Помню лицо Донецкого. Я завидовал: даже зимой смуглое. И волосы густые, и в седине — чистые волнистые пряди…
Зачем всё это? За что?..
В ту пору с разницей в несколько дней: числа 3-го или 4 февраля — исчез и младший лейтенант Танеев, преподаватель географии, завзятый весельчак среди ста восьми офицеров училища. Как любил он погонять нас! Как мы готовились по карте, тыча указкой в самые ничтожные точки океанов! Ёрзала указка, силясь оживить память, а вместе с указкой лениво во всю многометровую ширь колыхалась негнущаяся вощёная карта. Каждый мечтал о неуязвимости в поединке с Танечкой, как мы звали младшего лейтенанта. Танечка любой ответ на уроке заключал беспощадным опросом по карте.
Как азартно летала указка в его руке и коварно, но задорно щурились глаза девичьи василькового цвета! А мы, то есть тот, кто отвечал, отражали выпады тревожной скороговоркой: «Остров Тимор, море Флорес, пролив Каримата, Калифорнийское течение…» Провал неизбежен, но на каком вопросе?..
А потом начинались постижения новых стран. Присев на край кафедры, побалтывая от избытка чувств ногами, младший лейтенант рассказывал об экспедиции Крузенштерна («Иван Фёдорович Крузенштерн руководил первым русским кругосветным плаваньем на кораблях «Надежда» и «Нева»…), о Японии, закабалённой американцами («Взрывом гранаты тяжело ранен генеральный секретарь Коммунистической партии Японии товарищ Токуда»), о разбое колонизаторов в африканских колониях («150 млн. негров было вывезено рабами…»), о возрождающейся Индии («Этот буржуазный соглашатель Неру, идеалист Ганди — такие господа устраивают британских империалистов»), об экономике и географии провинций Китая, уже отбитых у гоминьдановцев Народно-освободительной армией под руководством Мао Цзэдуна и Чжу Дэ («Гениальный вождь китайского народа, друг Советского Союза товарищ Мао Цзэдун!»). Я заучивал имена знаменитых красных командиров Пэн Дэхуая, Лю Бочэна, Линь Бяо, Не Жуньчжэня, Чэнь И, Хэ Луня.
Есть рекорд!
Три зачетные попытки — вес не идет даже на грудь! До сих пор всегда захватывал любой вес, — не знал срывов: ноги и тяга никогда не подводили. Неужели усталость выиграла гонку? Ведь последнее выступление, последнее… И потом, в победе уже другой смысл, ничего от самолюбия и тщеславия. Сейчас победа означала бы, что я сильнее страхов и любой нервной болтанки. Тогда у меня будут доказательства, что я управляю собой, я не разваливаюсь, не погружаюсь в безмолвие, а управляю собой. Да, да, я не болен. Это доказательство рекордом имеет смысл жизни. Вся жизнь теперь в этом доказательстве. Сейчас станет все ясно…
Зато как я поразил самого Танеева! Я показал направления наступления народных войск, процитировал товарища Мао Цзэдуна, а уж под конец и выложил имена командиров, не забыв о роли Чжоу Эньлая и Лю Шаоци! А когда я сказал, что о создании Коммунистической партии Китая на Первом съезде в Шанхае в 1921 году объявил Чжан Готао, но который, как и Чэн Дусю — её 1-й генеральный секретарь, оказался троцкистским ренегатом, изобличённым впоследствии верным ленинцем Мао Цзэдуном, спасшим партию, — торжество было полным! Младший лейтенант Танеев не только поставил мне «пятёрку», но и поручил написать сочинение по Китаю для выставки в географическом кабинете. А всему виной голубая книжица издания 1940 года, оставшаяся от книг отца. Она так и называется: «Вождь китайского народа товарищ Мао Цзэдун (Краткая биография)», сигнальный экземпляр. После я узнал, написана она была американским биографом Мао Эдгаром Сноу.
«Наконец, один из троглодитов двинулся в развитии дальше пещёр учебника», — объявил после моего триумфа Танечка. Помню тот день и ту «пятёрку» и как сияла, склонясь над журналом, безволосая башка Танечки. Он выводил мою «пятёрку», мурлыча песенку капитана из популярного английского кинофильма:
Терпи немного, терпи и верь:
Пройдёт ненастье — наступит день.
Ты будешь первым! Не сядь на мель.
Чем крепче нервы — тем ближе цель…
Как мы близоруки! Младший лейтенант Танеев — сын бывшего сельского попа! Враг говорит нашими словами, улыбается нашей улыбкой, радуется нашими радостями и плачет нашими слезами. Помнить, всегда помнить!
Исчезновение же толстенького и краснощёкого капитана Ошуркова почти не заметили. Для прохождения службы в училище он прибыл всего пять месяцев назад. Стал офицером-воспитателем не то 3-го, не то 2-го взвода 5-й роты малышей. Доподлинно известно лишь то, что он первый из офицеров-воспитателей, получивших в Москве специальное педагогическое образование. Капитан Ошурков исчез вместе с семьёй. С понедельника 20 февраля запустовала их квартира.
