словно яркий распустившийся бутон, а он — дряхлый старик. Он видел её во всём блеске, и от этого блеска слезились глаза.
Невысокой изгородью из бамбука она выгородила садик и навалила на неё кучи снега. Получилось нечто вроде белых могильных холмиков. Кучи снега выкрасила в различные цвета, и они смотрелись, как разноцветные волчки — красные с белым и зелёные с белым. Красота да и только! В эти кучи снега она понатыкала множество белых костей — каких животных, не поймёшь. Маленькие и большие, твёрдые кости позвоночника и гибкие рёберные. Все тщательно очищенные, белые-пребелые, словно девственно чистые мемориальные арки. Вот уж поистине унаследовала от матери художественное дарование — любила яркие краски. А ещё куриной кровью на снегу она вывела иероглифы и нарисовала картины. Тушка курицы со скрученной шеей лежала на земле, а лапы засунуты глубоко в снег. Девочка как раз заканчивала лепить снеговика. Тушки курицы и нескольких воробьёв она запихнула снеговику в живот. Тот казался невероятно упитанным, словно почитаемый будда. На девочке длинный плотный свитер розового цвета с капюшоном, на шее голубой шарф. Джинсы, красные сапоги. На руках мохнатые жёлтые варежки. За спиной фотоаппарат — чёрная коробочка, скрывающая неизвестно сколько страшных сцен. Выглядит девочка невинно и прелестно — этакая юная учительница средней школы, по-детски увлечённая любимой игрой.
Он смотрел, не отрываясь, как смотрел на неё всякий раз, хотя каждый раз по-другому, смотрел, как она наслаждается новой задумкой. Его это должно устраивать, ему бы лишь увидеть её. Довольно и этого, для него это и еда, обильная, что дальше некуда, и вода, и всё остальное необходимое для жизни. Он каждый раз был растроган тем, что вновь видит её. Он стоял совсем рядом, за изгородью, слыша завывания гуляющего здесь, в горах, ветра. Вообще-то он слышал и другие звуки, например, доносящиеся снизу, от подножия, торопливые шаги. Но он не обратил на них внимания, какая ему