Красные валеты. Как воспитывали чемпионов — страница 38 из 67

Я выглядывал из-за перчаток, и те, чужие руки, казались мне такими длинными! И тут меня осенило: левша! Он боксирует шиворот-навыворот! Я окончательно потерял представление о том, как и что делать: я поворачивался за противником и удивлялся. Он корчился, кривлялся и фасонно обозначал выпады. Ещё бы, у него 2-й разряд, можно сказать, профессионал. Вот уж где была игра ног! Как он трусúл ими!

Моя голова дёрнулась, хряснула, и весь я зашёлся звоном, но сперва был хряск и мгновенная слепота, точнее темень. Я потерял свет. Я затряс головой, стряхивая оцепенение: это были тяжесть и в то же время ватное обволакивающее безволие. Я погладил щеку языком изнутри: порвана и кровит. Ударил! За что, почему?! В пространстве передо мной плавно и совсем рядом кружили перчатки.

«Ах ты, гад!» — я резко выдвинул в них правый кулак, меня колотило бешенство. Кружение перчаток оборвалось, и откуда-то из пустоты встрёпано вывалился мой противник. Он шлёпнулся на лопатки, и ноги, согнутые в коленях над животом, потащили его по полу к канатам.

Из белого пятна вынырнул человек в белом с коротеньким и очень широким галстучком и, распростав руки, кинулся на меня. Он что-то требовал. А я всё старался перегнуться и достать «трудовика», однако тип с галстучком бессовестно загораживал его, хотя «трудовик» уже вполне благополучно сидел.

И тут я сообразил, что бить лежачего нельзя. Поэтому и суетится судья: этот белый, юркий… Он опять превратился в белое пятно. Я проворчал: «Мало ему!» и отступил. Щека изнутри набухала кровью, и сглатывал я одну кровь. Надо ж, порвал всю щеку…

— Пять, шесть, семь!.. — увлечённо насчитывал судья. «Трудовик» поднялся. Боднул воздух. Чуб снова хохлом воспрял над ним. И тут же из пятна выскочил судья в галстучке, подскочил ко мне и, схватив за руку, крикнул пронзительно:

— Первое предупреждение! Бокс!

Это за то, что я пытался ударить лежачего, а он меня ударил — это можно?..

И я снова увидел перед собой букет перчаток. Он так быстро и ловко кружил своими перчатками, что вместо двух их там ворошился целый букет.

Я не чувствовал ни боли, ни зала. Судья вообще исчез из моего восприятия, даже белое пятно. Я ничего не чувствовал и не видел: лишь злость и ненавистные перчатки! И эти перчатки мешали мне: вот долбануть бы в них, чего лезет?! Я извернулся и откуда-то со стороны въехал в эти перчатки правой на всю силу. Я распрямил руку на всю длину: «Пфф!» И, коротко шагнув, сразу же всем весом и силой бросил левую, но уже снова мимо, только теперь ниже букета. Мне тут же почудилось: на ней что-то повисло. «Пфф!» — снова продублировал я правой, весь ещё горя обидой и злостью. Печатка опять что-то сдвинула, это «что-то» было мягкое, непрочное… Букет распался. И как-то очень тихо, покорно из пустоты вновь стал выпадать мой противник. Сначала он пятился, потом запрокинул голову далеко назад и уже во всю длину, обмякая, приложился к полу. Ага, канальство! На сей раз мой «трудовик» лёг надёжно. Я выпрямился и, прежде чем отойти в свой угол, чуть было не выматерился. А чего он пристал?!..

Лишь потом я увидел судью. Он на всякий случай загораживал «трудовика».

Погодя меня одобрительно похлопал по спине майор Заварзин и стал возбужденно, дёргая, расшнуровывать перчатки Пепс. Он что-то говорил, показывал кулаками бой. Я удивился хлопкам и тут же почувствовал, что мокр с головы до пят, майку хоть выжми. Я озирался: мне казалось, все видят, как крупно дрожат мои колени. И бинты на кистях успели просалиться. А вроде и не дрался — всё так быстро…

Всё тот же судья в галстучке цепко сдавил мне кисть и вывел на середину ринга:

— За минуту и тринадцать секунд нокаутом победил Пётр Шмелёв — команда Суворовского училища!..

Гуси-лебеди!..


* * *

Совсем недавно я прочёл в Сытинском сборнике.

В циркулярной ноте канцлеру графу Остерману Павел I по восшествии на престол, указывал:

«…Россия, будучи в беспрерывной войне с 1756 года, есть поэтому единственная в свете держава, которая находилась 40 лет в несчастном положении истощать своё народонаселение…»

Ну как о нашем времени сказано! Правда, это ещё далеко не всё. В первой половине того же «осьмнадцатого» века вели длительные и опустошительные войны и Пётр I, который сверхпредельно истощил русскую землю, и Иванова дочь, а его, Петра, племянница и Биронова полюбовница — пучеглазая и лютая до крови императрица Анна, ума вельми невеликого. Она войн не вела, тут я маху дал, она была занята истреблением русских…

Император Павел, желающий прекращения войн вообще, вскоре вступил в войну с Францией. Наполеон тогда добывал себе славу в Египте. Английский посол Уитворт устроил заговор и Павла угробили, Россия отошла от союза с Наполеоном. Ведь англичане воевали с Наполеоном золотом, устраивая на европейском материке союзы государств, направленные против Наполеона. Тот их рашибал, а англичане без роздыха обращались к конструированию нового заговора. Это требовало много золота от Лондона…

Более ста лет спустя бывший министр финансов и бывший председатель Совета Министров граф Витте в речи на заседании Государственного Совета при обсуждении бездефицитного бюджета на 1910 год сказал: Россия в XIX веке вела 67 лет завоевательные войны, расширившие её территорию на 90 тысяч квадратных миль и потребовавших крайнего напряжения материальных сил (сюда, естественно, не вошли годы ожесточённой борьбы с Наполеоном, забравшие в армию каждого четвёртого русского. — Ю.В.)

