В институте Ша Сюэтин вечно была недовольна едой. Даже в столовой, где за три юаня подавали обед из двух основных блюд и супа, она любила не к месту возмутиться тем, что еда слишком жирная и несолёная. А бывало, со знанием дела рассуждала о том, что в таком-то ресторане жарят говядину не семь минут, как положено, а целых восемь. Это непрофессионально, да ещё и в списке блюд указывают как специальное предложение. Даже слово «меню» она произносила на английский манер. «Какой ужас! — восклицала она. — Обещают жарить семь минут, а на вкус — все восемь, да ещё и в меню рекламируют. Терпеть такого не могу!»
Блюда на столе Ша Сюэтин, видимо, можно было отнести к первоклассной кухне, ведь их доставили из пятизвёздочной гостиницы в дом, который мало чем отличался от отеля класса «люкс». Хотя кушаний было много, и самых разнообразных, Лэй Ле не наелся. Ему были не по душе эти изысканные яства, в них не чувствовалось любви хозяйки. В чём же эта любовь? Наверное, он был слишком придирчив. Может быть, его определение было не совсем точным, но он явно скучал по стряпне Вэнь Сяонуань. Блюда, которые приготовлены в результате проб и ошибок, иногда не удаются и выглядят невзрачно, зато пальчики оближешь, иногда получаются красивыми, но невкусными. Он не мог дождаться, когда этот званый ужин наконец закончится и они отправятся на другой конец Пекина, вернутся к себе в квартиру, к своей домашней еде.
По дороге ветер развевал длинные неухоженные волосы Вэнь Сяонуань. Лэй Ле украдкой любовался женой. Ему нравились её бледная кожа, худощавое тело, чёрные волосы. Он вспоминал, как в больничной палате, придя в себя после приступа аллергии, она сказала: «Давай я сначала побуду твоей девушкой и подготовлюсь». Теперь они женаты уже несколько лет…
— Дорогой, как ты думаешь, я смогу приготовить такой же вкусный черничный пирог? — Вэнь Сяонуань прервала задумчивость Лэй Ле.
— Шутишь, что ли? Ты приготовишь намного вкуснее!
— Ты мне льстишь!
— Можно я кое-что спрошу? — Лэй Ле вдруг вспомнил.
— Да.
— Почему ты не призналась, что у тебя аллергия на арахис, а сказала, что не любишь его?
— Почему я должна говорить ей, что у меня аллергия? Кто она такая? Почему я должна раскрывать свои слабости? Вдруг она навредит мне? — Вэнь Сяонуань всплеснула руками.
— У тебя что, мания преследования?
— Может, и так. Тебе не показалось, что она не слишком доброжелательна?
— Ты почувствовала? Я-то думал, ты не догадалась! А ещё говорят, что ты не можешь за тебя постоять! Отчего сегодня ответила так резко?
— Я же её совсем не знаю, разве я была резка? Кроме того, она так выпендривалась: в доме надела эту драную накидку. Тепло ведь, мы же не у костра собрались. Она кривляка. Либо она очень сильная личность, сильная до сумасшествия, но я не специально задела её. Либо она очень слабый человек, а я не хочу обижать слабых, я им сочувствую. А ещё, зачем мне задевать твою бывшую девушку? Как говорится, предки сажают деревья, чтобы потомки наслаждались прохладой в их тени. Если бы она не исчезла из твоей жизни, разве я смогла бы появиться? Я её преемник, поэтому обижать её не буду, правда же?
Лэй Ле развеселился и почувствовал, что проголодался:
— Дорогая, давай придём и поедим? Я голоден!
— А? Неужели? Человек она, конечно, не очень, а вот еда была вкусной! Ты к моим кушаньям придираешься, неужели еда из пятизвёздочного ресторана тебе тоже не по душе?
— Мне она не показалась вкусной и оригинальной.
— Тут что-то не так. Если человек злой, значит, злой; если еда вкусная, значит, и вправду так. Не будь таким привередой, ешь что дают.
— Я как чувствовал, не надо было приносить с собой морковный торт, я бы его дома съел, — Лэй Ле вспомнил о позабытом десерте.
— Ладно тебе, пусть останется у хозяйки. Ты заметил, как она мало ела. Наверняка после ухода гостей набросится на мой морковный торт! Она точно обжора, иначе не была бы такой толстой. Точно тебе говорю, она всё подъедает украдкой!
В метро было столпотворение. В этом городе так много народу, что даже в выходные в вагоне не протолкнуться. В людском потоке Лэй Ле сжал руку жены, её ладони были мягкими и тёплыми.[49]
— Как тебе её дом? — спросил он.
— Такой большой, что даже боязно. Если не выложишь путь камешками, то не узнаешь, из какой комнаты пришёл. И потом, обставлен так примитивно.
— А я увидел этот огромный дом, и мне стало так неудобно перед тобой.
— Братец, где же твой романтизм? Ведь у неё нет таких зелёных дверей, как у нас! — Вэнь Сяонуань качнулась в вагоне вместе с толпой, и продолжила: — Хотя гардеробная у неё прекрасная! Ты не видел, прямо как у звезды, такая красота! Когда у нас будут деньги, у меня тоже будет такая!
— А если не будет денег? — Лэй Ле намеренно спросил, чтобы на всякий случай охладить её воодушевление.
