Меня посетила простая мысль, как ускорить приход Литке и, так сказать, спасательной партии.
Я прошелся вдоль стеклянной стены, отделяющей священное место расы химероидов от пустоты ангара. Поискал глазами подходящий выступ на вулканическом разломе. Напомню, что мы имели дело лишь с половиной Аквариума и была эта половина полностью открыта наблюдению с поверхности Марса.
И когда я подобрал, как мне показалось, самый выгодный ракурс, я при помощи лазерного целеуказателя своего автомата начал посылать сигнал SOS азбукой Морзе.
Красное лазерное пятнышко ритмично вспыхивало и гасло на вспученном магматическом лбу, отбивая «три точки» – «три тире» – «три точки». То есть «Спасите наши души!».
Я не ожидал, конечно, ответа в той же манере. Я надеялся, что в поле моего зрения просто нарисуется марсоход и Литке, высунувшись по пояс из башенного люка, отсигналит мне нашлемным фонарем что-нибудь вроде «Опять влипли, засранцы?».
Но, к своему изумлению, я увидел, как рядом с моим красным многоточием начали вспыхивать вразнобой три зеленых огонька.
Как я ни тщился, никакого осмысленного сообщения в морзянке не читалось…
А потом зеленые лучи вдруг перепрыгнули с магматического лба… прямо мне на грудь!
«На что они намекают?!!» – подумал я, враз покрываясь липкой испариной.
Нужно ли объяснять, почему всё это мне сильно не понравилось? Да хотя бы потому, что источник зеленых лучей находился вне поля моего зрения и никак не мог быть расположен в стороне наших марсоходов!
Где же он находился?
В небе?
А если в небе, то кому принадлежал?
– Костя, Андрей, кажется, к нам кто-то летит… – сказал я дрожащим голосом и поспешно отступил внутрь помещения, чтобы сбить невидимым летунам наводку.
– Может, наши? – Тополь в тот день был олицетворением оптимизма.
– Если наши – значит, хризалиды починили телепортер. А это значит, в свою очередь, – продолжал Капелли, – что Лунный Контроль допустил грубейшую ошибку… А вот это уже очень и очень маловероятно…
– К черту логику! – воскликнул Тополь. – Ты не допускаешь, Андрей, что руководство Комитета имеет парочку козырных тузов в рукаве, о которых ты не знаешь?! О которых даже Литке не знает?!
– Твои слова да богу в уши, Костя, – по лицу Капелли я понял: он такого не допускает.
Пока мы вели эти диалоги, на заднем фоне экспрессивно бубнил Угол Бесконечность.
– Немыслимое вероломство… Нечестивость… Безмозглые социальные животные…
Наши метания и бубнеж инопланетного искусственного интеллекта закончились в один – отлично запомнившийся мне – момент.
Широкий фронт огня ударил в непробиваемую витрину. И, пожирая всё, кроме чертова бронестекла, начал обтекать нашу стеклянную тюрьму со всех сторон.
Две секунды – и огонь был уже повсюду: сверху, снизу, спереди и сзади.
Если бы не чудо-капсула храма, мы были бы все мертвы! И в этом плане, неким парадоксальным образом, храм действительно выполнил свое предназначение: поспособствовал сохранению духовности и всего хорошего на фоне тотального наступления «всего плохого»!
Мы едва успели обменяться нецензурными междометиями, как перекрытия четвертой палубы расплавились и храм рухнул вниз.
А поскольку небесный огонь, истекающий из невидимого пока источника, бушевал и на третьей палубе, и на второй, то мы, почти не встречая сопротивления, провалились сразу метров на десять.
«Внизу глюонные аномалии! Неужели мы прямо в них?! Какой бесславный конец!»
Да, дорогие мои друзья и мутанты. Там, внизу, на первой палубе, по-прежнему сияли мертвенным светом вредоносные глюонные сгустки. И даже волны плазменного всесожжения, бьющие в Аквариум, были над ними не властны.
Зато столбы того самого свечения над глюонными сгустками, которое победило «серый снег», были властны над чудо-стеклом храмовой капсулы!
Стекло принялось пузыриться, пошло трещинами и наконец лопнуло – в нескольких местах одновременно. Зрелище не для робких глаз!
Однако теперь все мы были свободны!
– Накось выкуси, Угол Бесконечность! – громко крикнул я. Однако не уверен, что меня кто-либо услышал.
Глава 24Что мы узнали из молескина
Не помню, как мы трое бежали к марсоходу. Просто не помню – и всё.
То ли какой-то пси-эффект от глюонных сгустков…
То ли количество адреналина перешло в качество забывчивости…
В общем, у меня был настоящий – как у матерых алкоголиков-белочников – провал в памяти. Как говорил по этому поводу поэт, «Остаток ночи помню смутно…».
Однако сторонние наблюдатели показывают: я бежал, и бежал быстро, пару раз споткнулся, но ни разу не упал. Оказывается, иногда тело неплохо действует и без всякого участия сознания…
Я пришел в себя, когда за мной поднялась аппарель марсохода. Передо мной тяжко дышал мой друг Тополь.
Ба… Да он был не один, а с кубом! С тем самым кубом, который стоял на вершине пирамиды в храме химероидов!
