Дедушка умер два года назад, а прошлой весной их домработница заявила, что невестка зовёт её обратно присматривать за внуком, так что она быстренько собралась и уехала в родную деревню. Бабушка сказала, что не сможет уже найти подходящую домработницу, поэтому махнула рукой и теперь жила одна в старой квартире с тремя спальнями и двумя залами, отказавшись даже приглашать помощницу с почасовой оплатой. Ей хотелось покоя.
По сравнению с прошлым годом бабушка похудела, стала ниже ростом, и это не ускользнуло от внимания папы. Он поднялся на третий этаж, открыл дверь своим ключом, как обычно не сразу нашёл бабушку. Вся квартира была завалена книгами, журналами и газетами, словно бы в ней никто не жил несколько месяцев.
— Мам! — позвал отец. А потом снова крикнул, испугавшись, что бабушка не отвечает: — Мама!
— Иду! Иду! — отозвалась бабушка, выплывая из дальней комнаты. — Шэнцян, ты приехал!
— Приехал. — С этими словами отец вышел на балкон и нашёл пепельницу, которую бабушка засунула за цветочный горшок, вернулся в гостиную, закурил и уселся на диван.
— Ты опять куришь! — воскликнула бабушка с плетёного стула, глядя на отца и качая головой.
— Не приставай ко мне, а? — огрызнулся отец.
— Если я к тебе не буду приставать, кому вообще до тебя будет дело? — парировала бабушка.
— Ну да, ну да, — кивнул отец после очередной затяжки.
— Мне надо кое-что с тобой обсудить, — сообщила бабушка.
Отец слушал бабушку и при этом внимательно её рассматривал.
Волосы её давно уже поседели, но она добросовестно завивала их и укладывала локоны. Одета бабушка в светло-зелёную шёлковую куртку на подкладке и в серую юбку с белыми узорами из такого же материала почти до колена, а ниже коленей, над носками телесного цвета, виднеется голая кожа на икрах, серовато-белая и такая сморщенная, словно бы её оттягивают вниз полдесятка гирек.
Отец отвлёкся, припоминая, когда впервые понял, что бабушка состарилась.
Это случилось году в девяносто шестом или девяносто пятом, где-то в марте-апреле. Бабушка внезапно принялась убеждать отца, что он должен отвезти её в уезд Чуннин[53] в лощину Лихуа[54] полюбоваться цветущей грушей. Когда они добрались до места, там была такая толпа людей, что бабушка осталась в машине, нахмурив брови. Чжу Чэн тогда только-только начал работать у отца шофёром, причём водил тогда «сантану»[55] и ещё не разбирался, что к чему, — сидел как истукан на водительском сиденье, пришлось отцу самому помогать бабушке вылезти из машины. Отец держал бабушку за левую руку, помогая выбраться, а заодно придерживал её за плечо.
Именно в тот момент он понял, что бабушка постарела. Через одежду он чувствовал, что кожа на плечах свисает складками, которые буквально колышутся при каждом шаге. Он испугался и чуть не отпустил её руку. Она спросила:
— Шэнцян, посторонись, как я пройду, если ты мне дорогу загородил?
Папа сделал шаг назад, отпустил бабушку, глядя ей вслед, а потом позвал:
— Мам!
Бабушка остановилась, повернула голову. На её лице не было ничего необычного, такое же лицо, как и несколько минут назад, но отцу вдруг стало невмоготу видеть это.
— Пошли уже, — велела бабушка.
Они съездили полюбоваться цветущей грушей, то ли в девяносто шестом, то ли в девяносто пятом году, а уже в машине по дороге обратно в Пинлэ бабушка сказала:
— Ты всё-таки не разводись с Аньцинь, развод плохо скажется на твоей репутации. Она же на коленях перед тобой ползала, вот и прости, вернись, прояви снисхождение. Если вы разведётесь, то какого мнения окружающие будут о нашей семье, как я буду объясняться с её родителями?
Отец в ответ только рассеянно хмыкнул, он чувствовал, как его правая рука немеет. Бабушка довольно долго сжимала его руку, но отец так ничего и не сказал, и она спросила:
— Ты меня вообще слышал, Шэнцян?
— Да, хорошо, — снова односложно ответил отец, потушил сигарету, перевёл взгляд с бабушкиных голеней на её лицо и покивал.
— Тогда поезжай домой, я немного почитаю и лягу спать, — сказала бабушка.
— Хорошо, ложись пораньше, мам, — сухо процедил отец.
Когда они высадили бабушку у дома, отец потоптался несколько минут в коридоре, а потом поднялся на пятый этаж. Лестница закончилась, он оказался перед одной-единственной двустворчатой дверью. Отец вытащил мобильник и позвонил, ему тут же ответили.
— Открой, — попросил отец.
Через мгновение дверь отворилась. На пороге стояла хорошенькая девушка — Чжун Синьюй. Она, наверное, сделала новую причёску, чёрные как смоль волосы падали по обе стороны заострённого личика, очень красиво.
Отец наконец заулыбался, вошёл и затворил за собой дверь.
