– А что? Можно ведь и так, – вдруг согласился Литке. – Схожу-ка в центр связи, поговорю со Скобарем…
Я поглядел на Костю с одобрением: голова!
Несмотря на всеобщий решительный настрой, тем вечером уже ничего значительного не случилось.
Капелли не смог толком разговорить химероида – у того, видите ли, наступал обязательный девятичасовый цикл сна и борьбы с этим не было никакой, только ждать.
Что же до Литке, то двухсторонний интерактивный сеанс связи с Центром установить не удалось. Загадочный и могущественный господин Скобарь был на совещании, и не где-нибудь, а в Кремле, и на Литке с его злобесными химероидами ему было, похоже, положить с прибором.
В общем, шеф был вынужден ограничиться отправкой стандартной шифровки, после чего нашу группу ждала программа имени солдата Швейка: «варить гуляш, испражняться и спать». Впрочем, после ужина Литке внес в нее одно приятное дополнение: разрешил по сто грамм антистрессового коньяка.
Сто грамм для меня – как для слона дробина. Но даже сто – это лучше, чем ноль.
Перед сном меня, как обычно, потянуло на разговоры с Тополем.
– Как думаешь, скоро домой? – спросил товарища я.
– Да хэ зэ, – со свойственной себе прямотой отвечал Костя. – Главное, я совершенно не пойму, чем, при помощи чего они планируют отправить нас отсюда на Землю. Телепортер – он односторонний, а больше ничего в их распоряжении вроде бы и нет… Может быть, они за нами какую-нибудь летающую тарелку пришлют? На которой первый раз сюда летали? Как там Литке сказал… Этих… Ящеров-волков?
– Волкоящеров. Да, неплохо бы… Но что-то мне подсказывает, что если наши первый и последний раз прилетали сюда в 2017 году, то с кораблем волкоящеров не всё так гладко.
От этой, извините, аналитики лицо у меня настолько помрачнело, что Тополь был вынужден прибегнуть к старому испытанному средству. Он дотянулся до угла каюты (да-да, именно дотянулся, каюта-то была размером с купе поезда, и потому вставать с койки ему не пришлось), где стоял его лазерный автомат.
Взяв оружие в руки, Костя ловко вскрыл нишу в прикладе, где положено было хранить внушительных размеров пенал с принадлежностями – то есть с инструментами для разборки и чистки оружия. Вместо пенала из ниши выглядывала цилиндрическая фляжка. Костя достал ее и протянул мне.
– Что это?
– Ты как маленький, чесслово, – Тополь ухмыльнулся.
Так мы выпили еще по сто и уже после этого заснули сном двух праведников. Первый вечер на Марсе можно было засчитать условно удавшимся.
Глава 16Тяжелое положение
Едва через форпост прокатился терминатор и угольно-черное небо вдруг совершенно по-земному поголубело, как меня выстрелило из койки точно катапультой.
– Садисты, – проворчал я, пошатавшись посреди каюты и безвольно рухнув обратно.
Однако уже в следующую секунду я сообразил, что чувствую себя превосходно. Голова ни капельки не тяжелая, ничего не болит, двигаться легко и приятно – что значит пониженная сила тяжести!
На завтрак кухня-автомат порадовала нас куриным бульоном, сырниками и клюквенным киселем.
– Между прочим, – заметил Капелли, – и кисель, и бульон храбрый портняжка выдавил отсюда! – Он потряс над столом «песочными часами». – Я имею в виду, конечно, воду. Концентраты-то здесь были…
Я едва справился с первым импульсом выплюнуть бульон обратно в кружку. Просто не хотелось обижать Капелли. Но мысль о том, что в мой желудок попали миллионы молекул, рожденных инопланетной алхимией, меня отчего-то совершенно не согрела. В отличие от Тополя, который радовался точно дитя!
– Круто, слушай! Хотел бы я такой же! Хоть завтра пешком через Сахару иди!
– И часто ты ходишь пешком через Сахару? – осведомился я.
– Мог бы ходить! Если бы была такая штука! – ответил Тополь, демонстрируя уже не раз удивлявшую меня широту интересов.
А вот Щенин, Благовещенский и остальные десантники завтракали в молчании. Как видно, инопланетные чудеса давно стали для них прозой, и какой-то там алхимией их чувствилища было не пронять.
Сразу после завтрака Щенин напомнил всем нам о военной дисциплине.
– Значит, так, орлы, – начал он, вышагивая по кают-компании в черной обтягивающей майке, выгодно подчеркивающей его мускулы и служащей великолепным фоном для раритетного автоматического пистолета Стечкина в нагрудной кобуре. – Напоминаю, что актом вчерашней инопланетной агрессии марсианский форпост «Город-1» переведен на режим внеземного военного объекта. Это значит, что на него в полной мере распространяются все нормативные документы Комитета по взаимодействиям. Это, в свою очередь, значит, что на периметре объекта установлено круглосуточное патрулирование…
Щенин остановился и, на миг прервавшись, обвел всех нас суровым взглядом.
Мы с Тополем плохо понимали не только к чему он клонит, но и вообще – что он говорит. Но ладно там мы! Судя по физиономиям остальных присутствующих, бывалые космодесантники тоже не сказать чтобы схватили мысль командира на лету.
