Красные ворота — страница 6 из 82

— Терпеть не могу этого слова! Больше ничего не говорил?

— Ничего.

Ему показалось, что она облегченно вздохнула, но он не придал этому значения.

— Куда же нам зайти? Я настроился посидеть где-нибудь.

— Володька, у тебя, наверно, не так много денег? Давай просто пошатаемся по Москве…

— Может, зайдем в самотечную «Нарву»?

— В эту забегаловку? Нет, Володька, погуляем. Разве тебе не приятно бродить по Москве… победителем, — досказала она.

— Да, победителем, — задумчиво сказал Володька. — Правда, Вовка Деев при нашей встрече высказался: войну-то выиграли, а мы с тобой калеки…

— Не смей об этом! — резко прервала Майка.

— Знаешь, когда шла война, не страшно было никакое увечье, а вот сейчас… На параде-то не мы прошлись, — закончил он.

— Впереди вся жизнь, Володька. Неужели ты этого не понимаешь?

— Умом понимаю, но вот почувствовать это душой что-то не получается, — задумчиво произнес он.

— Получится, — она дотронулась до его руки и слегка пожала.

Они вышли к Страстному бульвару, повернули направо и двинулись к Трубной. Возле пивной, где сегодня напророчили Володьке скорую смерть, он остановился…

— Зайду куплю папирос. Подожди меня.

Через несколько минут он вышел с пачкой в руках. Около Майки стоял какой-то пожилой, хорошо одетый мужчина и, держа ее за локоть, что-то говорил. Володька подошел и с недоумением уставился на него.

— Володька, я этому гражданину очень понравилась. Приглашает в ресторан. Скажи ему пару слов, — спокойно проговорила она, усмехнувшись.

— А ну пшел! — процедил Володька, отрывая руку мужчины от Майкиного локтя. — Пшел! — повторил он, надвигаясь на него.

Тот растерянно скривил рот, потоптался на месте, ища выхода из создавшегося положения, но, когда Володька отвел руку для удара, пробормотал:

— Извините, я не знал, что дама не одна… — и отошел от них.

— Вот видишь, — рассмеялась Майка. — А ты говорил — в армию…

— Надо было врезать… Сколько сволочей развелось, — угрюмо проворчал Володька.

— Ты все такой же, — ласково потрепала она его по щеке, вспомнив, видно, школьные «подвиги» и частые отметины на Володькиной физиономии.

— Я сегодня на этом самом месте уже дал одному…

И рассказал про утреннее происшествие.

Ты уверен, что он из твоей роты? — немного помедлив, спросила Майка.

— Черт его знает!

— Забудь об этом. Просто какой-то псих, — сказала Майка.

Пройдя дальше по бульвару, они присели на скамейку и закурили. Володька с наслаждением тянул дымок «Казбека», казавшийся таким ароматным после махры, которую он постоянно курил.

— Скажи, Володька, у тебя был кто-нибудь на фронте? — вдруг спросила она.

— Не было… Я же в пехоте воевал, а там… — о Клаве он умолчал. — Почему ты спрашиваешь?

— Так… Не переживай, у тебя все будет.

— Я и не переживаю, — улыбнулся он. Потом поднялся и решительно произнес: — Пойдем в ресторан.

— Нет, — покачала она головой, — не хочется. Погуляем еще.

~~~

Домой Володька вернулся не поздно, чему мать, видевшая его приготовления перед уходом, удивилась:

— Ты уже пришел? Давай ужинать.

За скудным ужином — немножко хлеба, жидкий чай с полкусочком сахара — мать опять спросила, когда же он пойдет к Юлькиным родителям.

Володька сразу сжался и пробормотал, что пока ему очень трудно.

— Знаю, но это нужно, — настойчиво сказала она.

— Мама, я четыре года делал только то, что надо… Я устал от этого.

— Володя, ты думаешь, если окончилась война, это слово потеряло свое значение? Нет, оно на всю жизнь, — она вздохнула и внимательно поглядела на него.

Он поднялся из-за стола и, закурив, стал ходить по комнате. Вдруг остановился, осененный новой для него мыслью.

— Знаешь, мама, наверно, сейчас я имею право делать все, что хочу. И к черту всякие «надо»! По крайней мере, пока, до института, — он смотрел на мать, ожидая ответа, но она отвечать не спешила, покачала головой, взяла папиросу, прикурила от Володькиной и только потом сказала:

— Это может тебя далеко завести.

— Нет, мама, — горячо возразил он. — Просто нужно немного расслабиться. Сама же говорила…

— Я говорила о другом, Володя, — перебила она и, помедлив, спросила: — Как ты себя вообще чувствуешь?

— Хорошо. Почему ты вдруг?..

— Так… — неопределенно ответила мать, еще раз поглядев на него. И он понял, что она не поверила в его «хорошо».

~~~

Вовка Деев выписался из госпиталя и позвонил Володьке.

— Ну вот я и вышел на волю, так сказать, — сказал он в трубку, — а посему приглашаю долбануть по этому поводу.

— Куда пойдем?

— Заходи ко мне, решим… Куда-нибудь недалече от дома, а то ковылять на этих чертовых костылях трудновато.

— Приду.

Недолго размышляя, они решили отправиться в самотечную «Нарву» — и от Деева недалеко, и место знакомое… Деев долго рассматривал меню.

— Мясца охота… Давай по бифштексу по-гамбургски?

