И, черт возьми, опытный ученый в который уже раз оказался прав!
Когда я уже не сомневался, что механоид поглотит всю свою добычу прямо на наших глазах, нижняя челюсть монстра озарилась серией оранжевых вспышек.
Механоид замер.
Сдал назад и приподнял над грунтом нижнюю челюсть-ковш.
– Ага! Видите! Зазубрины появились! Свищи! – торжествовал Капелли. – Не всё коту масленица! И на него глюонные сгустки действуют!
Мы были так увлечены небывалым зрелищем, что прозевали тот момент, когда наши марсоходы плавно тронулись и покатили прочь.
Благо, гиростабилизированная платформа с камерами в ходе этих эволюций продолжала отслеживать механоида, а плавная трансфокация сохраняла прежний масштаб изображения.
Но когда марсоход заметно подскочил на случайном валуне, мы, конечно, очнулись.
– Погодите-ка! – возопил Тополь. – Куда это нас несет?!
– А ты что, предлагаешь дождаться, пока механоид закончит с Аквариумом и примется за нас? – с вызовом спросил Полозов. Похоже, прилив радости по поводу нашего нежданного спасения уже схлынул и уступил место его фирменному недовольству по любому микроскопическому поводу.
– В самом деле, хватит маньячить… Пусть визитеры сами хоронят своих визитеров! А мне дайте пиво. Хоть бы даже и безалкогольное. И еще «Завтрак космонавта». Я есть хочу!
– Неистово плюсую! – поддержал меня Тополь.
Последнее, что мы увидели, прежде чем сесть за откидной столик, была новая тактика механоида: теперь он, плотно закрыв пасть и включив что-то вроде мощных поливальных устройств (для нейтрализации аномалий?), принялся подталкивать груду техномусора к той самой вулканической расселине, в которой еще со вчера догорала носовая часть Аквариума.
Было примерно четыре часа дня по местному времени.
Солнце – не такое уж и бледное, между прочим! – уверенно освещало бурый вулканический кряж и далекий столб черной сажи над ним.
Наши марсоходы уверенно чесали по собственным следам, поднимая пушистые облака пыли.
Идущая в голове машина под управлением Папахина тащила на горбу завернутый в самый обычный брезент биопринтер. А мы волокли на прицепе антенну химероидов, заполненную, напомню для особо забывчивых, отрицательной жидкостью.
Всё выглядело очень штатно. И в те минуты я молился лишь о том, чтобы так же штатно оно и продолжалось вплоть до нашего благополучного возвращения на Землю.
Потому что даже самых интересных приключений бывает многовато.
Когда мы утолили голод и немного отдышались, к нам снизошел Литке собственной персоной.
– Ну, чего вы там набрали в Аквариуме? Похвастайтесь, что ли, – сказал он, нетерпеливо потирая руки.
Капелли взялся обстоятельно рассказывать обо всех наших находках, сознательно или бессознательно выстроив их в порядке убывания размеров.
Когда он дошел до куба с вершины пирамиды храма, его перебил воодушевленный Тополь.
– Вот! Пока не забыл! – воскликнул он. – У него нет массы! Вообще!
– Ты хочешь сказать, он ничего не весит? – уточнил Капелли.
– Нет. Я хочу сказать именно то, что сказал! У этого куба отсутствует не только вес, но и инерция!
«Теперь понятно, почему этот лентос допер его до марсохода», – подумал я, улыбаясь разгадке.
– Точно нет инерции? – шеф нахмурил свой академический лоб. – А ну-ка дайте его сюда, сам удостоверюсь!
Мне показалось, что сообщение о безмассовом и безынерционном кубе Литке слегка напугало.
Проделав с нашим трофеем ряд незамысловатых экспериментов (он тряс его, подбрасывал, прикладывал к нему ухо), Литке наконец изрек:
– Пожалуй, стоило его оставить там, где стоял. Ну да ладно… Чему быть – того не миновать.
На этой загадочно-фаталистической ноте глава «Куб» была уже практически закрыта. Но я не дал ей закрыться:
– Извините, если это покажется праздным любопытством, – сказал я виновато, – но мне правда страшно хочется знать, какие версии насчет того, что это такое?
– Я считаю, это излучатель того рода излучения, что еще не открыто нашей наукой. Это версия один, – отрапортовал Литке бодро. – Версия два: этот объект имеет исключительно эстетическую и сакральную ценность. Ну, как икона в церкви… Какая из версий правильная, предстоит решить башковитым плешивцам из Аналитического отдела Комитета.
– Благодарю, – сказал я разочарованно.
«Беспонтовая штука, короче», – перевел я с научного на свой собственный.
– А эту красоту мы назвали «черная дыра», – продолжал доклад Капелли. – То ли мусорка, то ли вентилятор. Но предметы, брошенные сюда, пропадают бесследно…
– Это хорошо, что «бесследно», – Литке улыбнулся чему-то своему. – Значит, это опровергает третий закон термодинамики. А я, знаете ли, недолюбливаю этот закон. Есть в нем что-то плебейское, отрицающее чудо…
«Видали… Плебейское!»
– …А чем еще порадуете?
– Теперь в нашем распоряжении имеется самый настоящий молескин химероидов. Вот, – Капелли протянул Литке «ежа, вывернутого внутрь иголками».
