Игорь все же поймал Нину около ее дома…
— Наконец-то, Нинуша, — выдохнул он, протянув к ней руки.
Она остановилась. Потом отступила на шаг, не принимая его рук, и он жалко опустил их, сразу весь поникнув. В глазах Нины мелькнуло что-то вроде сострадания, она улыбнулась и мягко сказала:
— Ладно, пойдем поговорим. Домой не приглашаю, мама, наверно, уже дома.
— Ты здорово меня измучила, — сказал он.
— По тебе не видно, — глянула на него и, сказать по правде, заметила, вид у него если и не измученный, то утомленный. — Так, немного осунулся, — добавила небрежно, желая быть объективной. — Много занимаешься?
— Да. Но не в этом дело. Я просто не знал, что и думать. Ты же знаешь мою проклятую ревность. Отвратительную, но я ничего не могу с ней поделать… А ты, кстати, выглядишь великолепно, — он внимательно оглядел ее.
— Думаешь, я развлекаюсь? Увы, не до этого. Ну, говори, для чего тебе нужно меня видеть? — ответила немного раздраженно.
— Ну как для чего? Я очень истосковался. Я не понимаю, почему ты меня избегаешь? Что это? Очередной твой фортель или что-то другое? Мне лезут в голову всякие дрянные мысли. Ты мне случайно не… изменила? — спросил будто шутливо, с улыбкой, но взгляд был напряженным, и она почувствовала, как внутренне сжался он.
И вдруг ей захотелось сделать ему больно, так же, как было и ей, когда на ее наивно-радостное «у нас будет ребенок» она увидела испуг и досаду в его глазах. Захотелось нестерпимо, будто какой бесенок толкал ее, и, бездумно поддавшись этому желанию, она пожала плечами и небрежно кивнула:
— А если и изменяла? Что тогда?
Игорь побелел, отшатнулся от нее и остановился, тяжело переводя дыхание. Она тоже остановилась и глядела на него, уже сожалея о сказанном.
— Я пошутила, Игорек, — быстро пробормотала она. — Пошутила.
Игорь ничего не ответил, он стоял, судорожно шаря по карманам папиросы, не находил их, нервничая от этого еще больше, и словно бы не слыхал ее слов. Тогда она повторила:
— Слышишь, я пошутила.
—
Таким— А ты не задавай глупых вопросов. Сам виноват.
Они пошли дальше… Игорь молчал, и это молчание стало угнетать ее. Так и дошли молча до Садовой. Там Игорь бросился к табачному киоску. Вернулся уже с папироской во рту, жадно затягивался и, лишь выкурив полпапиросы, сказал:
— Ты, наверно, все же дурочка… Или… или ты нарочно?.. Знаешь же, простить такое я не в состоянии. Даже если бы захотел. Все будет кончено тогда. Как я это переживу — не знаю, но, наверно, все же переживу.
— Конечно, переживешь. Ты же сильный, ты — герой нашего времени, для которого дело прежде всего, — с усмешкой сказала она.
— Не иронизируй… Я, может, не такой, но хочу быть таким.
— А может, не надо… быть таким?
— Не понимаю тебя.
Он опять остановился и внимательно посмотрел на нее, пожал плечами и больше ничего не сказал. И опять шли в молчании до самой Тверской. Повернули обратно. У Каляевской Игорь, помявшись немного, сказал нарочито равнодушно, словно и не было неприятного разговора:
— Может быть, зайдем ко мне, посидим?
— А что, твоей матери нет дома? — вскинула она голову.
— Не знаю… Может, и нет. Она хотела куда-то зайти.
— Я пойду домой, Игорь.
— Нет, пойдем ко мне, — взял он ее за локоть. — Ты должна доказать мне, что была шутка и у нас все по-прежнему.
— Ничего я не должна, — вырвала она руку. — Я иду домой.
— Нина, я не понимаю тебя. Ты идешь на разрыв, когда у нас должен быть ребенок, это какое-то безрассудство. В чем дело? Скажи, может, действительно у тебя кто-то есть?
— Никого у меня нет, — резко ответила она.
— Что же тогда?
— Не знаю. Я не ломаюсь, Игорь, и не вру. Сама не знаю, почему и отчего. Понимаю, делаю все страшно глупо. Видимо, я увидела все совсем по-другому, хотя сейчас понимаю, твоя реакция была совершенно естественной, но… — она недоуменно развела руками, — но по-прежнему ничего уже не может быть. Считай меня дурочкой, кем угодно. Ты обещай только, когда родится ребенок, отдавать мне свою пенсию. Давай на этом пока и договоримся. Не знаю, может, и пройдет у меня это… Будем надеяться. Хорошо?
— У тебя кто-то есть, Нина, — заявил он почти уверенно.
— Тогда было бы все понятно, — сокрушенным голосом сказала она. — Но, увы, никого нет.
— Увы?
