«…Например, Яков Шифф финансировал Японию в её войне с Россией, о чём, кстати, можно прочесть в Иудейской Энциклопедии (даже не стеснялись писать! А сколько же у них «праведного» гнева по каждому честному слову, высказанному об их неблаговидных делах! — Ю.В).
После той войны немедленно последовала попытка широкомасштабной революции (1905 — 1907-х годов. — Ю.В.), однако она не получилась. Зато следующая попытка (в феврале 1917-го — Ю.В.), 10 лет спустя, оказалась победной.
3 января 1906 года министр иностранных дел России предоставил царю доклад о революции с исследованием того, кто её устроил. Позже, 13 июля 1918 года, газета «American Hebrew» («Американский еврей») дала оценку обстановки, которая порой дослвно сходилась с докладом, представленным государю императору:
«События, имевшие место в России в 1905 году указывают, что революционное движение имеет явный интернациональный смысл. В распоряжении революционеров имеются значительные количества оружия, доставленного из-за границы, а также очень значительные денежные средства. Из этого можно заключить, что определённые могущественные иностранные капиталистические организации заинтересованы в поддержке революционного движения. Если мы добавим к этому, что, как было доказано… очень значительную часть этого движения составляют евреи, как руководители организаций, всегда самый громкий элемент революции, мы вполне можем допустить, что вышеупомянутая поддержка русского революционного движения идёт от еврейских капиталистических кругов».
Таким образом, предположение об иностранном контроле над революцией в том докладе царю были весьма обоснованы[48].
Уинстон Леонард Черчилль (1874–1965)[49] был безмерно рад победе японцев в войне 1904 — 1905-х годов. Наконец-то осадили Россию!
Этот же Шифф развернул революционную пропаганду среди пленных русских матросов в Японии и финансировал революционные беспорядки уже по всей России, переросшие скоро в так называемую первую русскую революцию. Оружие (динамит, пистолеты, патроны), уймище подрывной литературы, средства на содержание партийных газет и врагов России — всё оплачивал Шифф и компания богатых евреев, втянутая им в это предприятие. Недаром после Февральской революции одна из первых зарубежных поздравительных телеграмм поступит от Шиффа, и министр иностранных дел Временного правительства Милюков тотчас расшаркивается: подобострастный ответ последует незамедлительно, даже быстрее, нежели электричество летит по проводам… душа этого министра опережала скорость всех известных физических явлений…
Уинстон Черчилль не только страшился усиления русских, но и ненавидел их (он унаследовал ненависть от своего отца — министра лорда Рандольфа Генри Спенсера Черчилля (1849–1895), вскормленного на ненависти к России британской верхушки общества, прежде всего — премьер-министра Дизраэли, еврейского националиста на верховном должностном посту Великобритании). Об этом свидетельствуют взгляды Уинстона Черчилля ещё до Февральской революции. Он предпринимал всё, дабы помешать императорской России и дабы не выполнить обещания союзников перед ней, прежде всего по Дарданеллам (об этом подробно в моей книге «Русская правда» — Ю.В.).
Бегло обратимся к черчиллевским воспоминаниям 1-й мировой войны «Мировой кризис», напечатанным у нас Военным издательством в 1932 году. Они изобилуют клеветой на Россию, действия её Черноморского флота, как и боевые действия против Турции, выставляются в презрительно карикатурном виде и не имеют ничего общего с действительностью. Всё это вполне естественно. Черчилль — представитель своего времени, он сложился в последней четверти XIX столетия — столетия, которое отличала нарывно растущая враждебность Англии к России. Бисмарк в своих воспоминаниях приводит слова еврея Бенджамина Дизраэли, того самого графа Биконсфилда (1804–1881), премьер-министра Англии и главы консерваторов, о том, что Россия — вот истинный враг Англии. Взял вот так и, не стесняясь, брякнул…
Вся деятельность Черчилля в том, что касалось России (императорской ли, советской ли), сводилась к нанесению ей предельно возможного ущерба. Этого златоуста с неохватно толстым животом трясло при одном упоминании России.
«В русско-японской войне (1904 — 1905-х годов — Ю.В.) я был на стороне Японии. Я приветствовал англо-японский договор (договор неприкрыто был направлен против России. — Ю.В.)…» Многие боевые корабли японского флота, кстати, строились на верфях Англии и приняли участие в Цусимском сражении[50].
Или вот такое признание:
«Надо признать, что я, голосовавший около 40 лет назад, в 1902 году, за союз с Японией, постоянно прилагавший все усилия к тому, чтобы способствовать развитию хороших отношений с японской островной империей…»
«Хорошие отношения» строились за счёт России, с прицелом на захватническую политику Японии по отношению к России, а после — Советскому Союзу.