Работает ли ещё комиссия или уже завершила проверку кадров? Сдаётся, работает. Уж очень деятелен майор Басманов. И не то, чтобы примелькался, а стал как бы внушительней, свежей… Его час…
И прав Басманов: я не читал, а назубривал биографию товарища Сталина. Запомнил даже данные из тюремной картотеки: глаза — карие, рост — 169 сантиметров… А важные факты оставил без внимания! Действительно, где оппозиции, где другие партии, где русская интеллигенция, где вообще обильные семьями и говорливо-радушные русские люди, отчего с довоенных времен в деревнях запустение? Именно — классовая борьба! И она не затухает. Поэтому и нам в будущем по горло работы. Формула борьбы, её цвет на текущий момент: согласно объяснениям вождя — и никакие иные чувства, анализы, осмысления! Вредность чувств: Ленин даже «Аппассионату» не слушал! Любил, а не слушал! Да, сталь от огня становится лишь краснее и твёрже! Мы призваны не решать, а следовать воле вождя… она сосредоточенная воля народа.
Майор Апраксин — единственный хромой офицер, да ещё с палкой. Нет, инвалидов и покалеченных в избытке, но их рубцы и шрамы под кителями, кроме культи подполковника Прудникова — подколотый рукав у всех на виду, а у майора Апраксина правая нога на несколько сантиметров короче и едва гнётся.
Почему для майора Апраксина сделано исключение, и он с изуродованной ногой ещё в кадрах, никого не интересует, все рады ему. Лейтенант Апраксин встретил войну на границе. Из красноармейцев и командиров тех первых дней я за всю свою жизнь встретил лишь одного — Апраксина. С утра 22 июня его застава вела бой.
— У нас не было никакого выхода, только стоять на своих местах, зная, что мы наверняка погибнем. Немцы могли пустить танки, у нас не было противотанковых гранат, а бутылки с горючкой появятся позже. Одного танка хватило бы, чтобы неспеша разбить помещения, сровнять окопы и нас вместе с ними. Должна была подойти часть прикрытия — батальон. Никто не пришёл. К ночи мы прорвались в рощу, где дрались сутки… уже даже не своим оружием. Для нашего кончились боеприпасы. Собирали немецкое… Больше драться было некому… Я горжусь. У нас никто не побежал, никто не поднял руки, все мои приказы выполняли. Если надо, солдат должен телом закрыть Родину. Мы так и поступили…
Апраксин это сказал в первый и единственный раз, и по-моему, пожалел об этом. Он о войне вообще не очень говорлив. Мы знаем: ранение в правую ногу — у него третье, и, так сказать, блокадно-ленинградской прописки, а о первых двух знаем только по нашивкам. О войне он вспоминать избегает, хотя однажды, уступив нашему дружному любопытству, сказал об одном из боёв:
— Батальон задачу выполнил. Полк? Что полк? К вечеру и от полка остались лишь портянки да знамя.
— А ранение?
— Ранение?! — Апраксин стукнул палкой. — Контратаковали! Как идиоты лезли на пули в чистом поле! — Затем раздвинул нас палкой и заковылял к ротной канцелярии. Но почти тут же вернулся и сказал, будто отчитывая нас: «По правде сказать, слишком часто у нас не оставалось выбора, как сражаться — уж не такие мы были неумёхи. Мы вынуждены были атаковать, чтоб хоть на час — два замедлить продвижение гитлеровцев. С потерями не считались. За спиной была страна, женщины дети. Не только опаздывали вывозить заводы, но люди не успевали уходить. Мы их миллионами оставили немцам… Часто всё происходило слишком неожиданно. Бой принимали не только в не развёрнутых порядка, но при этом и порой атакуя. А что было делать, ребятки? Полками сходили в могилы… Это уж потом мы освоили премудрости, когда стали сильными. Владение премудростями не много значит, если ты слаб… Это уж после каждый командир научился понимать, что врага следует не вытеснять, а уничтожать, и все такие прочие истины. И всё же мы разбили эту чёртову Германию. Мы — и никто другой!
Апраксин поник, обмяк и грузно, вперевалку зашагал в канцелярию.
Вообще о первых дня войны у нас не вспоминают: в кино увидеть или подробно прочитать — какой-то провал. Словно бы нет тех дней. Исчерпывающим документом служит сборник товарища Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза». Там разобраны причины временных удач немцев: совершенная внезапность нападения, по границе вражеских войск оказалось сосредоточено много больше, отсутствовал 2-й фронт, Германия использовала весь экономический потенциал Европы, даже нейтральных Швейцарии и Швеции. Основные положения сталинской работы необходимо знать наизусть, и мы их шпарим по памяти в любом порядке.
Дверь в класс майор Апраксин отворяет тычком палки. Высоченная створка откатывает и вваливается он, низко и вбок припадая на ногу: под мышкой журнал, рулон графиков или наглядное пособие. Не знаю более радостного человека! Майор улыбается нам во все зубы (как москвич времён царя Алексея Михайловича иностранцу в диковинном заморском наряде). Он не позволяет помогать себе. Сам развешивает чертежи, диаграммы, схемы, отойдя, любуется, будто узрел впервые. И уже затем внимательнейшим образом изучает наши физиономии — и горе пасмурной. Майор нутром враждебен меланхолии.
Он прицеливается палкой и, ядовито возглашая: «Скорбим?!» — проворно обегает класс. И уже возле «скучниста» вспыльчиво долбит палкой в пол:
— Сколько тебе лет, безусая печаль? Где жалобы? Я спрашиваю: где стенания, слёзы и жалобы?!