Пришлось Щенину разъяснить доступно:
– Короче! Сколько тут еще в окрестностях химероидов бродит – мы не знаем. А потому нужно держать ухо востро.
– Химероидов в окрестностях – ноль целых ноль десятых! – с вызовом сказал Капелли.
– Откуда данные?
– Данные получены аналитическим путем, – туманно ответствовал ксенобиолог.
В ответ Щенин лишь снисходительно ухмыльнулся – мол, интеллигенции позволено иметь свои фантазии.
– Несмотря на полученные аналитическим путем данные, – продолжал он невозмутимо, – я приказываю Уткину и Пушкареву установить контроль над внешним периметром «Города-1». Патрулирование вести в течение двух часов тридцати минут. После этого вас сменят Озорнов и Папахин.
Оказалось, что, пока мы, сами того не зная, воспользовались льготным положением новичков Космодесанта и беззаботно дрыхли, наши боевые товарищи, возглавив орду роботов, успели горы перевернуть.
Так что когда мы с Костей, поскрипывая экзоскелетами, вышли на бодрящий утренний морозец – минус 95 по Цельсию, – сразу обнаружился ответ на мой незаданный вопрос: а разве разумно посылать в первый патруль нас вдвоем, ведь мы оба видим химероидов невооруженным глазом, в то время как остальным для этого нужны громоздкие ДЦИ?
Сейсмодатчики.
Сотни сейсмодатчиков.
Они были повсюду. Цепочки этих чутких малюток тянулись по гребням холмов, опоясывали двойным кольцом жилую зону, живописными группками взбегали на скалы.
Также на самых опасных направлениях роботами было создано что-то вроде контрольно-следовых полос. Для этого использовался перемолотый в тонкий порошок черный рудничный шлак, оставшийся от синтеза воды. Этим порошком были отсыпаны полосы безопасности в тех местах, где, по мнению Литке, реголит был слишком мягким и мог погасить сейсмические колебания от шагов визитеров.
Эти датчики внушили мне чувство защищенности. Хотя, если рационально взглянуть на вещи, чем они могли помочь в случае опасности? Ни-чем.
Не говоря уже о том, что визитерам ничто не мешало прилететь на своих ранцах или на летающей тарелке, приводимой в движение теми самыми «сотовыми двигателями», название которых так раздражало Капелли…
Согласно регламенту, от нас с Костей требовалось обойти базу по часовой стрелке, бдительно озирая окрестности.
Чем мы и занялись.
Химероидов мы не обнаружили, нет. Зато открыли для себя то, что вчера ускользнуло от нас по причине событий грозных и трагических: форпост был специально построен в наиживописнейшем месте.
«Зачем?» – спросите вы. Затем, что все космические программы – это в большой степени телешоу. Элемент пиара в них колеблется от значения «большой» до «определяющий».
На выходе любое исследование небесного тела Солнечной системы дает петабайты картинок, которые смотрит всё человечество, и какие-то жалкие мегабайты текста, интересные лишь горстке пылких фанатов. Поэтому картинка должна быть красивой, а программа исследований и отчет о них… честно говоря, могут быть любыми.
Итак, слева от «Города-1», в картинном обрамлении гор, лежала долина, усеянная разнокалиберными валунами. Справа возносились ввысь скальные утесы, формой напоминающие знаменитые Красноярские Столбы. Сзади… я бы сказал, что застыла зеркальная гладь озера. Если бы там имелась вода. А так… Озеро просто было. Но – без воды.
– Сюда бы еще травки, кустиков каких-нибудь – и цены бы всему этому не было, – расчувствовавшись, сказал Тополь.
– Оптимисты не теряют надежды на озеленение, – улыбнулся я. – Дескать, вот терраформируем Марс, вот растопим полярные шапки, засветим термоядерное солнце рядом с Фобосом – тогда и заживем!
– Ну это, наверное, уже при наших правнуках будет… Мы не застанем, – вздохнул Костя.
– Ты знаешь, я в детстве был уверен, что мы и экспедицию на Марс не застанем. А теперь видишь: иду тут рядом с тобой, булыжники пинаю…
За подобной светской беседой мы степенно нарезали круг за кругом, любуясь видами.
А потом вернулись на базу.
Как известно, по уставу корабельной службы в боевом походе моряков кормят пять раз.
Им положены, согласно русским флотским традициям: завтрак, первый чай, обед, второй чай и ужин.
Что такое «первый чай» и «второй чай»?
Это, во-первых, чай.
А во-вторых, это так называемый морской бутерброд.
Морской бутерброд делается из цельного белого батона, разрезанного вдоль и намазанного пачкой сливочного масла, а поверх – вареньем.
Так вот, когда мы заявились в кают-компанию, оказалось, что «первый чай» в самом разгаре. С поправкой на условия он имел вид жестяной банки саморазогревающегося какао и кекса с изюмом.
Тополь – он обожал кексы, слойки, пончики и вообще всякую выпечку без разбора – едва чувств не лишился от восторга.
– Маффины! – радостно воскликнул мой напарник и бросился к общему столу.
(Да-да. Именно так, «маффинами», Костя величал наши исконно русские кексы после длительного романа с одной образованной московской дамой, что меня несказанно бесило.)