его утра, немного смутились и двинулись вдоль берега озера, разведывая обстановку и внимательно высматривая что-нибудь необычное. Мы шли и шли, как вдруг ветерок донёс до нас новые звуки: тук-тук, тук! Лезвие топора с силой врубилось в древесину, один мощный удар следовал за другим: тук-тук, тук! Мы подумали, что это, наверное, кто-то ворует сосновый лес и, лишь подойдя к небольшой седловине между двух вершин, поняли, что звуки доносятся оттуда. Не прошло ещё и суток, а в этой горной седловине на совершенно пустом месте уже появился маленький кирпичный домик. Все четыре стены были готовы, и двое строителей занимались длинными брёвнами, что были уложены рядом с домиком, видимо, они собирались подводить стропила под крышу этого скромного жилища. Нам удалось разглядеть, что один из строителей — старина Дяо. Рядом с ним трудился паренёк четырнадцати-пятнадцати лет, плотненький, коренастый и очень сноровистый. С первого взгляда было понятно, что паренёк — сын старины Дяо.
Мы стояли рядком на берегу озера и, запрокинув головы, неотрывно следили за тем, как они работают. Паренёк первым заметил нас. Он повернулся в нашу сторону и с растерянным видом посмотрел вниз, мы тоже глядели на него. Потом он резко наклонился и сказал что-то на ухо своему отцу. Старина Дяо развернулся всем телом, приставил ко лбу топор, как козырьком отгораживаясь им от солнца, и громко крикнул:
— Поднимайтесь сюда! Забирайтесь к нам наверх!
Мы не двинулись с места, хотя голос старины Дяо продолжал звучать в ушах раскатистым эхом. Лезвие топора ослепительно блеснуло от солнечного света, так нестерпимо ярко, что некоторые даже зажмурились. Старина Дяо поднялся на ноги и стал размахивать топором над головой, вычерчивая сверкающим лезвием большую сияющую дугу и крича:
— Поднимайтесь сюда! Забирайтесь к нам наверх!
Посопев немного, мы переглянулись: у каждого на физиономии расплылась довольная улыбка.
Старина Дяо действительно был мастак работать. Встав неподалёку, мы во все глаза следили за ходом строительства. Старина Дяо свободно и в то же время крепко держал рукоятку топора и ловко снимал заскорузлую, шероховатую кору, полируя брёвна до блеска, а потом распиливал брёвна на части. Пила монотонно, протяжно хрипела, этот однообразный звук то поднимался выше, то опять становился ниже и глуше. Оскалив от напряжения зубы, старина Дяо то склонялся всем телом вперёд, то снова выпрямлялся. Наши глаза были прикованы к широкой ладони, державшей рукоятку пилы, и, следуя за этими движениями, головы непроизвольно качались то вверх, то вниз, как у цыплят, которые клюют зёрнышки. Только сын старины Дяо оставался неподвижным, крепко удерживая обеими руками бревно, он, потупив голову, сосредоточенно смотрел на опилки, падающие из-под острых стальных зубьев. Опилки были влажными, золотистыми, они сыпались на землю, и очень скоро всё внизу было выстлано толстым, как обувная подошва, слоем опилок, источавших терпкий, горьковатый аромат. Выпилив балки для стропил, старина Дяо долотом пробил в них пазы, а потом начал устанавливать балки на крыше. Мы уже совершенно забыли о том, что собирались «разведать обстановку», и всей душой восхищались сноровкой старины Дяо. Не в силах скрыть свой восторг, мы сгрудились возле него в надежде получить какое-нибудь задание. Но вскоре поняли, что были абсолютно бесполезны. Мы излишне суетились, непрерывно галдели, то опрокидывали плотницкую бадейку-тушечницу для отвеса, то натыкались на стальную пилу. А сын, не произнося ни слова, в полном молчании следовал за стариной Дяо, стоило отцу протянуть руку, как паренёк мгновенно вкладывал инструмент ему в ладонь, и каждый раз это был именно тот предмет, в котором нуждался отец. Мы перестали путаться под ногами, успокоились и стали наблюдать за пареньком, пытаясь понять, как ему удаётся угадывать желания старины Дяо. Паренёк заметил, что мы следим за ним, быстро опустил голову, и стал заливаться краской: сначала у него заалели уши, потом покраснела шея и наконец запылал весь лоб, а на висках заблестели крупные капельки пота.
Когда стропильные балки были закреплены шипами, пришло время настилать кровлю. Старина Дяо стоял наверху, а мы подавали ему листы шифера. Шифер был очень тяжёлым, в одиночку паренёк с трудом мог удержать его. Поэтому, не дожидаясь инструкций от старины Дяо, мы поспешно и суетливо принялись помогать пареньку поднимать шифер. Состроив гримасы и пыхтя, будто от непосильной ноши, мы высоко-высоко подняли один край листа — вровень с головой старины Дяо. Как только его рука коснулась шифера, наша ноша сразу же перестала быть тяжкой.
— Молодцы, ребята, потрудились на славу! — забасил сверху старина Дяо. — Вот спасибо так спасибо!
Смущённые, мы покраснели и так разволновались, что наши крошечные сердца готовы были выпрыгнуть наружу.