— Да, был бы кто, все стало бы ясно. И для меня и для тебя. А так — сплошной туман… И ты не обижайся на меня. Может, пройдет?
— Ты совсем не думаешь о будущем. Нельзя же быть таким мотыльком. Как ты будешь жить? — спросил он с болью.
— Наверно, хорошо, — беззаботно ответила она улыбнувшись.
— Хорошо? На триста рублей, которые я тебе буду давать, и на свою зарплату в четыреста?
— Можешь давать больше. Хотя тебе не из чего, знаю.
— Да, пока не из чего.
— Проживу как-нибудь, — махнула она рукой. — Меня эта сторона жизни не очень волнует.
— Девчонка, глупая девчонка!
— Ладно, наверно, глупая. Но зато честная. Знаешь, — очень серьезно начала она, — я как-то не могу представить нашу совместную жизнь. Я боюсь… боюсь, что не смогу быть… ну, настоящей женой, — выговорила она с трудом.
Игорь снова побледнел, нахмурился и резко шагнул от нее в сторону, а потом, ничего не сказав, быстрым шагом пошел вперед, не оглядываясь. Нина остановилась, постояла в нерешительности, глядя ему вслед. Он шел сгорбившись, хромая больше, чем обычно, и ее охватило раскаяние. Она рванулась было, чтоб догнать его, но, повернув, медленно пошла в сторону дома, думая, что она, конечно, страшная дура, разве можно мужчине говорить такое… Ей было жалко Игоря, и в то же время почувствовала она какое-то облегчение — все решилось. Она свободна… И в этот миг ощущение свободы обрадовало ее.
Возвратившись домой, она записала в своей тетрадке:
«Наверное —
все— Это ты, Ася? — удивленно промямлил Коншин. — Давно ждешь?
— Вечером я приехала, — поднялась она и стала обглядывать бесцеремонно его спутницу. — Ты с кем это?
— Я? Вот видишь, знакомая… гостья, — глупо заухмылялся он.
— Знакомая? Гостья? — в Асиных глазах вспыхнул жесткий огонек. Она-то, видно, сразу поняла, какого полета птичку привел он.
Она подошла к девице вплотную и уставилась на нее. Та смущенно улыбалась, переминаясь с ноги на ногу, не понимая, кем эта женщина приходится парню, который привел ее, но когда Ася спокойно, но твердо, с угрозой в голосе сказала: «А ну-ка, мотай отсюдова!» — а Коншин вступился за нее, сказав: «Не гони, Ася», девица перестала улыбаться, осмелела и бросила Асе грубовато:
— А ты кто такая, чтоб командовать тут? Не к тебе пришла, да и не хозяйка ты здесь.
— Ты еще разговаривать?! — Ася схватила девицу за плечи, повернула и вытолкнула за дверь с силой, которую и не приметить было в ее худеньком тельце. — Вот так!
— Нехорошо, Ася, — заплетающимся голосом пробормотал Коншин. — Может, нравится мне она. Может, мне сегодня нужна женщина. Понимаешь?
— А ты понимаешь, кого привел? И не стыдно? Вот уж про тебя такого не думала.
— Плохо мне… Раз ее прогнала — со мной будешь. Слышишь?
— Ладно, буду. Комнату-то открой или ключ дай.
Коншин отдал ключ, Ася открыла дверь его купе, он ввалился в комнату и сразу бухнулся на тахту. Уже полусонного раздевала его Ася, чего-то причитая. Он пытался обнять ее, затащить к себе, но она мягко уговаривала:
— Да подожди ты… Ложись как следует. Приду я к тебе, приду. Куда мне деваться?
— Только обязательно, Асенька… Не могу я сегодня без тебя, не могу, — пьяно болтал он, вытягивая руки, чтоб легче было ей снять его ковбойку.
Проснулся он среди ночи, пошарил рукой около — Аси не было; продрав глаза, он не нашел ее и в комнате. Поднялся и, пошатываясь, вышел в кухню — Ася спала, сидя на табуретке, положив голову на свой узелок на столе.
— Ася, Ася… дурочка, — начал будить ее. — Я уйду сейчас в другую комнату, а ты ложись…
Она открыла глаза, он приподнял ее и толкнул в комнату, а сам пошел в большую, родительскую. Там, не оправляя постель, свалился на диван. Утром, проснувшись, он долго лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок. На душе было мерзко. Презрение к себе, начавшееся еще с того, как взял он золотой для продажи, сейчас было еще сильней. Вспомнился «коктейль», эта самотечная «Нарва», девица, которую он поволок домой и которая охотно пошла… Ну и все дальнейшее. И то, как приставал к Асе, звал в постель, — тоже припомнил. Вот тебе и святая память о Ржеве… Что же с ним творится? До чего дошел? Потянулся к папиросам, сделал несколько затяжек, стало еще противней.
Постучав в дверь, в комнату вошла Ася.
— Ну, однополчанин, и хорош ты был вчера, — сказала, укоризненно покачивая головой. — Помнишь хоть что?