Тот, бережно разместив артефакт на ладони, принялся пристально его разглядывать.
– Мы там, на этом молескине, одну забавную запись посмотрели, еще в Аквариуме… – начал Капелли. Однако закончить не успел – на большом экране, установленном в кают-компании марсохода, появилось скуластое, тонкогубое лицо Благовещенского.
– Густав Рихардович, – начал тот взволнованным голосом, – только что пришла сводка от Первого.
– Читай.
– Для всех? Там гриф «совершенно секретно», на всякий случай сообщаю.
– У меня от моей команды секретов нет, – с подкупающей прямотой сказал Литке.
«Врет, конечно… Но приятно!»
– Сейчас… – Глаза Благовещенского забегали по строкам. – «Вниманию ответственных лиц! Подводный зонд межпланетной станции «Юпитер-20» обнаружил в океане спутника Европа компактную массу металла предположительно искусственного происхождения. Координаты и геометрия объекта уточняются».
Выслушав это туманное сообщение, Литке впал в тяжелую задумчивость.
Его глаза помутнели, брови сошлись буквой «зю», а тело как-то само устремилось к позе роденовского «Мыслителя».
– Послушай, Игорь, – сказал наконец он, – система спутников Юпитера – это немного не мое. Ты мне не напомнишь, с какими визитерами у нас принято ассоциировать Европу?
– Я тоже по Европе не особенно специалист. Но вот Гольцов как-то связывал Европу с «черными археологами»… Но я хоть убей меня не помню как!
– Прямо с «черными археологами»? Ох, час от часу не легче, – с тяжелым вздохом резюмировал Литке.
Благовещенский отключился, а Литке принялся дрючить химероидский молескин. Чувствовалось, что подобное устройство ему не в диковинку. И что, может, не такое именно, но подобное уже было изучено им где-то там, в таинственных лабиринтах его комитетского прошлого.
Литке без труда добился раскрытия голограммы, которая, я так понял, служила чем-то вроде меню. Руководствуясь одними лишь ему известными соображениями, он выбрал в этом меню секцию, подсвеченную апельсиновым цветом, а внутри секции – пятую сверху позицию.
«Небось и читать по-ихнему умеет!» – подумал я с восхищением.
Как и в прошлый раз, зыбким дымчатым веером раскрылось изображение.
Мы все превратились в слух и зрение – было в химероидских роликах что-то такое гипнотическое.
…В полутемной комнате с одним узким окном под потолком – мне сразу почему-то подумалось о мечети где-нибудь в Аравии – сидел на стуле человек.
Я быстро сообразил, что этого человека мы уже видели в предыдущем ролике: волна курчавых волос, уложенных на левый пробор по моде семидесятых, усы скобкой, рубашка с клиньями хипповского воротника. Именно он говорил про Петрозаводский феномен с тонкогубым чиновником, похожим на умную крысу.
Человек сидел на стуле, заложив ногу за ногу в достаточно непринужденной позе – однако в ней мнилось больше артистизма, чем реальной легкости. Это была скорее раскованность разведчика, находящегося на ответственном задании.
Дальний угол помещения за его спиной был совсем не освещен, там клубился какой-то загадочный сумрак. Но это почему-то не вызывало тревоги. Ну сумрак и сумрак.
– Ну что, вы уже там? – спросил человек на стуле и переменил позу.
– Да, – ответили ему. – Здравствуйте, Рихард.
Голос был явно произведен химероидским речевым синтезатором. Мы уже слышали эти позвякивающие слова с переставленными ударениями и вчера, и сегодня. Успели даже привыкнуть.
– Здравствуйте, Угол Шесть. Я принес то, о чем мы договаривались, – с этими словами тот, которого назвали Рихардом, сходил к клубящемуся сумраку и вернулся с фанерным посылочным ящиком, бок которого был усыпан маркировками «не кантовать», «не бросать» и прочими. Он сел обратно на стул, держа ящик на коленях.
– Хорошо, что вы выполняете соглашения, к которым мы пришли, – сказал Угол Шесть.
В кадре началось жаркое дрожание воздуха и энергичный танец пылинок. Послышались какие-то приглушенные звуки.
Вдруг – прямо на моих изумленных глазах – посылочный ящик вспорхнул с коленей мужчины и прямо по воздуху поплыл куда-то.
Куда именно – камера не показала, отвернулась.
До меня не сразу дошло, что химероид, Угол Шесть, просто взял посылку верхними конечностями и переставил поближе к выходу из комнаты. Но благодаря тому, что действие происходило в видеозаписи, а не в реальности, я совсем не увидел его тела.
Судя по выражению тупого напряжения, застывшему на лице моего друга Константина, у него дела с пониманием увиденного обстояли чуточку хуже.
– Теперь я жду, когда вы выполните свою часть соглашения, – спокойно сказал Рихард.
– Я готов, – ответил Угол Шесть.
В кадре появилась – и точно так же, как коробка, профланировала по воздуху – некая штуковина. Она заняла место на полу в метре перед Рихардом.
Приглядевшись к плавным дымчатым обводам, я узнал химероидский артефакт – «песочные часы».
Верхняя их половина была заряжена белым сыпучим материалом вроде пенопластовой крошки. В нижнюю колбу – к чему мы успели уже немного привыкнуть – капала вода.