– Сразу видно настоящего сталкера, – я похлопал друга по плечу. – Сам погибай – а хабар не бросай…
Я был и правда впечатлен тем, что никакие перипетии не вынудили друга расстаться с цацей, чья ценность пока была в высшей степени сомнительна.
Капелли тоже отличился: он самоотверженно пронес через все перипетии стойку с «черной дырой»!
И только я, получается, ограничился экспедиционным контейнером с артефактами. Впрочем, такие же контейнеры тащили и мои друзья…
Первым, кого мы встретили на борту марсохода, был Полозов.
Я вам еще ничего не успел рассказать об этой яркой личности? А меж тем Полозов, в протяжении всей марсианской эпопеи, был нашим с Костей главным недоброжелателем.
Вы, должно быть, заметили, что в любом сериале про крутой спецназ у главного героя, симпатяги и раздолбая, обязательно есть антагонист среди таких же абсолютно положительных, но бывалых и сердитых.
Этот антагонист всегда ворчит, что, мол, эти тупые новички ничего не умеют, подвели всю лавочку под монастырь, а теперь за ними приходится разгребать всё дерьмо…
Так вот Полозов был именно таким антагонистом «из положительных» по отношению к нам с Костей.
Поскольку он выполнял почетные функции танка, то есть был обладателем совершенно умопомрачительного и единственного на весь отряд боевого экзоскелета с пушками ЭПК-4, то с высоты своего положения он злословил в наш адрес как мог.
Уж мы и в армейке лямку не тянули… И службы не знаем… И экстрасенсы уцененные… И вообще раньше чуть ли не радиоактивные грибы на Украине собирали, в столице на Дорогомиловском рынке толкали и тем жили.
И вот, значит, наш танк…
– Это… Константин… Владимир… – принужденно прочистил горло Полозов. – Честно говоря, не ожидал, что вы вернетесь… И еще честнее говоря, не ожидал, что буду этому рад.
Такие признания – они дорогого стоят.
– Ну спасибо тебе, Станислав… Тронут! – сказал я совершенно искренне и добавил, чтобы, значит, не расплыться окончательно:
– А что там вообще происходит, как ты понял? У нас-то времени разбираться, как ты понимаешь, не было!
– А-а, это… – Полозов указал кивком в сторону Аквариума. – «Черные археологи» прилетели. Точнее, их механоид.
– Снова механоид? Да что ж такое?! – Костя экспрессивно шмякнул себя по бедру.
– Какой еще механоид? – я вытаращил глаза. – Его же при нас завалили на Луне! В кратере Шеклтона!
– На Луне Тунгусского завалили, – сказал Полозов. – А этот – Петрозаводский.
«Петрозаводский? Вот так совпадение! Мы же только что на молескине кино смотрели! Там Петрозаводский феномен упоминался… Впрочем, да, феномен, а никакой не механоид… Но ведь и Тунгусский официально метеоритом называется! А вовсе не механоидом!»
Удивился совпадению не только я, но и Капелли.
Пока мы болтали с Полозовым, Андрей жадно пил воду и, казалось, совсем нас не слушал. Но я ошибся.
– Петрозаводский механоид? Серьезно, что ли? Сюда пожаловал? – переспросил Капелли.
– А вот как раз и он. Для прессы позирует, – в отсеке раздался голос Литке, донесенный внутренней трансляцией.
При этих словах нашего шефа сам собой ожил монитор на левом борту марсохода, и мы узрели такую инопланетную мощь, какую раньше и представить себе не могли.
Восьмидесятиметровая пирамида Аквариума, в которой мы только что провели не самые безмятежные минуты своей жизни, превратилась в террикон оплавленных головешек высотой с двенадцатиэтажный дом.
Такова была гигаваттная мощь плазменных пушек Петрозаводского механоида!
Однако и этого новым визитерам было мало. На дымящуюся гору обломков надвигалась махина, рядом с которой наш самый большой земной роторный экскаватор показался бы детской игрушкой.
Это сооружение, как я понял отнюдь не сразу, и было Петрозаводским механоидом.
Я ожидал узреть его в виде парящего на каких-нибудь там антигравитаторах пусть громоздкого, но обтекаемого космического корабля, а он сейчас выступал в брутальнейшем обличье угловатого бульдозера.
Его уродливая туша, набранная из нагромождения стальных бастионов и редутов, некогда покрытых чем-то вроде жаропрочной керамики, но растерявших большую часть термозащиты в ходе многочисленных полетов по Солнечной системе, сейчас покоилась на самых обычных, таких родных глазу любого землянина гусеничных тележках.
Ни гондол с двигателями, ни башен с плазменными пушками видно не было.
Равно как и чего-либо, похожего на кабину пилота или центр управления. Вместо всего этого носовая часть железного монстра была преобразована в… пасть.
Нижняя челюсть пасти была гипертрофирована и скребла по поверхности Марса, как нож скрепера. А верхняя – меньшая – сейчас на наших глазах приподнималась на головокружительную высоту, чтобы накрыть собой всю гору останков Аквариума!
– Похоже на комбайн, собирающий урожай, – сказал я.
– Урожай артефактов с ботвой из техномусора, – уточнил Тополь.
– Как бы им глюонными аномалиями не подавиться, – ядовито заметил Капелли.