Кстати, тот же граф Витте, подчёркивая культурную отсталость русского народа сравнительно с народами Западной Европы и Японии, заявил:

— Дайте русскому народу, своею кровью приобретшему окраины и своим пόтом их долго содержавшему и потому не имеющему надлежащих средств для своего книжного учения, потратить, наконец, гроши на свою грамотность!

«Своею кровью приобретшему окраины…»

Именно: соль земли — военные! Наше назначение — рано или поздно отдать жизнь за Отечество. Мы готовы драться с любым врагом. Кто мы? Откуда? 1-я мировая война, революция, гражданская война, войны с китайцами, японцами, финнами и Великая Отечественная — мы из одной нескончаемой войны, потока фронтовых сводок, горя, потерь, легенд, мужества, постоянной военной взведённости. В нашем сознании мира как бы нет. Всё в нашей жизни напоминает о непрерывности войн и необходимости заменять тех, кто ушёл навсегда. Вся напряжённость армейской службы — из необходимости быть готовым к действию. А теперь вот навесили «холодную войну». Сил и средств берёт не меньше, чем самая «горячая». Да и «горячая» имеется — в Корее наши авиационные полки сражаются на «мигах-15» с американцами, а на земле китайцы и северокорейцы дерутся с войсками ООН, а, по сути — с теми же американцами, их там пруд пруди. Командует всеми генерал Дуглас Макартур…

Войне в Корее не видно конца.

И вот в краткой смене затишья и войн подходит наш черёд принимать оружие. Борьба за мир против поджигателей войны не остановит Америку всевластных богачей, посягающей на мировое господство. Кроме газетных сообщений, кинохроник, провокационных речей Трумэна, заварухи в Корее, непрерывных угроз госсекретаря Фостера Даллеса, предупреждающих высказываний Сталина, мы наслышаны от офицеров, послуживших в оккупационных зонах Германии и Австрии, как заносчиво ведут себя бывшие союзники.

Уинстон Черчилль для нас — знамение ненависти всего западного света к нашей стране. Мы не сомневаемся: годы после разгрома фашистских Германии и Япония всего лишь передышка, впереди новая гигантская война…

Читаю: «Солдаты, учёные звери, чтобы всех кусать…» Ну и ну!

— Слушай, Кайзер, а кто это говорил? — И я показываю ему строку в книге.

— Хотя бы Лев Толстой.

— Как так? Ну уж, во всяком случае, не о нашей армии…

— О нашей, русской, прежде всего, а вообще он любую имел в виду… Чёрт тут разберётся! Радовался нашим поражениям в войне с Японией… Тут его взгляды перекрещиваются с большевистскими, с ленинскими порой слово в слово. Большевики, частью демократы радовались любому ослаблению России.

— Как так?

— А ты что, забыл уроки? Это облегчало захват власти. Раскачивали Русь при любом удобном и неудобном случае… И бери за горло… Ты что, забыл слова Ленина? Ведь мы же заучивали наизусть? И Кайзер повторяет их скороговоркой: «Тот не социалист, кто не хочет принести в жертву свое отечество ради торжества социальной революции».

Я смотрю на Кайзера и молчу. Он тоже молчит.

Юрка Власов зубрит «Разговор с товарищем Лениным. Отрывок из него включён в экзаменационный билет.


Очень

много

разных мерзавцев

ходят

по нашей земле

и вокруг.

Нету

им

ни числа,

ни клички,

целая

лента типов

тянется…[43]


Мне бы тоже пора садиться за программные стихи. Наизусть надо знать десятка три. Некоторые на 2–3 страницы…


* * *

Мы не знаем, да нас и не интересует, кто есть Папа Римский. В нашем представлении он непременно жид, как и все там, в Ватикане. А Папа — наиглавнейший жид, Ведь мы — отпетые безбожники. Поэтому, когда к нам приплёскивают волны общесоюзного недовольства евреями (их почему-то ещё называют иудеями), а сейчас всех будоражат слухи о евреях-врачах, которые умышленно изводили деятелей нашего государства, и даже товарища Сталина, мы не на шутку расходимся. К ногтю Папу Римского! Ведь к тому же этот наиглавнейший жид ещё и пособник поджигателей войны Трумэна, Черчилля и прочих. И наш новый географ говорил, что Папа Пий ХII сочувствовал самому Гитлеру! Бляха-муха, как тут не распаляться и не призабыть интернационализм! Тут всех распирает: к ногтю, зловредных!

В нашем взводе еврей один — Лёнька Наумов. Он едва ли не самый слабый и малорослый — вечный левофланговый, но успевает на круглые «пятёрки» — и так, запросто, особенно ему удаются диктанты и сочинения. Никто и никогда не попрекал его за еврейство, но в такое время, как теперешнее, — нервы у всех натянуты — и ему, хочешь-не хочешь, дос