У отца в телефоне Чжун Синьюй значилась всё время под разными именами, причём мужскими. Несколько месяцев она называлась Чжун Чжуном, потом полгода носила имя Чжун Цюня, но с недавних пор отец решил отказаться от лишних сложностей и просто обошёлся одной фамилией «Чжун», добавив перед ней уважительное «старина».[56]
Как-то раз дома отец ужинал, телефон лежал на столе и вдруг зазвонил, отец не успел сразу отреагировать, и мама посмотрела, кто звонит, и сообщила:
— Старина Чжун.
— А. — Папа взял телефон и ответил на звонок: — Старина Чжун, а я как раз дома ужинаю. В мацзян[57] играть?
Чжун Синьюй ойкнула на том конце провода.
— Мне ещё посуду надо помыть сегодня, — со смехом продолжил отец и нажал на отбой.
Мама спросила:
— Он тебя давно никуда не звал?
— Давненько. — Отец положил себе ещё зелёного перца и баклажаны, а потом палочками сгрёб рис через край тарелки прямо в рот. — Помою посуду и навещу его.
— Поешь и иди. — Мама искоса глянула на него. — Он же тебя как позовёт, так прямо загораешься. Иди, я сама помою посуду.
Папа тут же радостно выскочил за дверь. То, что он записал девушку просто под фамилией «Чжун», позволило ему выиграть малой кровью — гениальное решение!
Чуть позже Чжун Синьюй спросила:
— Теперь я называюсь «стариной Чжуном»?
— Ну. — Отец сосредоточенно ласкал грудь девушки, эта грудь была невелика по сравнению с теми бюстами, какие ему доводилось ласкать, но казалась прохладной и по ощущениям напоминала яшму.
— Ну-ка, назови меня так! — велела Чжун Синьюй отцу, хихикая.
— Старина Чжун!
— Какой послушный мальчик! — просияла девушка, а потом, приподняв зад, прижалась к отцу.
Честно говоря, отец наслаждался тем, что Чжун Синьюй такая дурочка, когда они занимались любовью, он порой ругался: «Корова тупая!». Чжун Синьюй не обижалась и вела себя сообразно прозвищам.
Они с отцом тайком встречались почти два года, к слову сказать, в этом есть и дедушкина заслуга.
Это случилось за три месяца до дедушкиной смерти. Дедушке было тогда почти восемьдесят пять, а бабушке исполнилось семьдесят восемь. В первый месяц после Праздника весны, недели через две, мобильник отца зазвонил, когда ещё даже восьми не было.
Отец с матерью спали, и звонок их напугал. Отец спросонок схватил телефон, увидел, что звонит бабушка, и, сдерживая злость, прокричал в трубку:
— Мама, что тебе?
Бабушка на том конце рыдала в голос. Папа резко сел:
— Мама, что случилось?
— Я хочу развестись с твоим отцом! Я хочу развестись с твоим отцом! — причитала бабушка.
Отец с мамой быстро оделись и поспешили к бабушке. Мама села за руль своей машины. По дороге она переспросила:
— Твоя мать сказала, что собирается разводиться с твоим отцом, я всё правильно поняла?
Да, именно так. Когда они добрались до дома родителей отца, мама припарковала машину, а отец, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся наверх и открыл дверь своим ключом. Бабушка сидела в гостиной и рыдала, спрятав лицо в ладонях. Отец подошёл к ней:
— Мамочка, ну не плачь, скажи, что случилось?
— А ты у папаши своего спроси! — Бабушка махнула рукой в сторону балкона.
Дедушка сидел на балконе в плетёном кресле. На улице стояли холода, поэтому на нём были тёплые кальсоны и тулуп. Дедушка курил одну сигарету за другой, и на меховом воротнике толстым слоем лежал пепел.
— Пап, что ты натворил? — спросил отец у дедушки.
Дедушка помотал головой и ничего не ответил.
— Твой папаша завёл себе бабу на стороне! — раздался из гостиной голос бабушки.
Отец не знал, смеяться ему или плакать. Они с дедом переглянулись, как соучастники, а потом отец сказал:
— Пап, а ты ещё ого-го! Силён!
Дед сухо рассмеялся. Мама прибежала снизу. Бабушка разрыдалась ещё громче, будто бы кто-то отдавил ей ногу.
— Мама! — позвала мама бабушку, топчась в дверях и поглядывая на дедушку на балконе, не понимая, уйти ей или остаться.
Отец махнул рукой, мол, ничего страшного, и мама подошла к бабушке, села на корточки, обняла её за плечо и тихонько сказала:
— Мама, не плачьте, расскажите спокойно, что случилось.
— Я так жить не могу! — сказала бабушка. — Скажи своему папаше, что я устала быть при нём нянькой. Пусть с кем хочет, с тем и милуется, а я хочу покоя!
За несколько дней до этого их домработница действительно не вышла на работу, а поехала к себе домой на Новый год. Поэтому мама быстро разогрела вчерашний куриный суп, приготовила лапшу, выложила на тарелку маринованные овощи, и все худо-бедно уселись завтракать.
— Шэнцян, я позвоню твоей сестре и попрошу её приехать. Сегодня же развожусь с твоим отцом. Я всегда была порядочной женщиной и совершенно не хочу его принуждать, если он решил развлекаться, пусть развлекается, но я к этому не хочу иметь отношения.
Дедушка, низко опустив голову, молча ел. Отец хотел что-то сказать, но мама жестом его остановила. Бабушка так и не позвонила тёте, и отец решил, что дело удалось спустить на тормозах.