К тому времени, когда на небе запылали облака, а озёрная гладь заалела в лучах заходящего солнца, маленький домик уже был похож на первый грибочек, выглянувший после дождя, — он был такой же крошечный и необыкновенно милый. Мы зашли в помещение, чтобы проверить, как там внутри, а потом вышли наружу, чтобы ещё раз осмотреть домик. При мысли о том, что в возведении этого жилища есть маленький вклад каждого из нас, мы все светились от удовольствия. Мы топтались, никак не желая уходить. Тут старина Дяо вроде как что-то вспомнил и сказал:
— Вы погодите, не уходите пока. — А сам повернулся, зашёл внутрь и стал в потёмках рыться в одном из своих баулов.
Сгорая от нетерпения, мы наблюдали за ним. Наконец он вышел: сложив вместе две свои большие ладони, старина Дяо вынес нам огромную, с горкой пригоршню арахиса. А потом, протянув всё это нам, очень вежливо и скромно сказал:
— Спасибо вам, потрудились на славу! Нет ничего достойного, чтобы отблагодарить вас, поэтому не откажите, съешьте хотя бы это.
Мы стали вытирать ладошки о штаны, но очень долго не осмеливались взять орехи из его рук. Наконец каждый набрал по целой жмене, и мы уселись в рядок на берегу, глядя на озёрную гладь и грызя арахис. Съев нежнейшие молодые ядрышки, мы принялись с азартом швырять скорлупки в воду — кто дальше. Старший и младший Дяо скорлупу в озеро не бросали, а, наоборот, аккуратно складывали в кучку. Мы заметили, что лица отца и сына были почти неотличимы. В воде, как в зеркале, отражались лучи пылающего заката, и эти алеющие блики озаряли их упитанные, загорелые физиономии. Нежданно пролетел ветерок с гор, потревожив своим дуновением озёрную гладь, отражение закатного пламени затрепетало, и тотчас замерцали красноватые отблески на лицах старшего и младшего Дяо.
Когда мы возвращались домой, озеро уже окутала ночная тьма. Едва переступив порог, мы стали наперебой рассказывать о событиях этого дня. Но, к немалому нашему разочарованию, реакция старших оказалась прохладной. Выслушав наши восторженные рассказы, взрослые или никак не реагировали, или же бурчали с мрачной миной, дескать, малышня ещё, что они понимают!
На следующий день нам не терпелось вновь очутиться на берегу озера. Издалека заметив нас, старина Дяо приветливо замахал, призывая подняться. Оказалось, что Дяо и его сын пристраивали вплотную к вчерашнему домику ещё одну комнатку. Когда вторая комнатка была полностью готова, солнечный диск только-только начал опускаться за горизонт. Как и накануне, мы не стали торопиться домой, и наше ожидание было вознаграждено. Старина Дяо усмехнулся, залихватски махнул ладонью:
— Ладно уж, ладно! — Он зашёл внутрь домика и вскоре опять вынес нам полную пригоршню арахиса.
Пока мы шумно плевали в воду арахисовые скорлупки, один из буйволов, важно поматывая головой, направился прямо в озеро. Вода быстро скрыла его мощное туловище, а от огромной, задранной вверх тёмной головы быка, как от скользящего центра, расходились новые и новые дуги мелких волн. Буйвол уплывал всё дальше от берега, звучно фыркая блестящим широким носом: пфрр! пфрр! пфрр! Время от времени над водной поверхностью поднимался его смоляно-чёрный хребет. С первого взгляда могло почудиться, что это был гигантский Рыбий царь, о котором ходили легенды. Для нас такие сцены давно уже стали обыденными, но в этот раз мы страшно обрадовались, поскольку всё происходило на глазах у старины Дяо. Саньпи проворно вскочил, отшвырнул арахисовые скорлупки и с громким смехом бросился вслед за буйволом, на ходу сбрасывая рубашку и штаны. Мы видели, как он, сверкая пятками, прошлёпал по прибрежным зарослям, и как из молодых побегов ароматного рогоза брызнул прозрачный зеленоватый сок. Затем Саньпи — плюх! — шумно бултыхнулся в воду, подняв фонтан сверкающих белоснежных брызг. Он ритмично вскидывал худенькие руки, разбрасывая вокруг тучи хрустальных капель, а его голова, словно пустая тыква-горлянка, то всплывала над поверхностью, то снова погружалась в воду. Вскоре Саньпи уже держал буйвола за толстый рог, бык недовольно мотал головой и протяжно мычал, желая избавиться от мальчишки. Но шустрого Саньпи этим было не испугать: он ловко вертелся, каждый раз умудряясь увернуться от страшных рогов. Саньпи хотел продемонстрировать, как отлично он умеет плавать, мы это прекрасно знали и поэтому самодовольно заулыбались. Покосившись на старину Дяо, мы, к огромному удивлению, заметили, что тот сидит с каменным лицом и совсем не глядит в нашу сторону. И лишь когда от их шумного барахтанья помутнела вся вода вокруг, Саньпи по-собачьи отплыл немного назад, крепко ухватил буйвола за шею, другой рукой натянул верёвку, а затем стремительно перевернулся и уселся верхом на спину быка. Заставив буйвола повернуться, мальчишка направил животное обратно к берегу. Высоко подняв руку, Саньпи громко и радостно закричал:
— Эй, вы там! Эгей! Э-ге-гей!
Мы помахали ему в ответ. Заходящее солнце разливалось по озёрной глади, и худенькая мокрая фигурка Саньпи, вся в следах от старых царапин, тоже сверкала и искрилась.
Мы опять взглянули на старину Дяо: он выглядел совершенно растерянным, а уголок рта слегка подёргивался. Младший Дяо встревожено глядел на озеро, но отец удерживал сына на месте, схватив его за запястье.