– Соберись, Диас.
Когда упертость заводит его в тупик, отец пишет ему:
– Просто забей, Клермонт.
Мать Алекса вздыхает и кладет на стол копию Post, раскрытую на странице с заголовком «СЕНАТОР ОСКАР ДИАС ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ВАШИНГТОН, ЧТОБЫ ОТПРАЗДНОВАТЬ РОЖДЕСТВО СО СВОЕЙ БЫВШЕЙ ЖЕНОЙ, ПРЕЗИДЕНТОМ КЛЕРМОНТ». Есть что-то странное в том, насколько это перестало всех удивлять. Его отец прилетает из Калифорнии на Рождество, и это обычное явление, но все же об этом пестрят все газеты.
Эллен делает все те же вещи, которыми она занимается, когда готовится к визиту их отца: поджимает губы и подергивает двумя пальцами правой руки.
– Знаешь, – произносит Алекс со своего места на диване в Овальном кабинете, – ты можешь послать кого-нибудь за сигаретами.
– Замолчи, Диас.
К приезду отца она подготовила спальню президента Линкольна, но до сих пор постоянно меняет мнение по поводу того, украшать комнату или нет. Лео же сохраняет невозмутимость, успокаивая жену комплиментами. По мнению Алекса, никто, кроме Лео, не выдержал бы брака с его матерью. Отец определенно не справился.
Джун в своем репертуаре вечного примирителя споров. Единственное, где Алекс предпочитает отойти в сторону и дать проблеме разрешиться самой, это семья. Периодически он вмешивается, когда возникает такая необходимость или поднимается интересная тема, однако его сестра ответственно следит за тем, чтобы никто не уничтожал в пылу ссор бесценные экспонаты Белого дома, как это случилось в прошлом году.
Наконец, окруженный агентами службы безопасности, прибывает их отец – борода безупречно пострижена, а костюм идеально пошит. Несмотря на все беспокойные приготовления Джун, она лично чуть не разбивает одну из старинных ваз, бросившись навстречу отцу. В ту же минуту оба исчезают в направлении магазинчика с шоколадом на первом этаже – лишь звуки голоса Оскара, восторгающегося последней статьей Джун для журнала The Atlantic, слышатся из-за угла. Алекс с матерью обмениваются взглядами. Их семья порой такая предсказуемая.
На следующий день Оскар, послав Алексу взгляд «следуй-за-мной-и-ничего-не-говори-матери», вытаскивает сына на балкон Трумэна.
– С чертовым Рождеством, сынок, – говорит отец, ухмыляясь, и, рассмеявшись, Алекс позволяет обнять себя. От отца пахнет, как и всегда, – солью, дымом и выделанной кожей. Их мать часто жаловалась, что чувствовала себя так, словно живет в прокуренном баре.
– С Рождеством, пап, – отвечает Алекс.
Он притаскивает стул и садится, запрокинув на перила свои начищенные до блеска ботинки. Оскару Диасу нравится наслаждаться видами.
Алекс всматривается в раскинувшийся перед Белым домом заснеженный газон, в строгие линии Монумента Вашингтона, тянущегося ввысь, в зубчатые мансардные крыши здания Эйзенхауэра, которые так ненавидел Трумэн. Достав из кармана сигару, отец щелкает зажигалкой в своем старом ритуале, затем затягивается и передает сигару сыну.
– Тебя никогда не забавляла мысль о том, скольких кретинов это может вывести из себя? – спрашивает он, окинув рукой сцену: два мексиканца сидят, закинув ноги на перила балкона, где главы государств ели на завтрак круассаны.
– Постоянно забавляет.
Оскар смеется, наслаждаясь своим бесстыдством. Он адреналиновый наркоман: альпинизм, дайвинг в пещерах, постоянное желание вывести из себя мать Алекса. Проще говоря, любит играть со смертью. Совсем по-другому он подходит к работе – методично и точно, и иначе к воспитанию детей – бесстрастно и потакая любым капризам.
С тех пор как Оскар начал проводить большую часть года в Вашингтоне, Алексу удавалось видеться с отцом чаще, чем это бывало в старшей школе. Во время самых напряженных сессий конгресса каждую неделю они – лишь он, Алекс и Рафаэль Луна – пили пиво и болтали о всякой ерунде. Кроме того, такая близость способствовала тому, что родители перестали уничтожать друг друга и стали проводить Рождество вместе, а не по отдельности.
В череде дней Алекс порой замечает на какую-то долю мгновения, что скучает по тем моментам, когда все они собирались под одной крышей.
Отец всегда был поваром в семье. Детство Алекса было пропитано запахами тушеных перцев с луком, томленного в чугунной кастрюльке мяса и кукурузных лепешек, манящих из кухни. Он помнит, как мать ругалась и смеялась, открывая духовку в надежде найти там запретную пиццу, а обнаруживала лишь кучи кастрюль и сковородок, или когда в поисках масленки в холодильнике находила ее, заполненную домашним зеленым соусом. В той кухне было много смеха, много хорошей еды, домашних заданий за кухонным столом и громкой музыки, сопровождаемой толпами гостей.
Все это сменилось криками, за которыми пришла тишина. Алекс и Джун превратились в подростков, оба родителя которых стали членами конгресса. Став президентом студсовета, вторым капитаном команды по лакроссу, королем выпускного бала и отличником с наивысшим баллом, Алекс перестал беспокоиться по этому поводу, потому что у него попросту не было на это времени.
