— Садитесь, Шмелёв, — говорит подполковник, — не обращая внимания на Басманова.
— Душа человеческая потёмки, — говорит майор Басманов.
— Да, Степан Ильич, потёмки! Если посажена в потёмки!
Я не решаюсь сесть рядом и сажусь напротив. Слева, за плечом, скачет по графику красная линия успеваемости, справа зеленеет масляной краской голая стена, в конце её — стенд: «Героическая оборона Царицына». На самом почётном месте фотокопия постановления ВЦИК СССР о переименовании «города славы на Волге» в Сталинград и год переименования: 1925-й.
— Вы … — подполковник одобрительно поводит головой, но фразу не заканчивает.
Я снова в напряжении. Блокнот-то у него.
— Ослов и учёных на середину! — летит с лестничной клетки знаменитый приказ Наполеона.
Узнаю Мишку Крекшина. Его, чёрта, ничем не прошибешь. Кошусь на портрет: всё в порядке — только Он! Велики и массивны звёзды генералиссимуса, а сами погоны обильно намазаны краской. Ничего там, на холсте, от Басманова нет и не могло быть, один мираж…
— Ганнибал был одноглазый! — не унимается Мишка. — У Цезаря был чистый, звонкий голос! Рыжим был маршал Ней. И я рыжий, и у меня тенор: «А-а-а!..»
«Нашёл, где разоряться», — думаю я.
И в это же мгновение натужным чугунным эхом приходит в канцелярию дрожь лестницы. Это скачет вниз через ступеньки братва — наш способ передвижения.
— Шакалы! — орёт кто-то.
— А ты, дурочка, боялась, даже юбка не помялась!
— Сам ты, задрыга!
— Срываемся, Зыков прёт!..
И тишина… Застойный вечер за окном, пахучий листвой. Обнажённо-приподняты все звуки. Весна!
— Нравится Герцен?
Я вздрагиваю и смотрю на подполковника. Он закрывает тетрадь, кладёт в стопку. Обида по-прежнему душит, и я молчу. Дас ист китч!
Тут же, особнячком, лежит тетрадь Андрюшки Голицына. Мы уже знаем: он снова описался в сочинении, и как! Вместо «царь-реформатор» засадил «царь-информатор» — и это о Петре I.
Гурьев, объявляя об описке, хохотнул:
— Вы меня сделаете седым, Голицын.
Платоша Муравьёв на перемене сказал Голицыну:
— Дуремар, как царь мог быть стукачом! На себя стучал?..
И завязался спор о стукачах («информаторах», «сексотах», «шестёрках») — долгий, на несколько дней. Кто же всё-таки становится стукачом? И зачем государству подслушивать мысли своих граждан?..
Подполковник встаёт, выходит из-за стола и подаёт мне блокнот-тетрадь:
— Спрячьте. — Он жёстко, с каблука расхаживает по канцелярии. Садится на старое место. — Заметил, вы не расстаетесь с Александром Ивановичем Герценом, разумеется, с сочинениями. А ведь до него следует дорасти. Преданность Родине — её ещё надо понять, не только чувствовать. И что такое гражданский долг — тоже не сразу поддаётся расшифровке. «Всё или ничего!» — сами придумали?
— Так точно, товарищ подполковник. — У меня не поворачивается язык назвать имя Бругги — это моё, сокровенное. Я стою и молчу.
— А ведь это девиз ирландского революционера-республиканца Катала Бругги. Да, не ошибаюсь … Бругга! Такие обычно не живут. Бескомпромиссность — достойная установка, но жестокая для тех, кто ей присягает. А слава… мечтать о ней достойно. И учитесь, всегда учитесь — это верный залог успеха. Однако не повторяйте тех, кто много знает, а бессилен. Для торжества справедливости чрезвычайно важно соединять высокую культуру и знания с действием. Без железной воли, сопряжённой с действием, знания бесплодны, порой опасны, ибо их используют на потребу зла… Есть проповедь принципов и есть практика принципов — весьма разный сущности. Мычит добродетель у своего колышка, мораль держит на привязи, а зло с ухмылочкой — мимо, ему просторно, дороги не заказаны. Ещё подоит, шёрстку сострижет, забьёт на мясо… Эх, Шмелёв, в семнадцать мы не способны на зло, в сорок — нам безразлично зло, коли обращено не на нас. Нет, даже обычная начитанность, в конце концов, должна обращаться в живую материальную силу. Знания нам нужны для того, дабы нащупывать пути, отстаивать пути, не уступать пути. Бороться! Действовать! Овладевать приёмами борьбы, не отдавать практику дней на откуп другим, как нечто менее значительное…
А я смотрю и не верю. Сбоку от тетрадей — истрёпанная брошюра с постановлениями «О журналах «Звезда» и «Ленинград», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», «О кинофильме “Большая жизнь”». Листочки зачитаны, разъехались, на полях красные палочки — такими подполковник отмечает в наших тетрадях ошибки. А по странице, его же рукой: «За грамотность и стиль — “кол”! Язык в высшей степени примитивный, и не доводы, а фразеология! Помилуйте, “Гамлет” — не ругательное слово. Убогое истолкование установок партийности в искусстве…»
Слова заворачивают, и мне, дабы прочесть остальные, нужно повернуться, а это невозможно. К тому же буквы там мельчают. Я смотрю на подполковника: «Что это? Ведь на уроках он хвалит постановления, заставляет заучивать. Где же правда?..»