Как иначе расценить такой вот призыв нобелевского лауреата (именно призыв, а не слова воспоминаний):
«Не обязаны ли они (японцы. — Ю.В.) быть достойны своих отцов, которые с лихвой отплатили свой долг мести монголам XIII века, коих они отождествляли с царской Россией? Этот чудесный подвиг предыдущего поколения вселял безрассудную отвагу в сердца его потомков».
«Чудесный подвиг» — это победа Японии над «монголам XIII века» — царской Россией в 1905 году. Такое мог сочинить лишь только тот, кто всем сердцем ненавидел Россию. Тут и незнание истории, скорее намеренное её извращение. Ведь монголы Батыя разгромили русские княжества в XIII веке, превратив в пепел русские города и сёла, истребив почти всё мужское население, впрочем, не жалели и женщин — погром оказался настолько жутким, что память о нём и по сию пору жива в памяти русских. Так какое отношение имела Россия к «долгу мести» японцев моноглам, под коими просвещённый потомок Мальборо вдруг узрел русских? Тут какой-то полубезумный изворот мышления, предмет изучения для психиатра…
Если Черчиллем как главой военного кабинета Великобритании, оказывалась союзническая помощь Советскому Союзу, то лишь с одним корыстным расчётом: воевать руками русских и советских солдат. Это одна линия: прикрываться от Вильгельма II, а после и Гитлера кровью России. Она строго выдерживалась и гораздо раньше — в пору наполеоновских войн.
Внешне Черчилль восхищается героическим сопротивлением советского народа, но в каждом подобном случае нет-нет, а подсунет читателю «подлинное» толкование успехов России: это-де зима или ещё нечто в подобном роде. А если посудить без горячки: что ему ещё оставалось? Свои-то войска сдавали первоклассные крепости и не могли выбраться из песков Африки, того и гляди придётся всем миром откапывать. Поневоле примешься сочинять небылицы…
Всё это станет известно мне гораздо позже, когда страна моя (Родина моя) будет корчится в муках боли, обид, обмана и предательств…
И уже как было отмечено, прежде всего, сама Англия являлась первостатейной страной-угнетательницей, погрязшей в колониальном разбое. И все попрёки самодержавию были тем более гнусно-лицемерны в сравнении с тем преступным злом, который, к примеру, веками творила Англия в Ирландии, что размещалась на острове непосредственно под боком у Англии.
Ненависть ирландского народа к англичанам определялась многовековым кровососным и унизительным господством колонизаторов над Ирландией. Это чувство приняло смысл неугасимой вражды после Великого Картофельного голода (1845 — 1850-е годы), когда политика лондонских колонизаторов обрекла 1 млн. 29 тыс. 552 ирландца на голодную смерть. По милости англичан умер почти каждый 6-й ирландец! Тогда же за 5 лет Родину покинули 1 млн. 180 тыс. 409 человек, в основном переселились в США. Это был самый настоящий геноцид (в 1845 году население Ирландии достигло 8, 2 млн. человек). Вышвырнуть угнетателей с острова у ирландцев недоставало сил при всём самом пламенном желании. Вымирание и бегство людей с родной земли за границу являлись тем более преступными, коли принять во внимание, что в Ирландии плодородная почва и богатые поля. Однако налоги и взимания бόльшей части урожая вынуждали ирландцев столетиями перебиваться с воды на хлеб и к тому же в полнейшем бесправии.
Целые стада домашнего скота, трюмы судов, загруженные овсом, рожью и пшеницей ежегодно поглощало чрево Англии — великой «поборницы» прав человека и наставницы в этом всех других народов.
«Несметные стада коров, овец и свиней, — сообщал ирландский писатель Джон Митчелл[51], — с частотой приливов и отливов уходили из всех 13 морских портов Ирландии…»
Спасал народ от поголовного вымирания картофель, на котором ирландец в основном и держался.
Томас Карлейль[52] писал: «Никогда не видел в мире подобной нищеты… Часто меня приводило в ярость, как нищие осаждали нас, будто бродячие собаки, набрасывающиеся на падаль… При виде таких сцен человеческая жалость уходит, оставляя вместо себя каменную отчуждённость и отвращение».
Однако англичанам и сего было мало. Граф Льюкан в графстве Мейо выселил из лачуг разом 40 тыс. крестьян, когда они оказались неплатёжеспособны.
Весьма почитаемый поэт Англии Теннисон, певец тонких чувств, заметил однажды: «Кельты (здесь — ирландцы. — Ю.В.) — все законченные болваны. Они живут на ужасном острове, и у них нет истории, достойной даже упоминания. Почему никто не может взорвать этот поганый остров динамитом и разметать его на кусочки в разные стороны?»[53]
(Что нам было ждать от верхушки народа, которая готова была взорвать за бедность и нежелание умирать с голода целый остров, пусть на словах, живя, однако, соками этого народа?.. В общем-то, лорда Теннисона можно простить, нам кажется, он перепутал остров, который надлежало взорвать динамитом… —