У всего есть оборотная сторона. Те истины, которые бабушка с детства вбивала отцу в голову, не пошли прахом, в итоге отец стал хорошим человеком, настоящим филантропом.
В тот вечер отец ужинал вместе с Гао Тао и Чжун Шичжуном (настоящим «стариной Чжуном») в ресторане «Плывущий аромат»; неизвестно, с какой стати, но разговор зашёл о той самой сестрёнке Хун с улочки Яоу. Гао Тао выпустил облачко дыма и затушил бычок о гузку недоеденной утки, оставшейся на тарелке, а потом ткнул указательным пальцем в отца и пьяным голосом спросил:
— Чжун, ты помнишь ту сестрёнку Хун? Первую любовь Сюэ Шэнцяна?
— Да какая к чёрту первая любовь? — фыркнул отец, он ни за что на свете не признался бы, что именно сестрёнка Хун лишила его невинности.
— Неважно, ты, когда мелкий был, постоянно бегал туда, чтоб переспать с сестрёнкой Хун, даже как-то раз залез к соседям и кролика у них стащил, помнишь?
Непонятно, когда это началось, но отец с друзьями достигли того возраста, когда, выпив, начинают предаваться воспоминаниям о былом.
— Точно! Я вспомнил! — воскликнул Чжун Шичжун. — Его мать тогда так рассвирепела, что он сбежал из дому и два дня ночевал у меня, наглец!
— Ах вы, два старых пердуна! Это ж когда было? Что, больше поговорить не о чем?
Отец схватил со стола полупустую пачку сигарет и бросил в голову Чжуну, а тот, рассмеявшись, поймал пачку на лету, вытащил сигарету и закурил. Официантки, которые их обслуживали в отдельном кабинете, прыснули, прикрывая рот, поскольку в открытую смеяться было неудобно.
— Ну да ладно. — Чжун после двух затяжек кое-как сделал серьёзное лицо и спросил отца: — Кстати, как матушка?
— Полна сил, — ответил отец, — не далее как позавчера вызвала меня к себе, чтобы обсудить, как будем справлять её восьмидесятилетие.
— Ого! — воскликнул Гао Тао, хлопая отца по плечу. — Восемьдесят лет — это серьёзное дело! Шэнцян, ты должен постараться всё организовать в лучшем виде!
— Да уж организую. — Папа подцепил палочками кусок утки, сваренной в маринаде, и сгрыз весь, прямо с косточками. — Мама говорит, что нужно позвать всю семью, мою старшую сестру, старшего брата — короче, всех, а ещё родственников и друзей из Пинлэ, чтоб весело было. Мне всё надо устроить, а эти товарищи, от которых обычно ни слуху ни духу, снизойдут до нас!
— Ну же, — Гао Тао расслышал в голосе отца нотки раздражения и решил успокоить его: — Шэнцян, у тебя всегда всё спорится, да и живёшь ты под боком у матушки, нужно лишь постараться.
— Спорится? — Отец, подумав непонятно о чём, разозлился. — Хрена лысого! У меня нет выбора, меня страна заставляла, общество заставляло… — Он поднял стопку с водкой, друзья чокнулись и выпили до дна. — И мать заставляла!
Это правда, а не просто ругань. То, что он не потерял остатки мозгов на улочке Яоу, стал состоятельным и уважаемым человеком в Пинлэ, целиком и полностью заслуга бабушки, которая постоянно его заставляла.
«Из-под палки выходят хорошие люди», любила повторять она. «Любовь матери портит ребёнка», — отец помнил ещё и такую фразу, её бабушка любила произносить всякий раз, когда брала в руки веник, чтобы отлупить его. Разумеется, отец не мог этого забыть, хоть и не признавался, но до девятнадцати-двадцати лет, когда он уже начал встречаться с мамой, бабушка, если ловила его за игрой в мацзян, то могла заставить снять штаны и лечь ничком на лавку в одних кальсонах для порки.
Бабушка всегда любила приличия и ко всему относилась обстоятельно, всю жизнь отца она, приосанившись, стояла возле него и била папу метлой по заднице, прикрытой кальсонами, не кричала, не шептала, а спокойно так приговаривала: «Пойми, Шэнцян, ты должен меня слушаться, мы все на тебя надеемся, сынок. Не вини меня за рукоприкладство. Любовь матери портит ребёнка».
Хрен там! Папа всю жизнь ругался про себя: «А почему ты никогда не бьёшь старших брата с сестрой?»
Так он ругался двадцать с лишним лет про себя, но так и не отваживался произнести это вслух: он отлично понимал, что с тех пор, как появился на свет, проведя девять месяцев в утробе бабушки, стал в этой семье мальчиком для битья.
— Девушка, откройте ещё одну! — закричал папа, показывая на непочатую бутылку водки «Маотай», раз уж такое дело. Деньги? Это всего лишь бумажки! Были да сплыли! Когда отец тратил деньги, заработанные на заводе, на душе становилось особенно приятно.
У папы в мобильнике фигурировало ещё одно имя — Дуань Чжимин. Самое противное, что он и глядеть-то на него не хотел, но имена в памяти телефона шли по алфавиту, и всякий раз, когда отец открывал список контактов в поисках нужного телефона, натыкался на него. Иногда наткнётся и ничего, но порой его это жутко бесило. Как-то раз он чуть было не стёр фамилию дяди, оставив только имя, чтобы гребаный абонент переместился с «Д» на «Ч» и не мозолил глаза, но так и не сделал этого. Если убрать фамилию и оставить одно имя Чжимин, то вроде как у вас отношения близкие. Ничего, лучше уж потерпит, лишний раз взглянет на имя этого урода.
