Наньянь крепко сжала его руку, она была его далёкой родиной, его надёжным кровом. И главным для Юнмина было ощущение её тепла в этом огромном мире, который существовал лишь, пока она находилась рядом. Его рука ответила крепким пожатием: для Наньянь это был очередной знак беззвучной просьбы Юнмина. Сам он немногое мог накопать в своей памяти, Наньянь должна была помочь ему.
— Ну, хорошо, хорошо.
Её повествованию обычно предшествовали успокаивающие интонации, словно происходила настройка инструментов перед концертом. Она, кажется, уже миллионы раз повторяла одни и те же слова. Если бы всё сказанное изложить в письменном виде, то под это сочинение можно было пустить целый бамбуковый свиток, а если всё это представить в образе человека, то он вышел бы старше их обоих, вместе взятых. При изложении ход событий упрощается, пересказывая историю жизни круг за кругом, уже сложно определить, где начало, где конец, за долгие годы всё меняется бесконечное количество раз. В течение многих лет она снова и снова повторяла одно и то же, и уже чувствовала некоторую неловкость. Он же оставался её единственным слушателем и каждый раз проявлял такое неподдельное внимание, точно рассказ был о ком-то другом.
— Мне судьбой было предначертано всю жизнь заботиться о тебе. Я это поняла с первого взгляда.
Заурядные обстоятельства «первого взгляда», пройдя долгий путь постоянных воспоминаний со времён жаркого лета 1948 года, превратились уже в далёкие неясные отголоски. Полевой госпиталь, о котором пойдёт речь, был развёрнут в местечке под названием ущелье Золотого дракона. Прекрасно замаскированный в горах, он утопал в благоухании диких акаций и безумном стрекотании цикад, и если бы не огромное количество раненых, то здешний пейзаж казался бы живописным. Госпиталь не менял своего месторасположения, однако в ходе напряжённых военных действий он оказывался всё ближе и ближе к линии фронта. В тот день раненых поступило особенно много, вмиг все койки в палатах оказались заполнены, у входа не протолкнуться, всё вокруг сливалось в красно-белую картину, озвученную стонами. Кому-то так и не удавалось дождаться места, в таком случае после осмотра врач молча качал головой и просил солдат унести умершего на носилках на задний дворик, где таких укладывали в ряд для последующего захоронения. Что касалось раненых, они вели себя смирно и соблюдали порядок, стояли, не нарушая очереди, все как один с перебинтованными головами, а если не хватило бинтов, просто прикрывали раны листьями.
Наньянь с тазиком вышла из госпиталя, чтобы вылить окровавленную воду. Её передник и красный крест на левом плече, словно зияющие раны, сплошь пропитались кровью. Красные пятна уверенно занимали всё новое пространство, словно не хотели иметь дела ни с каким другим цветом. Слив воду в отведённую канаву, Наньянь отряхнула руки и, осторожно распрямив кулачки, тыльной стороной вытерла со лба пот, убирая назад прилипшие волосы. В этот момент она увидела возле «того ряда» сидящего на корточках человека в военной форме, он приподнимал с лиц солдат повязки или листья, после чего возвращал их на место.
— Кого-то ищешь? — спросила Наньянь.
Молодой человек вздрогнул всем телом, словно наткнулся на воскресшего из мёртвых, резко поднялся, испуганно посмотрел на Наньянь и, пошатываясь, побежал прочь. Он был настолько поглощён своим занятием, что, внезапно потревоженный, совсем растерялся. Единственное, что ему пришло в голову, это убежать. То был солдат с испуганными глазами на смуглом широком лице. Солдат, которому в этой жизни ещё не хватало опыта за пределами поля боя.
Ничего особенного это первое впечатление, расписанное в романтичных красках, не представляло. Можно даже заключить, что судьбоносность встречи, которую Наньянь вкладывала в свои слова «с первого взгляда», никак себя не проявила. Во всяком случае, в тот раз ничего у неё в душе не шевельнулось, и очень скоро она позабыла про это.
Через два дня она снова увидела его на том же месте, как и в прошлый раз, он осматривал умерших. Не окликая его, Наньянь наблюдала, как он осторожно, точно боясь потревожить боевых товарищей, приподнимал с их лиц повязки и, посмотрев, так же аккуратно возвращал их на место, попутно поправляя на солдатах одежду. На шее сзади чуть проступал шрам, похоже, его задело осколком снаряда, и теперь этот рубец размером с ноготь мелькал при каждом движении мышц. Глядя на это, Наньянь вдруг ощутила, что у неё зачесалась шея.
Завершив свои поиски, молодой человек поднялся, обернулся и увидел Наньянь. Как же она выглядела в тот момент? Каждый раз, доходя в рассказе до этого места, она начинала расспрашивать Юнмина. Используя всевозможные намёки, она старалась подтолкнуть ход его мыслей, пытаясь вызвать приятное воспоминание. Как бы то ни было, он должен был вспомнить, ведь тогда он уже не обратился в бегство, а, напротив, внимательно посмотрел на Наньянь.