— Валяй, — согласился Володька, ощутив, как рот наполнился слюной.

— Так… По стопочке, конечно, и пивка холодного, — чмокнул губами Деев.

Жареного мяса Володька не ел с тридцать девятого года, не считая лошадиной губы, которую, проткнув штыком, поджаривал на костре под Ржевом. И Вовка Деев, наверно, тоже давно не едал такого, а потому проглотили они залитое яйцом мясо в один присест, не ощутив сытости. Деев, немного помявшись, все же решился выбросить еще пару сотен — заказал по второй порции и еще по стопке. В головы немного ударило, и Деев начал:

— Ты же знаешь, с отцом у меня еще до войны были сложные отношения, гулял он, бабник невозможный, а тут совсем распоясался — начальничек же… Ведь, считай, с дочками спал, с девчатами нашего с тобой возраста, меня не стеснялся. Короче, мне эта тыловая, прифронтовая жизнь, как передохнул и отъелся после училища, осточертела, плевать я на нее хотел, воевать же шел, а не в тылу отираться, — он задумался. — Тут и получилась история.

— Какая? — заинтересовался Володька.

— Из-за девки, конечно.

— У тебя из-за девчонки? — удивился Володька.

— Чего удивляешься? В школе, и верно, я девчатами не интересовался, но пришло, видать, время, двадцать два стукнуло. И понравилась одна. Девчонка была красивая, многие за ней ухлестывали. Вот я и сцепился с одним лейтенантом. Вначале по мордасам друг друга лупили, а потом за пистолеты схватились… Ну и влепил я ему в плечо… Трибунал, как сам понимаешь. Тогда штрафбатов еще не было, разжаловали и на передок рядовым… — он отхлебнул еще пива, нахмурился и выдохнул: — Досталось… Через три месяца за то, что в самое пекло лез, звание вернули и судимость сняли… А через полгода шлепнуло меня. Остальное знаешь.

В ресторане было шумно, дымно и душно… Большинство посетителей военные, но и штатских хватало. Около военных крутились раскрашенные девицы, которых сразу приглашали за столик, и они жадно наваливались на еду. Фронтовики, ошалевшие и оттого, что вышли из войны живыми, и оттого, что находятся в столице, — многие, возможно, впервые и проездом — пораженные непривычным ресторанным великолепием довольно-таки замызганной «Нарвы», широко пировали с подцепленными девицами. Один капитан, сидевший за соседним столиком и напоминавший Володьке кого-то, щедрым жестом бросил на стол часики и растроганным от собственной доброты голосом предложил своей спутнице:

— Выбирай любые… Дарю на память.

Около Деева и Володьки девицы не вились, оба без погон, без орденов и медалей, столик их был скромным, да и заняты они своим разговором.

— После всего, Володька, что мы хватили, гулять бы нам хоть полгодика напропалую, ан не на что, — Деев обвел взглядом веселящийся зал.

— Тебе охота учиться? — спросил вдруг Володька.

— Наверно, да, — задумчиво сказал Деев, разгоняя рукой дым от Володькиной папиросы, а потом, вздохнув, добавил: — Что мне еще остается? Чем черт не шутит, быть может, удастся сказать свое слово в архитектуре, оставлю, так сказать, след…

— А мне что-то неохота, — протянул Володька.

Деев понимающе глянул на него:

— Надо же, Володька.

— Для чего? — в глазах Володьки была тоска.

— Ну как для чего? — встрепенулся Деев. — Высшее образование, специальность…

— Только для этого? Скучно… — он выдохнул дым и смял докуренную папиросу.

— Придумал более веселое?

— Ни черта я не придумал! Понимаешь, после того, что мы сделали, все остальное кажется мне какой-то мелкой возней — институт, учеба, потом работа… — он замолк, разливая пиво. — У меня такое ощущение, что главное в жизни нами уже совершено, а дальше… дальше пойдет что-то малоинтересное.

— Тебе что, здорово интересно было на войне? — осклабился Деев.

— Представь себе, да. Тяжело было, страшно, но… интересно.

— Хреновину порешь! Вы с Сергеем любили философию разводить по любому поводу, вот и теперь чушь городишь. Может, в штабах тыловых или где-нибудь около фронта и было кой-кому интересно, а на передовой… — он задумался. — Знаешь, идиоты мы были все-таки, мальчишки сопливые! Сами под пули лезли! Разве не так? — у Деева запрыгали губы, и он опрокинул стопку.

— Не так! — стукнул по столу Володька. — Мы выше себя брали!

— А ну тебя! Романтик ты моря, — пренебрежительно бросил Деев.

Вышли они из ресторана нельзя сказать, чтобы пьяные, но сытые, и это ощущение сытости пьянило больше, чем водка.

— Зайдем к тебе, хочу твою маму повидать, — сказал Деев, и они отправились к Володьке домой.

Володькина мать обняла Деева, поцеловала, но ни словом не обмолвилась о ранении. Деев, видимо, оценил это и, когда благодарил ее за теплые письма и посылку, не мог сдержать дрожь в голосе, даже прослезился, чем очень удивил Володьку. Грубоватый, всегда насмешничавший над другими, с излюбленным своим словечком «засранец», Деев вдруг размяк, растрогался и был совсем не похож на себя.

— Вова, ты знаешь, что этот молодой человек, — она показала на Володьку, — не желает учиться в архитектурном?