На площадке скрипучим голосом отдаёт распоряжения майор Тимашёв. Майор преподаёт химию. Многие поколения кадетов распевают куплеты:
…Науке нужен Тимашёв,
Как ж… поперечный шов!..
В куплетах это самое невинное двустишие.
Подслеповато щурясь на класс, подполковник Кузнецов ведёт урок:
«…Кроме того, в значительной мере положение с продовольствием усугубляется политическими и социальными обстоятельствами. Перед ними блекнут природные причины.
Вот пример искусственно создаваемого голода. Если судить о безобразном недостатке продуктов во времена Римской империи, когда люди предпочитали погибать в водах Тибра, нежели голодать, то виной тому зачастую являлись римские императоры. Они создавали огромные запасы продовольствия, которое отбирали не только у покорённых народов.
Рассмотрим другую причину, характерную для общества, — военную. Один из решительных способов завоевать страну — заморить население голодом.
В 1812 году тактика “выжженной земли” лишила армию Наполеона в России необходимого продовольствия. В 1-ю мировую войну английская блокада Германии привела к сильнейшему голоду, что весьма способствовало наступлению революционных перемен в империи Гогенцоллернов.
В средневековых Европе и Азии голод являлся следствием не только природных, но и социальных причин. Феодальный строй в сочетании с непомерным перенаселением множество раз приводил к нехватке продовольствия. Недоедания вызывали моровые эпидемии. Начиная от нашей эры и до 1800 года, в Европе были отмечены 350 случаев голода. Историк А. Портер в книге “Болезни мадрасского голода 1877 — 1879-х годов” писал, что во Франции голод наступал каждые 6 лет, начиная с 1000 года и до начала XIX века. Как видно из истории, обеспечение человечества продуктами всегда являлось самым ненадёжным и непредсказуемым занятием.
Нарастающее перенаселение в разных странах земного шара усложняет частная собственность. А если добавить варварское отношение к окружающей среде, загрязнение атмосферы промышленными отходами, то мир, в котором мы живём, ожидает не один голодный год…
Благодаря капиталистическому строю, который, к сожалению, сохраняется пока ещё на большей части планеты, человечество ожидают тяжелейшие испытания. Они неизбежны, пока существует частная собственность.
Социалистический строй обладает исключительной производственной мощностью. Посудите сами. Немцы от нашей страны до Волги оставили одни руины и изуродованные поля. Они дошли до того, что на юге страны сотнями эшелонов увозили срезанные сверху наиболее плодородные пласты чернозёма. Они грабили самою землю.
Мы никогда не должны забывать, что в первую блокадную зиму ленинградцы получали пайку хлеба меньшую в сравнении с той, которую получали узники Бухенвальда. Люди вымирали сотнями тысяч.
У нас была разрушена промышленность, а главное мы потеряли миллионы и миллионы людей, и вот при таких обстоятельствах 15 декабря 1947 года наша страна первая в Европе отменила карточную систему — в то время, как Англия её только ввела, а выдачи хлеба по карточкам во Франции оставались весьма и весьма тощими…
Мы никогда не должны забывать, что более 900 городов было заложено в СССР после 1926 года. Ни в одной стране мира даже близко не было такого строительства. Мы должны не только не забывать — должны гордиться своей Отчизной, другие мои!
(Мы ещё не знали, что появятся Братск, Мирный, Дивногорск, Ангарск, Шевченко, Шелехов… Можно было б ещё перечислять и перечислять. — Ю.В.)…
Мы не должны забывать слова Горького:
“Известно, что по роковому стечению обстоятельств члены буржуазных правительств в большинстве своём — жулики… В современном буржуазном обществе, морально одичавшем, обнаглевшем и больном, честный человек невозможен…”
Я приведу следующий пример отношения капитализма к людям. При строительстве Панамского канала каждый день умирало от болезней и тяжёлых условий труда до 500 рабочих. И это допустимо? Но мало того, изрядную часть их закладывали по двое в бочку, смолили бочку — и рассылали тела в анатомические заведения, институты, лаборатории… Рассылали за небольшую сумму, но всё же делали бизнес и на мёртвых…»
Благодаря Кузнецова, я узнал нового Горького. После, копаясь в его сочинениях и проиводя выписки, я познал много такого, чего наш опыт жизни не мог принести:
«На эстрадах мюзик-холлов Европы (теперь и России — Ю.В.) показывают десятки и сотни обнажённых женщин («товар — деньги— товар». — Ю.В.). Не кажется ли вам, что эта публичная игра голым телом женщины должна бы вызвать некоторый интерес со стороны матерей, жён, сестёр европейских интеллигентов? Я говорю о значении этой цинической (бесстыжей. — Ю.В.) игры не с точки зрения “морали”, а под углом интересов биологии и социальной гигиены. Для меня это подлая и пошлая игра — несомненное доказательство одичания и разложения европейской буржуазии.