Перед ним стояла санитарка с двумя жидкими короткими косичками, над её заострённым подбородком нависала марлевая повязка. Вероятно из-за худобы, её глаза казались невероятно большими, а обрамляющие их ресницы при каждом взмахе отбрасывали густые тени. Можно сказать, это были лучшие годы Наньянь. И пусть на ней была всего лишь мешковатая военная форма, и пусть она с утра до вечера не снимала с лица повязку, и пусть даже сама она не выделяла себя среди других сослуживиц, однако ничто не давало повода усомниться в её привлекательности, она словно пропиталась тонким ароматом диких горных акаций, который густо распространялся вокруг.
Наньянь очень трепетно относилась к этой части своего повествования, именно так она и должна была выглядеть. Возможно, из-за убедительного тона, а возможно, Юнмин действительно начинал что-то припоминать, но всякий раз, когда рассказ повторялся, он безошибочно реагировал именно на такое описание её внешности, что всегда очень трогало Наньянь.
— Ты кого-то ищешь? — снова спросила солдата Наньянь.
Однако, едва раскрыв рот, она пожалела, что задала такой вопрос.
На лице солдата появилось страдальческое выражение. Наньянь поняла, что он не то чтобы кого-то ищет, скорее он боится найти кого-то. Другими словами, он приходил сюда, чтобы получить отрицательный ответ. Он был таким непосредственным: сколько людей умирает каждый день на поле боя, и никто не знает, где их хоронят, и только часть умерших оказывается в госпитале.
Наньянь подумала об этом, но сказать не сказала. В глазах бойцов женщины были заносчивыми гордячками, которые держались обособленно. И уже одно то, что кто-то отваживался посмотреть в сторону женщины, пусть и не красавицы, было достижением. Если же взрослому мужчине при попытке сближения давали резкий отпор, у него надолго оставался неприятный осадок. Об этом рассказывала их главврач Юань, которая просила санитарок относиться к солдатам помягче. Несмотря на свои семнадцать лет Наньянь была девушкой понятливой.
— Тот, кого ты искал… точнее, тот, кого ты не хотел найти, как он выглядит? Я могла бы тебе помочь.
Сказав это, Наньянь совершенно не подумала, насколько наивной выглядит сама. Парень благодарно улыбнулся и снова посерьёзнел. Он замахал руками, провёл по лицу, словно пытаясь описать кого-то, в конце концов оставил эти попытки и просто сказал: «Он такой же, как я», после чего снова, как бы извиняясь, уставился на Наньянь. Они стояли совсем рядом, но в его взгляде было такое почтение к Наньянь, словно она была недосягаемым изваянием. Наньянь уловила скорбь в его голосе. Ну как ещё он мог описать кого-то? Практически все, кто сейчас ещё воевал или уже лежал здесь, похожи на него. Ну как тут кого-то найти? Вчера, сегодня, завтра, неважно, когда ещё, каждый день мелькают одни и те же лица, как уловить разницу? Наньянь вздохнула.
Так, можно сказать, и состоялось их знакомство. У них в госпитале лежал один важный начальник, никому не разрешалось выяснять его звание, должность или имя. И поскольку информация о нём считалась конфиденциальной, все привыкли называть его просто «начальник». А этот молодой солдат, будучи сержантом, отвечал за его охрану и безопасность. Начальник был нетерпеливым пациентом, чуть что, выкрикивал: «Сержант Ло! Сержант Ло!» Так ей стала известна его фамилия, но она никогда не интересовалась именем молодого человека, поскольку воспринимала его как часть начальника, а значит, и как часть тайны. А вот сержант Ло, напротив, исподтишка поглядывал на неё. И поскольку они уже дважды сталкивались, при очередной встрече он неизменно приветствовал её. В третий раз он вдруг обратился к ней по имени: «Цзян Наньянь!» В тот момент девушка, ухватив корыто с мокрыми простынями, собиралась отнести их сушиться на южный склон. Услыхав оклик сержанта Ло, она вдруг непонятно почему покраснела, но, совладав с собой, кивнула и, согнувшись, пошла прочь со своим тяжёлым корытом, перекосившим её фигуру.
На самом деле их встречи в госпитале нельзя было назвать содержательными, можно сказать, случайные столкновения. И если не считать встреч у «того ряда» погибших, то хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать их все. Пару раз они искали вместе. Подсев к трупам с разных сторон, Наньянь приподнимала с лица умершего покрывало, а сержант Ло после внимательного осмотра заключал: «Не он». Тогда она накрывала труп и переходила к следующему. В госпитале Наньянь уже вдоволь насмотрелась на мёртвых, поэтому относилась ко всему спокойно. На этот раз они не нашли среди покойников знакомого сержанта Ло, так что он мог вздохнуть с облегчением.
Однако потом сержант Ло признал одного солдата. То был уже опытный служака, который в своё время научил его, зелёного новобранца, стрелять. Когда сержант Ло замер перед его трупом, Наньянь сразу всё поняла и тихонько отошла. Через некоторое время она отправилась за лекарствами и снова оказалась на заднем дворе госпиталя. Сержант Ло по-прежнему был там. Осторожно и в то же время старательно он приводил умершего товарища в божеский вид, убирал сухие былинки, поправлял съехавшую на бок голову. Так он и сидел, преклонив колени, плечи его то и дело вздрагивали в