К тёте отец относился с большим уважением, чем к дяде. Он, как и положено, сохранил её номер под именем «старшая сестра», каждый раз, когда звонила тётя, папа, как и положено, отходил в сторонку, в коридор или на балкон, сбрасывал звонок, перезванивал, через пару минут тётя брала трубку и тихонько отвечала:
— Шэнцян.
Сколько папа себя помнил, тётя никогда не говорила на местном диалекте, только на путунхуа, поэтому обращался с ней всегда очень мягко. Когда он дозвонился, из трубки донёсся голос тёти, как у диктора по телевизору:
— Шэнцян, что случилось?
Отец проглотил все те обидные слова, которые подступали к горлу, и официально, словно отчитывался перед большим начальником о проделанной работе, отчеканил:
— Ничего не случилось, просто в следующем месяце маме восемьдесят, она хочет, чтобы на празднование пришла вся семья.
— Ах да! — В голосе тёти послышалось удивление. — Я чуть было не забыла. Да, конечно, нужно приехать. Ты тогда назначь дату, и я приеду!
— Хорошо, — ответил отец, поскольку говорил с тётей, — будь на её месте кто-то другой, он обязательно бы про себя выругался пару раз: «Ну-ну, Дуань Чжимин, я типа дату назначь, ресторан закажи, а ты приедешь на всё готовенькое поесть да выпить!»
— Всё хорошо? — спросила тётя. — Как Аньцинь? Как Синсин? Получше?
— Всё хорошо, — с жаром врал папа.
— Хорошо, что хорошо, — сказала тётя.
Тётин вопрос заткнул отцу рот, хотя слова вертелись на кончике языка. Никто не знал, даже бабушка была не в курсе, но отец в душе понимал, что если бы не тётя, то они с мамой расстались бы, ведь от развода его отговорила не бабушка, а тётя.
В тот раз случилось нечто из ряда вон выходящее — тётя сама позвонила отцу и спросила:
— Шэнцян, ты правда твёрдо решил развестись с Аньцинь?
Отец не отвечал, только за день до этого он клятвенно обещал бабушке не разводиться, но никак не мог проглотить обиду.
Тётя отлично понимала, что значит его молчание. Она вздохнула и продолжила:
— Шэнцян, я узнала об этом, раз ты хочешь развестись, тебя никто отговорить не сможет, но я хочу тебе сказать пару слов, ты послушаешь, что скажет старшая сестра, и примешь к сведению?
— Говори, — искренне ответил отец и уселся на диван, оцепенело глядя на входную дверь в конце прихожей.
— Мы с Аньцинь как-никак два года вместе отработали, она хорошая девушка, иначе я не стала бы тебя с ней знакомить. Вы прекрасная пара, и мне очень не хочется, чтоб вы разошлись. Поэтому сегодня я от имени Аньцинь попрошу у тебя прощения, не знаю только, услышишь ты меня или нет.
— Продолжай, — сказал отец, всё ещё не отводя взгляда от входной двери.
— Я не говорю, права Аньцинь или нет, просто если ты с ней разведёшься, что будешь делать? А Синсин что будет делать? Она вот и заболела. Ты не думай, что я ничего не понимаю. Когда вы с Аньцинь ссоритесь, ей, конечно, очень тяжело. А если вы разведётесь, то где ты найдёшь человека, который будет о ней заботиться? Разумеется, в твоём возрасте и с твоими возможностями найти женщину несложно, ты себе сможешь найти жену, но где взять мать для Синсин? Если возьмёшь в жёны ровесницу, то у неё уже есть прошлое и целый ворох проблем. Если женишься на женщине значительно младше себя, то на что это будет похоже? Я твоя сестра и хорошо тебя знаю, сейчас на заводе дела идут неплохо, ты у нас популярен, а вокруг полно молоденьких девиц, но с ними можно поразвлечься разок-другой и забыть, в дом-то их не приведёшь. Ты подумай, Шэнцян, найдёшь ли ты ту, кого можно и в дом привести?
Тётя говорила таким тоном, что отцу показалось, будто он видит её по телевизору. Она словно бы зачитывала текст с бегущей строкой.
Отец пристально смотрел на входную дверь, не зная, как ответить на вопрос сестры. Недаром она зарабатывает на жизнь тем, что говорит. Теперь все эти вопросы вертелись у отца в голове, но ни на один он не знал ответа: «Что делать? Где взять маму для Синсин? Что делать с семьёй?»
Отец не нашёлся, что ответить. Какая бы ни была плохая жена, а ребёнка нужно любить.
— Я всё понял, — наконец сказал он сестре.
Они поговорили ещё немного, отец повесил трубку. В этот момент мама тихонько открыла ключом входную дверь и вошла, держа в руках покупки, она не осмеливалась взглянуть на отца и, запинаясь, посеменила на кухню, опустив голову.
— Аньцинь, — позвал её отец.
— А?
От его голоса мать вздрогнула всем телом, словно бы испугалась, она повернула голову и посмотрела на отца. Столько лет прошло, но отец понимал, что мама всё ещё интересная женщина средних лет, даже привлекательная, у неё бледное овальное лицо, красивой формы нос и блестящие глаза.
— Что на ужин? — спросил отец, откидываясь на диван. Он взял пульт и включил телевизор, как в старые добрые времена.
Это было много лет назад, мама в итоге снова восстановила утраченные позиции, распрямила спину, утвердилась в доме, из гонимой сама превратилась в гонительницу. И семья стала похожа на семью, где всё сияло чистотой, а близкие жили в мире и согласии. Отец понимал, что всем этим обязан сестре, но всё равно не сдержался и сказал то, что вертелось на языке, просто не смог иначе: