Издалека Аквариум походил на… трактор с бороной, находящийся «при исполнении» – то есть на пашне. Сооружение степенно ползло по так называемой реке (кем называемой? ну разумеется, Капелли!). «Река» эта, в отличие от прочей, рыжей поверхности кальдеры, состояла из светло-желтого песка. При этом, хотя Аквариум определенно весил многие тысячи тонн, он плавно и без видимых затруднений утюжил этот песок, не поднимая ни пылинки.
Если бы Аквариум, предположим, левитировал над поверхностью «реки», это было бы, конечно, тоже невероятно и удивительно, но как-то… более ожидаемо, что ли. А тут – огромное сооружение двигалось, зримо опровергая все мои представления о трении и сопротивлении сыпучей среды!
Уж и не знаю, какими технологиями химероидам удавалось достигать такого эффекта. Отрицательной жидкостью смазывали, что ли?
Форма инопланетного сооружения тоже впечатляла.
В детстве у меня был двадцатилитровый аквариум-сфера, где поколения нежных гуппи и усатых рассудительных гурами то и дело сменялись семьями прожорливых жуков-плавунцов.
Поэтому, впервые услышав от Литке слово «Аквариум», я ожидал увидеть нечто, во-первых, стеклянное, и во-вторых, сферическое. Ну в крайнем случае прямоугольное.
Но реальность, как обычно, оказалась богаче моих представлений о ней. База химероидов состояла из двух усеченных пирамид с пятиугольными основаниями, которые как бы срослись боками. При этом высоту большей пирамиды я бы определил метров в восемьдесят, а меньшей – в пятьдесят.
Конкретная, в общем, дура – величиной с двадцатиэтажку.
Что же касалось той конструкции, которую я назвал «бороной», то при рассмотрении с шестнадцатикратным увеличением в прибор «Наблюдатель-М» ею оказалась крупноячеистая решетка из круглых протяженных элементов, напоминающих наши водопроводные трубы.
Из каждого узла решетки смотрел в небо штырь со шляпкообразным навершием, этакий опёнок. Так что получалась не просто «борона», а «борона, заросшая опятами»…
– Послушай, Андрей, объясни мне такую вещь, – обратился я к Капелли. – Я тут пару выпусков Бюллетеня осилил между делом. Там сказано, что химероиды оказались в Солнечной системе в результате поломки своего звездолета. И не могут улететь от нас по ряду причин – например, потому что у них нет запчастей к двигателю.
– Написано, да, – Капелли, погруженный в наблюдение за сооружением химероидов, неохотно отвлекся. – И в чем вопрос, Володя?
– Так вот: как они, не имея оборудования и материалов, сделали такой огромный Аквариум? Или это тоже мы им построили по какому-то секретному соглашению?
– Мы построили Аквариум?! – Капелли вдруг ужасно развеселился. – Хотел бы я дожить до тех времен, когда мы, люди, будем на Марсе такое строить!
– То есть не построили?
– Нет.
– Откуда тогда он взялся?
– Да это же их звездолет и есть! – вклинился Щенин.
– Ну не совсем звездолет, – Капелли, который во всем любил исчерпывающе точные формулировки, поморщился. – Скорее что-то вроде ангара для звездолета. Любой корабль химероидов, севший на планету с достаточным минеральным составом, за несколько лет такую штуку вокруг себя… ну, нарабатывает, что ли…
– Нарабатывает? – переспросил я. – То есть наращивает?
– Ну да.
– А вот этот долбаный прицеп они тоже нарастили? – не молчалось и Тополю.
– Борону, – ввернул я. – Предлагаю называть его бороной.
– Не знаю, – сказал Капелли со вздохом. – Борона недавно появилась. И у меня нет идей относительно того, что это может быть.
– А у меня есть, – подал голос обычно молчаливый Благовещенский.
– И-и? – Капелли удивленно вскинул бровь.
– Я думаю, это антенна. Но работает она не в радиодиапазоне. Потому что радиоволны распространяются со скоростью света, то есть медленно. А им нужна какая-то быстрая связь. Чтобы не ждать сообщений десятилетиями.
– Ну и какая это связь? Тахионная?
– Например, тахионная, – согласился Благовещенский.
– Прокомментируй принцип действия, пожалуйста, – потребовал Капелли. – А то неясно совершенно.
Я думал, что Благовещенский отмахнется: «я не специалист по тахионной связи» (что отвечало бы моим представлениям об этой самой связи: земные технологии ведь не знают ни тахионных передатчиков, ни тахионных приемников!). Но инженер-кибернетик Космодесанта совсем не то же самое, что просто инженер-кибернетик. Не задумываясь ни на секунду, Благовещенский выдал гипотезу:
– С тахионами может быть ситуация, подобная той, которая у нас с поисками нейтрино на жидкостных детекторах. Чтобы зарегистрировать нейтрино, нужно дождаться, пока оно провзаимодействует с атомом жидкости. Например, с атомом хлорида галлия. А вероятность такого события очень низкая. Поэтому, чтобы повысить математическое ожидание до приемлемых величин, бак с хлоридом галлия приходится делать гигантским. Ну, например, размером с…
– Это Википедия, – нервно прервал его Капелли. – При чем здесь тахионы и таскание бороны?
– При том, что если в роли нейтрино выступает тахион – такой же маленький юркий гад, который тоже не хочет ни с какими атомами взаимодействовать, – то никакой хлорид галлия уже не поможет. А поможет что? Вещество со свойствами отрицательной жидкости! Сверхплотное, безмолекулярное, безатомное, кварково монолитное. Например: отрицательная жидкость! Ну а таскают борону, точнее, приемную антенну, они потому, что точно не уверены в диаграмме направленности тахионного передатчика. Понимаешь? Никакого хайтека в этом нет, а есть скучный лоутек: таскание антенны туда-сюда ведется по сути наугад и компенсирует погрешности астрорасчетов.
– То есть они сейчас просто пытаются получше настроиться на тахионный луч, летящий к ним сюда сквозь световые годы? Ну что же, тогда все сходится! – Капелли хлопнул себя ладонью по лбу. – Вот в эти штуки, похожие на грибы, они закачали отрицательную жидкость и намерены принять тахионный пакет, содержащий инфоматрицу альфа-пилота.
– Стоп-стоп, – сказал Тополь. – Что такое «пилот», я, слава Кришне, понимаю. Что значит «напечатать пилота на биопринтере» – я еще могу сделать вид, что понимаю. А вот что такое «принять инфоматрицу пилота» – такому нас в нашей церковно-приходской школе не учили!
Капелли кивнул.
– Чтобы тебе, Константин, было проще, скажу, что речь идет о приеме субстанции, которую ты бы назвал «душой».
– То есть Аквариум тащит за собой душеприемник? – Тополь просиял простоватой улыбкой, которая как ничто иное свидетельствовала о том, что мой напарник находится в страшном замешательстве, ведь вещи, которые он услышал, не помещаются в его картину мира.
В мою, к слову, они тоже не помещались.
В продолжение всего нашего разговора Литке был настораживающе безмятежен.
Он неспешно повторял одинаковые циклы из трех действий.
Посмотрит в визир дальномера на Аквариум.
Потом переведет взгляд на хронометр.
И наконец – поглядит на сапфировое стекло бронированного планшета. Там, как я мог заметить, светились параболические загогулины каких-то орбит и столбики чисел. Некоторые числа то и дело менялись на одну крошечную циферку в четвертом знаке после запятой.
«Не командир, а бухгалтер», – подумал я с иронией.
Вдруг «бухгалтер» удовлетворенно хмыкнул. И, развернувшись всем корпусом к Благовещенскому, сказал:
– Игорь, отбей на борт «Сварога»: сейсмозонд по координатам кратера вулкана Камзолина в 17:32 по Москве.
– Сделаем, – заверил его Благовещенский.
«Сейсмозонд? В нашем положении переживать о научно-исследовательской программе? Вот это человечище!» – отметил я с одобрением.
Вообще, после того как мы отоспались и поели, я понял, что на Марсе мне в целом нравится.
Где еще увидишь вулкан? Не говоря уже об инопланетных звездолетах, переделанных владельцами в автотрейлер!
– Ну что же, поехали на переговоры!
Мы вернулись в марсоходы и понеслись наперерез Аквариуму.
Где-то на полдороге нас перехватили.
Два дисколета, обрамленных по периметру множеством ярких огней, точные копии той несчастной летающей тарелки, которую КС-1 на наших глазах пригвоздил к руинам стелларатора, выскользнули из посадочных площадок, утопленных в плоские вершины образующих Аквариум пирамид.
С неимоверной быстротой они описали две размашистых эволюты и зашли на наши марсоходы с кормы.
Я струхнул, конечно.
Зачем зашли? Зачем выскользнули?
– Никому не дергаться! – загремел Литке. – На провокации не поддаемся!
«Значит, вот оно как – провокации, – успокоился я. – А выглядит как боевой заход…»
На свой лад успокоил меня и Капелли:
– Они бы нас сожгли не задумываясь, – сказал он. – Но мы передали вперед себя картинку с пленным химероидом по имени Угол Двадцать Пять. Дескать, если вдруг нас не жалеете, то хоть Угла своего пожалейте.
– То есть у нас заложник, – вполголоса хмыкнул Тополь.
– А мы не могли бы использовать более веские аргументы? – спросил я. – Может, лучше было бы послать им картинку, как мы нюкнули Тунгусского механоида? С таким незатейливым подтекстом: нам бояться нечего, а вот вы бойтесь по полной программе!
– Смотрю, генштабист в наших рядах подрастает, – со своим фирменным цинизмом прокомментировал мое предложение Щенин.
Однако Литке, к моему удивлению, все же снизошел до объяснений.
– Это и в самом деле было бы лучше. Да вот беда: механоида мы, как ты выразился, «нюкнули», потому что могли. Ведь на Луне у нас – Новая База! Созданная специально для того, чтобы держать под прицелом Старую Базу, то есть, называя вещи своими именами, биопринтеры хризалид. А на Марсе у нас что? Правильно. Ничего. Кроме мирного «Города-1», который, как ты видел, даже водой себя обеспечить не может… В общем, нюкать нечем. И химероиды об этом догадываются, уж поверь.
Я думал, что переговоры будут проходить в статике. То есть наши марсоходы подрежут Аквариум и круто остановятся с заносом, выбросив из-под колес веера вулканического песка. Гора дымчато-сизого кварцита – которой представлялся Аквариум вблизи – тоже нехотя остановится, не доехав до нас считаных метров.