Тем не менее его отец провел здесь без инцидентов уже три дня, и однажды Алекс застал его на кухне с парой поваров, смеющимся и бросающим перцы в кастрюльку. Иногда ему хочется, чтобы такие моменты случались чаще.
Захра отправляется на Рождество в Новый Орлеан к семье – лишь по настоянию президента и по той причине, что Эми, ее сестра, родила ребенка и грозится прикончить Захру, если та не привезет ползунки, которые для него связала. Все это означает, что рождественский ужин состоится в сочельник, чтобы Захра не смогла его пропустить.
Сколько бы дней и ночей Захра ни проклинала всю их семью, она все равно ее часть.
– С Рождеством, Зи! – весело поздравляет Алекс, выйдя в коридор из обеденной комнаты.
На Захре красный облегающий свитер с воротником, у Алекса же свитер покрыт ярко-зеленой мишурой. Парень улыбается и нажимает кнопку внутри рукава. Из динамика под мышкой играет рождественская песня O Christmas Tree.
– Жду не дождусь, когда смогу отдохнуть от тебя хоть пару дней, – говорит она, но в ее голосе слышится ласка.
Ужин в этом году скромный – родители отца отправились в отпуск, поэтому стол, сверкающий белизной и золотом, накрыт на шестерых. Разговор протекает настолько спокойно, что Алекс почти забывает, что так было не всегда.
До тех пор, пока речь не заходит о выборах.
– Я тут подумал, – начинает Оскар, осторожно разрезая кусок филе на тарелке, – в этот раз я могу поучаствовать в твоей кампании.
На другой стороне стола Эллен опускает вилку на стол.
– Что ты можешь?
– Ты знаешь, – пожимает он плечами, прожевывая свой кусок. – Выступать на публике, составлять речи для выступлений. Быть твоим подручным.
– Ты шутишь?
Оскар с глухим стуком опускает вилку и нож на покрытый скатертью стол. О, черт. Алекс бросает взгляд на сестру.
– Ты действительно считаешь, что это настолько плохая идея? – спрашивает Оскар.
– Оскар, мы проходили через это в прошлый раз, – отвечает Эллен. Тон ее моментально становится ледяным. – Народ не любит женщин, но ему нравятся жены и матери. Они любят семьи. Последнее, что мне нужно, – напоминать избирателям о своем разводе, повсюду таская за собой бывшего мужа.
Он мрачно смеется.
– Значит, ты будешь притворяться, что он отец твоих детей?
– Оскар, – вмешивается Лео, – ты же знаешь, что я никогда…
– Ты упускаешь главное, – прерывает его Эллен.
– Это могло бы повысить твой рейтинг одобрения, – говорит он. – Мой сейчас очень высок, Эл. Выше, чем у тебя за все время пребывания в Белом доме.
– Приехали, – шепчет Алекс Лео, сидящему рядом с нейтрально-вежливым выражением лица.
– Достаточно цифр, Оскар! О’кей? – Эллен почти переходит на крик, опустив ладони плашмя на стол. – Согласно данным, мне хуже удается наладить контакт с избирателями, когда я напоминаю им о своем разводе!
– Люди знают о твоем разводе!
– У Алекса высокие рейтинги! – кричит она, и Алекс с сестрой вздрагивают. – У Джун высокие рейтинги!
– Они тут ни при чем!
– Иди к черту, я и без тебя это знаю, – шипит она. – Я никогда не утверждала обратного.
– Хочешь сказать, что не используешь их для своей кампании?
– Как ты смеешь? Тебя совесть не мучает, когда ты демонстрируешь их, словно зверушек, каждые выборы! – говорит Эллен, взмахивая рукой. – Возможно, будь они просто Клермонтами, тебе бы так не повезло. Безусловно, так было бы гораздо проще, ведь именно под этой фамилией все их знают.
– Никто не пользуется нашими именами! – кричит Джун, вскочив на ноги.
– Джун, – произносит Эллен.
Отец продолжает давить:
– Я пытаюсь помочь тебе, Эллен.
– Мне не нужна твоя помощь, чтобы выиграть на этих выборах, Оскар! – заявляет она, хлопнув ладонью по столу с такой силой, что тарелки задрожали. – Я не нуждалась в ней, когда была в конгрессе, не нуждалась, когда стала президентом в первый раз, и не нуждаюсь сейчас!
– Тебе пора всерьез взглянуть на то, с чем тебе придется столкнуться. Думаешь, другая сторона в этот раз будет играть по-честному? Восемь лет президентства Обамы, а теперь еще и ты? Они все в ярости, Эллен, и Ричардс жаждет твоей крови! Ты должна быть к этому готова!
– Я очень постараюсь! Считаешь, у меня нет команды, готовой разобраться со всем этим дерьмом? Я президент сраных Соединенных Штатов! Мне не нужно, чтобы ты приходил сюда и…
– Поучал? – предлагает Захра.
– Поучал! – кричит Эллен, тыча пальцем в сторону Оскара. – Эта президентская гонка только для меня!
Оскар бросает салфетку на стол.
– Ты все так же чертовски упряма!
– Иди на хер!
– Мам! – вмешивается Джун.
– Господи Иисусе, вы что, издеваетесь? – слышит себя Алекс прежде, чем сознательно решает заговорить вслух. – Мы можем провести время мирно хоть за одним проклятым ужином? Сейчас же Рождество, мать его. Разве вы все не должны управлять страной? Со своими тараканами сначала разберитесь.