— Не будет, так и ладно. Если одежды всего ничего, то о какой гардеробной может идти речь?
Равнодушный ответ Вэнь Сяонуань застрял в голове Лэй Ле, как рыбья кость в горле. Ша Сюэтин ведь тоже домохозяйка. Легко представить, как она каждый день ходит по магазинам, чтобы заполнить свою гардеробную, следит, чтобы служанка исправно выполняла свои обязанности, или же играет в карты, ходит в театр. Лэй Ле не имел никакого представления об образе жизни дам из высшего общества. Вэнь Сяонуань тоже не работает, она не любит соперничество и ненавидит, когда на неё давят. Ей нравится жить в своём мирке вместе с кошками. Давеча он злился из-за её никчёмности, а сегодня сам почувствовал себя в долгу. Хотя Сяонуань не похожа на других девушек, её отношение к жизни и сложнее, и проще. Но он её муж, он, по крайней мере, должен сначала обеспечить ей нормальный ремонт в спальной комнате, а уже потом обвинять её в том, что она бездарно проводит время. Возможно, через несколько дней он снова возненавидит эти её кулинарные курсы, или будет убеждать её найти работу, или же ни с того ни с сего заметит её сгорбленную спину перед компьютером, и это начнёт раздражать, но сегодня он будто бы разглядел у неё за спиной крылья. Вдруг раскрылось изящество её души и свободный дух, словно она парит в воздухе. Много лет назад, когда он добивался её внимания, она уже была такой. Сейчас она всё та же. Если только сама суть её не изменится, она станет его сокровищем.
От станции метро до дома нужно было проехать ещё две остановки. Лэй Ле предложил пройтись пешком, Сяонуань молча кивнула. Эта широкая и прямая дорога тянулась далеко-далеко, будто уходила в бесконечность. Через пару километров будет их родной дом, пусть и с черновой отделкой.
Перевод А.А. Никитиной
Ван ТяньПОМНЮ ВРЕМЯ, КОГДА УХОДИЛИ В ПОХОД[50]
За несколько месяцев до того как попасть в больницу, Юнмин начал свои поиски, в которых смешивались явь и бред. Часто в такие минуты его действия были вполне конкретными. Невзирая на солидный возраст и целый букет болячек, он пускал в ход всё, что пока ещё было в его арсенале: палочку, фонарь, свои подслеповатые глаза, дрожащие ноги, и во всеоружии направлялся в знакомые и незнакомые места на какие-то поиски. На первый взгляд, эти места казались вполне обычными, но было в них и что-то мистическое. Например, заросли бурьяна вокруг уже засохшего сливового дерева в западной части небольшого парка или, например, унылый, сырой угол за дверью уличной мастерской. Степень знакомства с конкретным местом зависела от обстоятельств. Иногда он направлялся по уже проторённому пути, приходил туда снова и снова, пока ему вдруг не открывалось удивительное видение. Прямо перед его глазами появлялось чудесное свечение, и в необычном преображении дерева он вдруг мог увидеть лицо, которое привиделось во сне, при этом всё вокруг искрилось ярким светом, излучая животворящую энергию Нового мира. Никто не знал, что именно он ищет, однако если он что-то находил, то это сразу бросалось в глаза — об этом говорил его странный взгляд и потерянный вид. Окружающие не обращали на это внимания, притворяясь, что одобряют его бесполезные и безвредные действия.
Что же такого он мог найти? В его возрасте всё только убывает, путём математического вычитания всё непрерывно сходит на нет, будь то безмятежность или воспоминания.
И всё-таки, вернувшись из больницы, Юнмин стал вести себя намного спокойнее и, уподобившись тени, крепко-накрепко прилип к Наньянь. «Янь, Янь», — его зов слышался уже не один десяток лет, естественно в отсутствие посторонних ушей. При детях он звал её «Наньянь», а в разговорах с соседями — «наша малышка Цзян». Она ведь была младше его, так что прозвище ей вполне подходило. Когда он обращался к ней, его лицо уже ничего не выражало, да и голос стал совсем тихим, вся сила была во взгляде, который, наоборот, стал более цепким.
От него осталась лишь пара глаз — две узенькие тропки, по которым можно было проникнуть в его безбрежный мир. Наньянь уселась вместе с ним на балконе погреться на солнышке. Пристроившись рядом, она легонько поглаживала своими старческими в пятнышках руками его дряблую шею. Она просто сидела, но для Юнмина это было наивысшим наслаждением, он медленно перевёл изучающий взгляд на лицо Наньянь, долго-долго смотрел на неё, а в его глазах постепенно проступало смятение. Наньянь догадалась, что он снова принялся за свои поиски.
Теперь он нащупывал другой путь. Ведь в кладовых памяти столько неприметных уголков, и если туда заглядываешь не часто, то когда-то знакомые места могут порасти сорняком, стать сырыми и мрачными. Но, говоря о копании в мозгах, то этот процесс, несмотря на всю его доступность, всё-таки более трудоёмкий. Хождение по запутанным тропам воспоминаний сопровождается постоянным риском напороться на неприятности. Обычно Юнмин, словно трусливый ребёнок, нуждался в поддержке, поэтому и теперь он инстинктивно затянул своё: «Янь, Янь».